— О да, — Констанца тихо расхохоталась, — тебе это нравится, я уже поняла. Впрочем, — она застонала, — мне тоже, да, Николас, да, еще! Я люблю тебя!

Джон прислонился к стене и закрыл глаза. «Белла мне это тоже говорила, — вспомнил он, — сначала. А я — молчал, а потом вставал и уходил работать, и она оставалась одна, в этой огромной кровати. Господи, я уж и забыл, как это — спать с кем-то в одной постели. Потом она тоже стала молчать, — просто лежала, и ждала, пока все закончится. Обязанность, да, — он тяжело, как от боли, вздохнул.

— Пусть идет, я ей отдам деньги, она все равно не будет со мной жить, если я убью ее брата.

А если он убьет меня — она останется богатой вдовой. Николаса казнят, конечно. Ну, так тому и быть.

Мужчина открыл глаза. Из-за двери донесся строгий голос Констанцы: «Посмотри, это просто. Леонардо, в своей летательной машине, использует тягу лопастей. Я тебе рассказывала о прототипе подводной лодки, — на испытаниях я поняла, что нужны не весла, а винты. Если такой винт прикрепить на корму корабля…Николас, я черчу!

— Прости, — сказал виновато мужчина. «Я один раз поцелую, и все, больше не буду. Ну, пока, — они оба рассмеялись, и Джон, стиснув зубы, — высадил хлипкую дверь ногой.

Констанца, обнаженная, лежала на кровати, подперев острый подбородок кулаком, быстро что-то рисуя серебряным карандашом в тетради. Она повернула голову, и, встряхнув распущенными волосами, отведя с лица рыжую прядь, холодно сказала: «Я знала, что ты любитель следить за людьми, но не в такой мере, Джон. У тебя есть своя постель, в ней и занимайся, чем хочешь, а нас оставь в покое.

Он увидел, как большая рука Николаса ложится ей на плечи. Шпага — с золоченым эфесом, — лежала на горке одежды, что была брошена рядом с кроватью.

— Ты, — поморщился Джон, — в этом притоне…

Констанца покусала карандаш и рассеянно ответила: «Я родилась в подвале, на сломанной кровати, и до двух лет делилась хлебом с крысами, что жили у нас, в Каннареджо. Так что я справлюсь».

Он покраснел, и, не глядя в лазоревые, холодные глаза капитана Кроу, сказал: «Я жду вас внизу, сэр Николас».

На дворе дул прохладный ветерок с Темзы, шелестели листья деревьев, едва слышно ржали лошади в покосившейся, старой конюшне.

Джон услышал тяжелые шаги по лестнице и стянул перчатку с правой руки. Он, было, хотел, бросить ее на утоптанную землю, но Николас усмехнулся: «Не утруждайтесь». Он выхватил перчатку и, повертев ее, хмыкнул: «Пишите завещание, ваша светлость. Пистолеты или шпаги?»

— Шпаги, — коротко ответил Джон. «Завтра на рассвете, в Ричмонд-парке, там есть сторожка у ручья. Без секундантов».

— До встречи, — Николас поклонился, все еще улыбаясь.

— А la outrance, — добавил Джон, вскинув голову, и, развернувшись, не оборачиваясь, — пошел вдоль узкой, еще пустынной дорожки к перевозу на Темзе.

Питер расседлал коня и сказал адмиралу, что встречал его на ступенях: «Там мистрис Доусон кое-какой провизии передала, пусть мистрис Мак-Дугал примет».

— Дети как? — спросил Виллем, забирая у него уздечку. «Не плакали?»

— Майкл просил привезти верблюда, хотя бы маленького, — рассмеялся мужчина. Виллем заглянул в окошко возка и сурово спросил: «А это еще что такое?»

Он открыл дверцу, и рыжий, толстый щенок, выскочив во двор, заплясал вокруг копыт лошади. «Э, — усмехнулся адмирал, — ты осторожней, дружище!»

Виллем наклонился и, подобрав щенка на руки, усмехнулся: «То-то я помню, Цезарь в начале лета сбежал, дня два его не было. Привел, что ли?»

— Да, — Питер кивнул. «Из деревни. Кобелек, я думал — Николасу на корабль отдать».

— У отца его кот был, ну, давно еще, как он молодым на Карибах плавал, — рассмеялся адмирал. «Ну, а у сына, — он ласково погладил щенка, — пусть собака живет, тоже хорошо.

Матушка твоя заперлась, с Николасом и Майклом, у себя в кабинете, — Виллем хмыкнул, — велела не беспокоить.

— Пошли, — он завел лошадь на конюшню, — Белла нам накроет перекусить что-нибудь, она тут гостит. Уильям на верфях остался, ждет нас. Поедим и обратно отправимся, посмотришь на трюмы «Марфы и Марии» — хватает ли там места. Переночуем у Марты, и оттуда прямо в контору поедешь.

— И тебе кость перепадет, песик- адмирал поставил щенка на землю и строго сказал: «Сиди тут, в дом не заходи, скоро тебе мистрис Мак-Дугал поесть вынесет».

Марфа стояла у окна, глядя на широкую, спокойную, золотящуюся под вечерним солнцем Темзу. «На рассвете, значит, — хмыкнула женщина. Волк посмотрел на завитки бронзовых волос, что спускались на кружевной воротник домашнего, аметистового шелка платья, и твердо ответил: «На рассвете, и туда пойду я».

— Вызывали меня, — хмуро сказал Николас, — мне и идти. Я холостяк, по мне никто плакать не будет, а у тебя — дети.

— Трое детей, — безразлично произнесла женщина, все еще не поворачиваясь.

Волк покраснел. «Да знаю я все, — устало сказала Марфа, и отпила вина из серебряного бокала, что стоял рядом с ее рукой. «А Констанца где?»

— В Дептфорде осталась, — Николас повертел в руках шпагу. «Она хотела поговорить с Джоном, но тот, — мужчина усмехнулся, — вряд с кем-то будет сейчас встречаться».

— Ну да, ну да, — рассеянно сказала женщина, барабаня нежными пальцами по мраморному подоконнику. «Закат сегодня красивый, — добавила она, — только все равно — осень скоро, туман уже по утрам ложится».

— Если бы он знал, — упрямо сказал Волк, — он бы вызвал меня. Вот завтра я ему все и скажу, и будем драться. Тебе, Николас, еще Мэри и Генри домой привезти надо, ты один знаешь — где они, тебе нельзя умирать».

— Вы вино-то пейте, — велела Марфа, — я красное не люблю, это из тех, Майкл, что ты привез.

Она вдруг повернулась и пристально посмотрела на Николаса: «Ладно, утро вечера мудреней. Встанете пораньше, и решите — что делать».

— Если кто-то убьет Джона, то король…, - начал Николас.

Марфа закатила глаза, и, оторвавшись от подоконника, разлила остатки вина: «Вот когда убьет, тогда и будем это обсуждать. А пока, — она посмотрела на мужчин, — спать идите, прямо сейчас. Хоть у адмирала спросите, он на своем веку много раз на дуэлях дрался — надо хорошо отдохнуть».

Волк потер руками лицо: «И вправду, я зеваю уже. Ну вот, — он потрепал Николаса по плечу, — завтра поднимемся и все решим. Можем и вместе туда, в Ричмонд-парк поехать».

— Он сказал, без секундантов, — Николас тоже зевнул. «Ну да ладно, на месте разберемся».

— Вы спите спокойно, — ласково сказала Марфа, провожая мужчин глазами. Повернувшись к окну, она увидела, как от пристани усадьбы отходит лодка. «Вот и славно, — шепнула Марфа, и, услышав легкое шуршание, повернула ключ в двери, что вела в опочивальню.

— Дядя Питер и адмирал уехали. Бабушка, — испуганно спросила Белла, — а вдруг не получится?

— А почему должно не получиться? — удивилась Марфа и прищурилась: «Что это там за щенок бегает, по двору?»

— Питер привез, — вздохнула девушка. «Он от Цезаря, на корабль Николасу. Бабушка, а если Джон…»

— Никаких «если», — ворчливо отозвалась Марфа. «Садись, — она отодвинула изящный, золоченый стул, — в карты поиграем, незачем тут стоять, и болтать. Как решили, так и сделаем. Вина себе налей, — она указала на полупустую бутылку белого бордо.

— А красное вино допили, — Белла стала тасовать колоду.

— Вот и хорошо, что допили, — Марфа встряхнула бронзовой головой и, чуть улыбнувшись, приняла свои карты.

Марфа проснулась еще до рассвета, и, взглянув на серый туман за окном, быстро одевшись в мужской костюм, свернула волосы в узел. Осторожно нажав на ручку двери, она зашла в соседнюю опочивальню и неслышно взяла шпагу с золоченым эфесом, что лежала на персидском ковре у кровати. Николас даже не пошевелился. Марфа посмотрела на племянника и одними губами сказала: «Все будет хорошо».

— Мистрис Мак-Дугал спит еще, — Белла, тоже в бриджах и камзоле, стояла, облокотившись на голову бога Ганеши.