— А что ты хотел? Ты ведь уже старик, ты даже не можешь сделать так, чтобы твоей жене было хорошо. Ты ничего не можешь, Джон, так и не трогай ее. Больше года, и ничего — как было ей с тобой плохо, так и есть. И ребенка нет. Это все твоя вина, твоя, — он поднялся и налив себе женевера, выпил сразу половину бокала, — залпом. «Жги еретиков, суди ведьм, а теперь еще — повесь ее брата. Ставь благо страны превыше своего, в общем».

Он допил, и, повертев бокал в пальцах, нарочито спокойно поставив его на стол, медленно очинив перо, присел и стал писать: «Именем его величества Якова Первого, короля Англии, Шотландии и Ирландии. Приказ об аресте и заключении под стражу капитана Николаса Кроу».

Марфа приподняла подол шелкового платья и, увернувшись от телеги, сказала: «Народу в городе все больше и больше. Четверть миллиона уже, говорят. А я помню, — она усмехнулась, — когда тут, на Биллинсгейте, все друг друга в лицо знали. Господи, почти тридцать пять лет прошло, как я сюда приехала, еще, как твой дядя Питер покойный жив был».

— А усадьбу перестроили, — одобрительно сказал Ник, поддерживая женщину за локоть.

«Очень красиво получилось, тетя Марта, и коллекции у вас прекрасные. Я вам с севера что-нибудь тоже привезу, обязательно».

— Белого медведя шкуру, — велела Марфа. «Дети рады будут. А ремонт — это Теодор планы делал, он тогда в Польше жил. Хотели еще за деревенский дом приняться, да Теодор с семьей на Москву уехал, а потом…, - женщина глубоко вздохнула и Ник осторожно спросил:

«Не знаете, что с ними стало?»

— У Лизы рассудок помутился, — коротко ответила женщина. «Мирьям, тетя моя, — она усмехнулась, — нашла их с дочерью в Кракове и на Москву отправила, под присмотром сына своего. И вот, — Ник увидел глубокие, резкие морщины в углах рта женщины, — уже три года ничего о них не слышно. А Теодор, — Джон, муж Беллы, сестры твоей, на Москву ездил, как там самозванца свергали, тогда Лиза и пропала. Джон с ним виделся тогда, — женщина помолчала и добавила: «Вот с тех пор я о сыне своем и не знаю ничего, Ник. Шесть лет уже прошло, трое детей у него тогда было, да со смутой этой…, - она замолчала и посмотрела куда-то вдаль.

Ник вспомнил рыжеволосого, мощного, широкоплечего мальчика и вдруг сказал: «Теодор же тогда водяную мельницу в усадьбе построил, на ручье, и работала она».

— Да, — Марфа нежно улыбнулась, — у него руки хорошие, у Теодора, он же в Венеции архитектором у дожа был, и на Москве тоже строил, и в Польше. Жил бы себе в Италии…, — Марфа не закончила и сказала:

— Ну да ладно. Так, — она осмотрела племянника, — хорошо, что вы с Кеннетом похожи, а то Виллем — тебя стройней все-таки. В новой одежде ты отлично выглядишь, — она потянулась и погладила мужчину по щеке. «И молодец, что к цирюльнику с утра сходил, шрам — шрамом, а волосы тебе надо было в порядок привести».

Николас посмотрел на темно-синюю дверь трехэтажного, под красной черепичной крышей, каменного дома, — по бокам крыльца стояли кадки с цветущими розами, — и жалобно попросил: «Тетя, может быть, вы все-таки со мной пойдете? Я Беллу последний раз видел, когда ей два месяца было. Она ведь думает, что я умер…

— Так все думали, — усмехнулась Марфа. «Мы еще четыре года назад, дорогой мой, получили бумагу из Адмиралтейства о том, что ты мертв. Семь лет они ждали, как положено, после того, как ты Сент-Огастен атаковал. А потом Полли вернулась из Джеймстауна, сказала, что ты утонул, и тогда уже мы твои и Майкла деньги между девочками поделили. Иди, иди, — она подтолкнула племянника к двери, — мужа ее нет дома, наверное, он на рассвете уже уходит, а Белла и золовка ее, леди Констанца, — там.

Николас тяжело вздохнул и, обернувшись к Марфе, — она помахала ему рукой, и, подняв корзинку, показала на рыбные ряды Биллинсгейта, — поднял бронзовый молоток и постучал в дверь.

— Я открою, — крикнула Констанца, что, засучив рукава, месила тесто. «Это почта, наверняка, ты играй!»

Из гостиной доносились нежные звуки лютни. Констанца кое-как вытерла руки салфеткой и распахнула дверь.

— Господи, — подумал Николас, — какие волосы — как огонь.

Она была много ниже — не доходила ему и до плеча, пышные, уложенные на затылке косы были не прикрыты, и пахло от нее — чем-то горьким, острым. «Апельсин, да, — вспомнил капитан Кроу. Он посмотрел на хрупкую руку, что держала дверь, и, покраснев, не поднимая взгляда, проговорил: «Простите. Меня зовут капитан Николас Кроу. Я бы хотел видеть свою сестру, леди Беллу Холланд».

— Нет, — сказала себе Констанца, — нет, невозможно. Он же мертв. Какие у него глаза — как лазурь небесная. И голос — я такого голоса в жизни не слышала, он словно мед». От мужчины, — огромного, больше шести футов ростом, пахло солью и чем-то свежим. «Как ветер на море, — Констанца сглотнула и твердо сказала: «Милости прошу, капитан. Меня зовут леди Констанца Холланд, я золовка Беллы. Проходите, пожалуйста».

Он шагнул в изящную переднюю, нагнув голову, и чуть не пошатнулся, — девушка была совсем рядом, так, что было видно начало смуглой, нежной шеи, чуть приоткрытой воротником простого платья. «Я сейчас упаду, — подумала Констанца. «Господи, да что это со мной, меня ноги не держат».

Она глубоко вздохнула и приказала голосу не дрожать: «Белла в гостиной, капитан Кроу».

— А глаза, — как темная ночь, — подумал Николас. «И эти веснушки, господи, какие милые».

— А? — спохватился он, еле оторвав взгляд от ее груди — маленькой, девичьей. «Простите, что вы сказали?»

— Белла в гостиной, — повторила она. «Это тут, — она повернулась и пошла по увешанному картинами коридору. «Какая худенькая, — подумал Николас, — как птичка. Господи, ну и красавица. Да что это ты, не думай даже, зачем ты ей нужен, урод, она тебя младше лет на двадцать, она на тебя и не посмотрит».

— Ты что так покраснела? — озабоченно спросила Белла, откладывая лютню, поднимаясь с кушетки. «Что случилось, Констанца?»

— Приехал твой брат, — женщина глубоко вздохнула, — капитан Николас Кроу. Я..я на кухне буду, приходите потом, перекусить.

Белла счастливо взвизгнула, и бросилась на шею мужчине, что зашел в гостиную: «Братик, ты жив!»

Констанца быстро вернулась на кухню и, опустив засов на двери, привалившись к ней всем телом, горько сказала себе: «Даже не думай. Капитан Кроу не для тебя, дорогая моя, это сразу видно. Ему нужна примерная жена, с которой можно обвенчаться, а не, — она усмехнулась, — такая, как ты».

Она сжала зубы и стала месить тесто, — раздув ноздри, тяжело, прерывисто дыша.

Белла отпустила руку брата и сказала: «Ну конечно, с деньгами, ты не волнуйся, сейчас Джон придет к обеду, и обо всем договоримся. А что на этом трибунале будет? — она нахмурилась и Ник ласково ответил: «Да ничего страшного, сестренка, это формальность, выплачу им стоимость «Независимости», и все. А потом привезу Мэри и Генри домой, и детей тоже.

— А как Энни? — Белла все смотрела на брата, и, заметив, что он покраснел, горячо добавила:

«Тебя шрам совсем не портит, правда! И волосы очень красиво подстрижены, и борода. Мне не нравится, когда она длинная, — так гораздо лучше».

— У папы такая была, — Ник погладил себя по щеке. «Это тот же цирюльник, куда папа ходил, мне его Виллем порекомендовал. И эссенция сандала у него та же, ничего не меняется.

Папа всегда ей пользовался. А Энни хорошо, — Ник улыбнулся, — на тюленей охотится».

— Счастливая! — вздохнула Белла. «Там, наверное, очень красиво, на севере, Констанца мне говорила, что там лучше наблюдать звездное небо, воздух яснее. Пойдем, — она потянула Николаса за руку, — покажу тебе ее мастерскую.

— Мастерскую? — удивился брат.

— Констанца, — гордо сказала Белла, — приемная сестра моего Джона. Ее отец, — Джордано Бруно, — слышал же ты о нем?

Николас открыл рот и потрясенно сказал: «Конечно, слышал. Она тоже ученый?»

— Астроном, математик, оптик и механик, — отчеканила Белла. «Ну, она под псевдонимом печатается, сам понимаешь, как тетя Мэри».