Женщина присела, и, прижав к себе ребенка, целуя белокурые, мягкие волосы, серьезно сказала: «Я так рада, милая, что ты здесь. У меня есть имбирь, и корица, сделаем завтра с тобой печенье, для всех?»

— Конечно, — кивнула Тео, и, оправив бархатное, золотистое платьице, церемонно сказала: «А это мой дядя, Стивен, он в Париже живет. Позвольте вам представить».

— Рад встрече, сестрица, — высокий, белокурый, мальчик склонился над ее рукой. Дэниел все глядел на женщину, а потом весело сказал: «Стивен, мышка, похозяйничаете тут? А мы с Марией прогуляемся немного».

Дэниел подал ей руку, и, когда дверь закрылась, наклонившись, шепнул: «Я просто так давно вас не видел, Мария, письма — это ведь другое, хотя я их все храню».

— Я тоже, — она подняла васильковые, доверчивые глаза и вдруг улыбнулась: «Дэниел, вы только знайте — вы мне можете все рассказать, всегда, и я выслушаю. Ну, и посоветую, если смогу, конечно».

— А как же иначе? — удивился он, взяв ее маленькую, с загрубевшими кончиками пальцев, ладонь. «Я ведь вас люблю, Мария, мы же семья — конечно, я вам буду все рассказывать».

Женщина вдруг, на мгновение, закрыла глаза и подумала: «Конечно. И будет гореть камин, и я буду сидеть с вязанием, а дети — делать уроки. А он будет рядом, всегда, так, что можно будет взять его руку, и даже просто молчать, — но вместе».

Дэниел, будто услышав ее, проговорил: «Да, Мария, так и будет». Он внезапно рассмеялся:

«Только мы еще Куэрво с собой заберем, помните его?»

— А как же, — лукаво ответила женщина. «Я даже знаю, куда мы его клетку поставим».

Дэниел посмотрел на прядь золотистых волос, что выбивалась из-под чепца, и подумал: «А ведь когда-то, даст Бог, и место для колыбели искать будем. Как хорошо, что я решился, как хорошо».

— Давайте, — сказал он вслух, весело, — я вам про своих мальчиков расскажу. Там уже нового учителя взяли, тоже нашего, из компании, капитана в отставке, но я им обещал, что, как в Лондоне буду, — прокачу их по Темзе. Поедете с нами?

— Обязательно, милый, — вдруг сказала Мария, и еще раз повторила: «Обязательно».

Стивен выглянул в окно и вздохнул: «Уже и не видно их, за угол завернули. Ты такая счастливая, Тео, у тебя теперь мама будет». Мальчик присел на подоконник и Тео робко спросила: «А ты бабушку мою совсем не помнишь? Ну, маму свою».

— Помню, но я тогда еще совсем малыш был — как она умерла, — Стивен поднялся и, скинув камзол, засучив рукава рубашки, сказал: «Давай-ка, мышка, накрывать на стол, дедушку Мэтью не надо голодным держать, да и папу моего — тоже».

— И как ты всему научился? — восхитилась Тео — мальчик ловко расставлял тарелки на столе.

Стивен рассмеялся: «Мы же с папой все время вдвоем, так что я все могу. Папа говорит, что мужчина должен уметь обходиться без слуг».

— Пойдем, мышка, — позвал ее мальчик. — я суп принесу, а ты хлеб нарежешь.

— А ты расскажешь мне еще о Марокко? — спросила девочка, берясь за нож.

— Конечно, — успел ответить Стивен, и в дверях раздался веселый голос Волка: «А вот и мы, очень голодные!»

На круглом столе орехового дерева горели свечи. Матвей, с колодой карт в руках, прошел к окну, что выходило в маленький, ухоженный сад, и выглянув наружу, строго сказал: «Марья, шаль надень, холодно уже».

— Да не холодно, батюшка, — Марфа услышала счастливый голос женщины и улыбнулась.

— С вами двоими лучше играть и не садиться, — проворчал Матвей, тасуя колоду. «Говорил я с твоим Данилой Михайловичем, — он взглянул на Волка.

Тот молчал, поглаживая белокурую бородку, разглядывая свои карты.

— Сказал ему, — Матвей отпил вина, — может, у кого-нибудь детей с десяток человек, а Марья у меня — одна. Дитя седых волос, как от Писания сказано. Посему если вздумает он ее обижать…

— Данила на нее надышаться не может, — примирительно сказала Марфа, выкладывая карту.

«За ним, что за отцом его — как за стеной каменной, не волнуйся, Матвей».

Волк хмыкнул и, сделав свой ход, сказал: «Спасибо, Марфа Федоровна. А еще от Писания сказано: «Оставь всякий человек отца своего и мать свою, и прилепись к жене своей». И Данила у меня такой же, Матвей Федорович, это ведь жена, Богом данная, кровь и плоть твоя, как ее обижать можно?»

— А ты — то сам? — зорко глянул на него Матвей. «Я-то Писание наизусть знаю, сказано «Нехорошо человеку быть одному». Сосватай ему кого-нибудь, Марфа».

— Так все замужем, — женщина добавила себе карт. «Полли второго мальчика родила, в августе, Джеймсом крестили, в честь его величества».

— Я смотрю, — Матвей тихо расхохотался, — в Шотландии и вправду — нечем заняться.

— Кстати, — Марфа потянулась за бархатным мешочком, что висел на ручке кресла, — держи.

Личное приглашение тебе от его величества, вы как раз к ноябрю уже в Лондоне будете.

Матвей распечатал конверт и чуть присвистнул: «И во дворце уже его пьесы играют!

Молодец мой друг Шекспир, ничего не скажешь. «Буря», — он потер бородку. «Новая, какая-то».

— Этого года, — ответила Марфа. «Как Питер из Индии вернулся, нас тоже приглашали, ну да там его старую комедию представляли, из итальянской жизни, «Укрощение строптивой».

Очень хорошая».

— Эту я видел, в Лондоне еще. А у вас Михайло Данилович, театра нет, — грустно сказал Матвей, — только читать и остается.

— Читать тоже хорошо, — Волк выложил свои карты и рассмеялся: «Кажется, все».

Матвей взглянул на стол. Зевнув, перекрестив рот, он добавил: «Говорил же я — проиграю.

Ну ладно, пора и спать, а то завтра с утра домик надо в порядок привести, что я им снял. Тут рядом, на побережье. Неделю там побудут, и вернутся».

— Карету заказать надо, — озабоченно сказала Марфа. «Ну, для Марии и Дэниела, после венчания, чтобы они туда поехали, на море».

Матвей сладко потянулся: «Тут четверть часа пешком, это же не Лондон, не забывай».

— Вы идите, — Волк улыбнулся, — я еще немного посижу в кабинете вашем, Матвей Федорович, поработаю.

Матвей только неодобрительно покрутил головой, но, ничего не сказав — закрыл дверь.

Волк присел у камина, и, поворошив дрова кочергой, взглянул на золотистое, горячее пламя.

Снизу, из сада, донесся легкий смех и голос сына: «Ну вот, счастье мое, а участок для дома я хороший купил, большой, там и для конюшен места хватит. И землю для плантации купил, будем табак сажать, это очень выгодно».

Мария что-то тихо ответила — Волк не расслышал, только увидел, как они сидят на скамейке — держась за руки, голова женщины лежала на плече Дэниела и она улыбалась.

Он закрыл окно и, вернувшись к столу, посмотрев на аккуратно разложенные бумаги, чуть вздохнул: «Да что уж тут, Михайло Данилович. Трое внуков у тебя, сын еще маленький — не думай об этом. Был один, и один останешься. Но как тоскливо, Господи. Хоть бы за руку кого-то взять».

Он окунул перо в чернильницу, и, подвинув к себе чистые листы бумаги, разложив вокруг документы, начал писать — изящным, тонким почерком: «Колония Квебек, основанная Сэмуэлем де Шампленом в 1608 году, сейчас насчитывает более ста поселенцев. Что касается дальнейших планов французов, то….»

Он оторвался от работы, только когда часы пробили полночь. В саду уже никого не было, дул прохладный, резкий ветерок с моря, и Волк, налив, себе вина, выйдя на крыльцо, долго стоял, глядя на темный горизонт.

— Каждая лодка на реке, — будто звезда в небе, — вспомнил он. «Они идут своим курсом, повинуясь воле человека, а нам, тем, кто стоит на берегу, остается только следить за ними».

— На берегу, да, — вздохнул Волк, и, осушив бокал, — поднялся наверх.

Марфа отложила серебряный гребень, и, отступив на шаг, сказала: «Какая ты у нас красавица!». Длинные, золотистые волосы женщины спускались на стройную спину, платье — лилового шелка, было отделано тонким кружевом. Мария взяла букет фиалок и, улыбнувшись, сказала: «Спасибо вам, тетя. Все будет хорошо».

— Ну конечно, — Марфа перекрестила ее. «Дэниел на тебя насмотреться не может, сама знаешь. К ноябрю приедете в Лондон, у нас поживете, а весной — и в Новый Свет двинетесь».