Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Элияху раздвинул кусты черемухи, что росли по берегу ручья и присвистнул: «Вот это да!».

Два деревянных, резных, с башенками здания, что стояли друг напротив друга, соединялись изящной галереей. На одной из башен лениво крутился флюгер — тонко вырезанный и расписанный уже потускневшими красками волк.

Подросток нашел глазами дверь — низенькую, неприметную, и, толкнув ее, спустился в прохладный, полутемный зал. Внутри было пусто, старые, тяжелые столы были сдвинуты к бревенчатым стенам, и какой-то парень — ростом с Элияху, в потрепанном суконном кафтане, посыпал дощатый пол свежими опилками.

Парень искоса взглянул на него и сказал: «Закрыто, вечером приходи».

— Мас збран Марьи, — коротко ответил Элияху.

— Корь за Марья? — удивился парень.

— Карючанок ласилькой, корь от оклюги прихляла, — объяснил Элияху.

— А, — парень расплылся в улыбке и подал ему руку. «Григорий Никифорович я, а тебя как величать?»

— Илья Никитич, — Элияху пожал сильную не по годам, — парень, по виду, был ему ровесником, — руку, и подумал: «Хорошо, что Марья меня нищенскому языку научила».

— Наверху они, — парень кивнул на узкую лестницу за пестрядинной занавеской, — третья каморка справа, отдыхают. Я им кваса отнес, пирогов — тако же. А синяк ты уже, где заработал? — весело спросил парень, оглядывая подбитый серый глаз.

Элияху посмотрел на ссадины, что украшали костяшки его пальцев, и хмуро ответил:

«Подрался. Ну да тот, — он коротко махнул головой в сторону Красной площади, — зубов теперь недосчитается. А синяк пройдет, примочку сделаю и приложу.

— За знакомство, — Гриша разлил по оловянным стаканчикам водку. «А ты, что, лечить умеешь? — заинтересованно спросил парень.

— Немного, — Элияху выпил залпом и рассмеялся. «Как мы в Смоленске жили, я там подручным у лекаря был, на рынке городском. Зуб вырвать могу, рану почистить и зашить, лубок наложить.

— Ты иди, Илюха, отдыхай тоже, — велел Гриша. «Отец мой, что всем этим владеет, — парень обвел рукой кабак, — по делам уехал, опосля завтра и вернуться должен. Там решим, куда вас пристроить».

— Да я бы помог, — запротестовал Элияху, увидев, как парень берется за мешок с опилками.

— Иди, иди, — Гриша добродушно подтолкнул его к лестнице, подумав: «Вот и хорошо. Люди с дела, бывает, все в крови являются, а в бани идти, али еще куда, — опасно, лучше у нас, тут в подполе отлежаться. Парень-то, видно, хороший, не продаст».

Элияху прошел по узкому коридору, — со всех сторон был слышен храп, кто-то, просыпаясь, уже зевал, в одной из каморок был слышен плеск воды, и, отдернув занавеску, увидел Марью.

Девочка сидела, жуя пирог, держа мать за руку. Она вскинула синие глаза и шепотом сказала: «Спит. Ну что там?»

Элияху устроился рядом, и Марья подвинула к нему глиняную тарелку: «Ты с рыбой не будешь, я тебе с капустой оставила и с луком зеленым. А что с глазом?»

— Подрался, — подросток махнул рукой и, откусив от сочного, румяного пирога, запив квасом, понял — как он проголодался. «Усадьбу отца твоего я нашел, улица Воздвиженка называется, — он прожевал и добавил, — только там пусто, заперто, даже спросить не у кого. А на площади Красной я слышал, что он, мол, под Смоленском, ну, с войском».

— Я тут никому не говорила, ну, про отца, — Марья покосилась на Лизу. «И кинжал не показывала».

— Молодец, — похвалил ее Элияху, и, подумав, добавил: «Дай-ка его мне. Так, на всякий случай».

Марья вздохнула, и, отвернувшись, приподняв подол сарафана, — протянула ему клинок.

«Потом верну, — подросток погладил ее по голове, и сказал: «Сейчас дождемся этого Никифора Григорьевича, который тут всем владеет, и спросим у него — может, хоть он знает, где твой отец. Ну, или братья».

— Хорошо, — Марья широко, отчаянно зевнула, и, привалившись к его боку, сонно сказала:

«Смотри, в окне, какие тут звезды крупные».

Элияху нашел глазами кувшин с водой и велел: «Давай-ка умываться, и спать, поздно уже».

Девочка быстро задремала, устроив голову у него на коленях, а Элияху, слушая журчание ручья, шелест листьев на деревьях, голоса, что доносились снизу — и сам заснул, привалившись к стене, укрывшись армяком.

Он и не пошевелился, когда женщина, спавшая на противоположной лавке, приподняла голову, и, озираясь, встала. Лиза вышла из комнаты, — тихо, легко, будто кошка, и, посмотрев пустыми глазами на сумрачный, узкий коридор, — стала медленно спускаться вниз.

Татищев оглянулся, и, осторожно нажав на заднюю дверь, склонив голову, — шагнул внутрь. В боковой светелке горела единая свеча, из кабака доносились громкие, пьяные голоса и какая-то песня.

— А где Никифор Григорьевич? — спросил он у старухи, что сидя у свечи, прилепленной к деревянному столу, раскладывала столбиками монеты — серебряные и медные.

— Не будет его до опосля завтра, — коротко ответила та, не поднимая головы. «А Гриша на деле, в Замоскворечье, подождете?»

— Девка нужна, — коротко сказал Татищев, со значением повертев в руках золотой перстень.

«Утром верну».

Глаза старухи чуть блеснули, и она, усмехнувшись, кивнула головой в темноту: «Дак новенькую возьми, блаженная она, безъязыкая. А баба красивая. Дети при ней, те спят уже, умаялись».

Татищев взял свечу, — старуха что-то пробормотала, — и оглядел маленькую, изящную, синеглазую женщину, что сидела на лавке. Из-под скромного платка были видны каштановые косы. Мужчина поморщился: «Нет уж, ты лучше эту, Василису разбуди, ну, черноволосую, что я в прошлый раз брал».

Старуха со значением посмотрела на перстень и потерла нос: «Четырнадцати годов девка, сие дороже будет стоить, сами знаете».

— Иди, иди, я тут ждать буду, — коротко велел Татищев, и старуха, вздохнув, поднявшись, взяла блаженную за руку: «Пойдем, к чадам тебя отведу. И не шныряй тут более, еще кто не разберется, испортит тебя, потом и денег не заработаешь».

Блаженная повиновалась, и старуха, проходя мимо Татищева, нажала на какой-то выступ в стене — невидимая дверь поддалась, из подпола пахнуло сыростью и мужчина, держа в руках свечу, подумал: «Что там Федор Петрович говорил? Со времен царя Ивана Васильевича тут ход этот вырыт? И прямо к Неглинке ведет, а там, в Кутафье башне, еще один — в кремлевские подвалы, тот Алевиз Фрязин строил.

Ну, да там столько тайников всяких, в Кремле, что вовек не разобраться. Надо бы, кстати, либерею царя Ивана перепрятать, самозванец ее не нашел, и полякам она не надобна, а то еще с собой захватят, когда побегут из Москвы».

Запахло какими-то цветами, и высокая, стройная девушка, зевнув, на ходу заплетая, вороные косы, весело сказала: «Я только просыпаться собралась, а тут вы!»

Татищев поднял свечу, и, пропустив девушку вперед, стал спускаться по склизким, крутым ступенькам в бездонную тьму подземелья.

Элияху почувствовал, как кто-то трясет его за плечо, и, приоткрыв глаза, зевнул: «Что такое?» В светелке было прохладно, в раскрытом окне было видно серое, предрассветное небо. Марья спокойно сопела под армяком, Лиза, — Элияху бросил взгляд на лавку поодаль, — лежала на боку, закрыв глаза.

Гриша наклонился над ним, держа в руках оплывшую свечу, и коротко велел: «Пойдем!».

Подросток натянул сапоги и, спустившись вниз — в зале уже было прибрано, с кухни пахло пекущимися пирогами, — увидел открытую дверь подпола.

— Сюда, — позвал его Гриша, спускаясь вниз. В полутьме, на какой-то бочке, сидел маленький, крепкий, матерящийся сквозь зубы парень. При свече пятна крови на дощатом полу казались черными.

— Руку убери, — велел Элияху, опускаясь на колени, принимая от Гриши свечу. «Чем это его так? — хмыкнул он, осмотрев рану.

— Кинжалом, — хмуро отозвался Гриша. «Уходили уже, и тут хозяин амбаров возьми да и проснись. С этой смутой теперь мало кто по городу без оружия ходит, тем более, ночью».

— Принеси мне воды, водки, иголку с нитками и тряпок, — велел Элияху.

— Больно будет? — испуганно спросил парень, глядя на свои окровавленные пальцы.

731
{"b":"860062","o":1}