Волк засунул руки в карманы изящного, синего бархата камзола и рассудительно ответил:

«Ну, вот приедете в Джеймстаун, и построишь бот, будешь Марию катать, и детей. Марфа Федоровна говорила, ты с Николасом отличную лодку для Беллы сделал, так что справишься, — он похлопал сына по плечу и крикнул: «Дети, идите сюда!»

Стивен и Тео, что стояли на носу, обернулись, и мальчик, помахав рукой, ответил: «Лучше вы к нам, батюшка, тут очень красиво!»

— Пойдем, — Волк позвал сына, и взглянув на лицо Дэниела, тихо добавил: «Да не волнуйся ты так. Все будет хорошо. Поживете немного тут, соберетесь, Матвей Федорович дела передаст, и поедете в Лондон. А потом, — Волк улыбнулся, — в Новый Свет».

— Так далеко, — сказал сын, отвернувшись. «От вас далеко, батюшка, от семьи».

— Ну, — присвистнул Волк, — ты уже не мальчик. Я, как в Сибирь поехал, младше тебя был. А потом до океана дошел, — ну, да там твоя мать рядом была, упокой Господь ее душу. И в Японии один был. А у тебя — Мария, Тео и еще дети появятся, дай Бог. И Матвей Федорович, — голубые глаза отца молодо, весело блеснули.

— А ведь он совсем один, — подумал Дэниел, глядя на то, как отец, наклонившись к детям, внимательно их слушает. «Шесть лет прошло, как матушка умерла. Я бы так не смог, конечно. И прав батюшка — надо своей семьей жить. Ну, — мужчина вскинул голову, — мы справимся».

— Папа, на ручки! — услышал он звонкий голосок дочери.

— Совсем большая девочка, — улыбнулся Дэниел, — пять лет скоро. Ну, давай, — он присел, и, подняв дочь, сказал: «Пойдем к дедушке и Стивену, я вам все расскажу — что тут на берегу есть, мне же Мария писала о Копенгагене».

Стивен, — высокий, с белокурыми, отцовскими волосами, зеленоглазый, — обернулся.

Подергав Тео за руку, он сказал: «А мы с тобой будем ходить гулять в королевский парк, это как у нас, в Париже, сады Тюильри, тебе же там нравилось».

Тео посмотрела на красные, черепичные крыши, на шпили церквей, на мощные, коричневые камни крепостной стены и весело сказала: «Тут хорошо! Папа, а в Новом Свете — такие же города?»

— Построим, дочка, — уверил ее Дэниел, и, глядя в доверчивые, каштановые глаза, подумал:

«И вправду — построим. Нечего бояться — руки у меня отличные, голова — тоже, мы с Марией любим, друг друга, — все будет хорошо. Вот только дедушка Мэтью, — он смешливо покрутил головой, и, прищурившись, сказал: «Смотрите, а вон и Матвей Федорович, с причала нам машет».

Марфа, поднявшись на палубу, постояла несколько мгновений на юте, и, обернувшись к матросам, что выносили из кают сундуки, велела: «Вон там мой брат, герр Матиас его зовут, он вам скажет, куда все доставить».

— Не надо было бы мне уезжать, — вдруг подумала Марфа, глядя на тонкую, легкую фигуру брата — золотистые, длинные, полуседые волосы развевались на теплом ветру, — но ведь тут и так — ни одной женщины нет, надо же кому-то с Марией поговорить. Да и обещала я. Но все равно — мало ли что.

Лужайка за домом была вся покрыта сочной, густой, зеленой травой. Неподалеку журчал ручей, блестела Темза, — из лодки доносился смех Тео и веселый голос Дэниела.

Белла взглянула на Питера и Рэйчел, что, лежа на шелковом одеяле, держась за руки, о чем-то тихо говорили. Двойняшки ползали по ним, и Питер, поймав Майкла, держа его над собой, строго сказал: «А вот ты меня кусаешь, а я ведь тоже могу укусить!»

— Лев! — счастливо крикнул Майкл, дергая отца за волосы. «Абака! — запротестовала Юджиния, и Рэйчел, приподнявшись на локте, улыбнувшись, поцеловала мужа в висок: «Они никогда не могут договориться».

— Он меня не любит, бабушка, — тихо сказала Белла, комкая в руках кружевной платок. «Он говорит, что любит, но ведь это не так, я знаю, я чувствую. Его никогда нет дома, если бы не Констанца — совсем пусто было бы… — девушка уткнула подбородок в колени, и, помолчав, добавила: «Питер, хоть и в Индию ездил, и в Марокко зимой поедет — все равно, каждое свободное мгновение с Рэйчел, сами же видите. А он…, - девушка махнула рукой. «Он никогда мне ничего не говорит, а Питер — все Рэйчел рассказывает».

Марфа взяла маленькую руку внучки и, перебирая пальцы, осторожно ответила: «Девочка моя, ну не все говорить-то можно. Я тоже, — она улыбнулась, — бывает, дедушке чего-то не рассказываю, и дядя Джованни — миссис Мияко. Работа у твоего мужа такая».

— Я все понимаю, — сказала тихо Белла. «Ну, если бы хоть что-то, бабушка. А так — он меня целует, гладит по голове, как будто я ребенок, а потом встает и уходит в кабинет. А я засыпаю одна, — Марфа увидела, как девушка сжала тонкие, унизанные кольцами пальцы и ласково попросила: «Ну ты подожди, все еще изменится».

— Не изменится, — мрачно сказала Белла, поднимаясь. «Простите, бабушка».

Она пошла к задним дверям дома, и Марфа, потрепав лежащего рядом Цезаря по голове, — последовала за ней.

Внучка сидела, поджав ноги, на бархатной кушетке в ее опочивальне и горько, отчаянно плакала. «Ну что ты, милая, — Марфа устроилась рядом, и обняла ее, — ну расскажи мне, что случилось».

— Я его так люблю, так люблю, — Белла вытерла лицо платком и тут же опять расплакалась, — и все равно — у меня ничего не получается!

Марфа слушала, а потом, прижав внучку к себе, спросила: «А ему ты говорила?»

— Конечно, — Белла кивнула. «Ну, вот полгода уже прошло, а все по-прежнему. И с детьми тоже…, - она покраснела.

— С детьми, — протянула Марфа. «Ну, милая моя, не у всех сразу бывает-то, подождать надо.

И с этим тоже, — она поцеловала мокрую щеку, — подождать. Ты еще молодая девочка, оно придет».

— Если бы он меня любил, — горько сказала Белла, — все было бы по-другому. Питер с Рэйчел смотрят друг на друга, и видно — они от счастья светятся. Сами знаете — как Питер приезжает, так они только к обеду встают. А у нас…, - девушка махнула рукой, и застыла, сгорбившись, спрятав заплаканное лицо.

— Ну, — Матвей распахнул объятья, — добро пожаловать в Копенгаген, дорогие мои. О сундуках не беспокойтесь, я распоряжусь.

Он поцеловал сестру в щеку и хмыкнул: «Все молодеешь».

— Да и ты тоже, — Марфа окинула взглядом камзол орехового бархата, белоснежную льняную рубашку, и красивую, с золоченым эфесом, шпагу брата.

— Месяц до отставки, — Матвей поднял бровь и погладил изящную бородку. «Очень бодро себя чувствую, знаете ли. И ты, Михайло Данилович, — он усмехнулся, — бросай это дело, езжай в деревню, а то вон — морщины какие, а тебе пятый десяток всего лишь».

— Попозже, Матвей Федорович, — улыбнулся Волк и, взяв тещу под руку, потрепал детей по головам: «Бегите с Дэниелом вперед, а мы — за вами».

— Выйдете на площадь, мимо фонтана, а там — второй поворот направо, — крикнул им вслед Матвей. «Дом на углу».

Марфа вдохнула свежий, соленый воздух и улыбнулась: «Хорошо у вас тут, Матвей».

— А как же, — брат вдруг раскинул руки, — не зря я этот город еще во время оно приметил. Ну да в Новом Свете, думаю, не хуже, — он подтолкнул Марфу и добавил: «А то вы все там были, а я — еще нет. Давайте, — он подогнал их, — не след к обеду опаздывать.

Марфа оглянулась на корабль и почувствовала, как щемит у нее в сердце: «Побуду, недели две и уеду, — пообещала себе женщина. «А как вернусь, — сразу с Джоном поговорю, по душам. Не след так жить-то».

Она подобрала подол шелкового платья, и, вздохнув, сказала: «Ну, пойдемте».

Мария услышала в распахнутое окно голоса с улицы, и, побледнев, вытерев руки холщовым полотенцем, подумала: «Вот и все. Господи, помоги мне, только бы все хорошо было. И Тео, она ведь помнит мать, немного, но помнит. А я, какой матерью буду?»

Женщина перекрестилась, и, распахнув дверь, подняв голову, увидела его глаза — зеленовато-голубые, в темных ресницах. Дэниел смотрел на нее так, как будто вокруг, — в аккуратной, застеленной персидским ковром передней, — больше никого не было.

— Наконец-то, — подумал мужчина. «Какая же она красивая, как я ее люблю, Господи».

— Мария! — Тео выскочила из-за его спины и бросилась к женщине. «Я так скучала! Спасибо вам за ноты, я всему выучилась и вам поиграю. И мы вам новые ноты привезли, вам Белла передала, от ее наставника.