— Дорогая моя маленькая мышка! — начала женщина. «Давай я расскажу тебе о Новом Свете, тебе бы здесь очень понравилось…

Тео зачарованно слушала, шевеля губами, а в конце, когда Рэйчел прочитала: «Обязательно слушайся маму, моя любимая девочка, а, когда я приеду, мы все вместе будем гулять на реке и кататься на лодке — долго-долго, — серьезно сказала: «Я слушаюсь, тетя Рэйчел. Мама была бы мной довольна, да?»

— Ну конечно, милая, — вздохнула женщина, глядя в каштановые глаза. «Мама смотрит на тебя с небес и радуется — каждый день».

Тео помолчала и чуть дрожащим голосом попросила: «Тетя, а можно на картинки посмотреть, ну, в письме?»

— Ну конечно, — Рэйчел осторожно передала девочке потертые листы. «Я аккуратно, — тихо сказала Тео, пристроив их на коленях. «Тетя Рэйчел, — она низко склонила голову, — а если папа не вернется, можно мне будет с вами и дядей Питером остаться? Или дедушка меня в Париж заберет? Я хочу с вами…, - девочка всхлипнула, и добавила, испуганно: «Я не плачу, нет!»

— Папа вернется, — твердо ответила Рэйчел. «Что он там нарисовал?»

— Джеймстаун, мне Александр о нем рассказывал, — Тео полюбовалась картинкой. «Очень красиво. И еще индейское поселение, и корабль».

— До свидания, дорогая дочка, — медленно, по складам, прочла Тео, — я тебя очень люблю.

Твой папа, Дэниел.

Она поцеловала подпись, и, вернув Рэйчел письмо, услышав стук в дверь, весело сказала:

«Я открою!»

— Спать тебе пора, поцелуй тетю Рэйчел и пойдем, — ворчливо велела мистрис Доусон. «Тем более, ей миссис Стэнли ужин принесла».

Девочка приложилась мягкими губами к гладкой, белой, в чуть заметных веснушках щеке и улыбнулась: «Спокойной ночи, тетя Рэйчел! Я так рада, что бабушка скоро приедет, она мне подарки привезет!»

— Обязательно, — женщина перекрестила ее: «Да я бы и спустилась, миссис Стэнли, спасибо вам».

— Муж твой приехал, — акушерка ласково поставила серебряный поднос на колени Рэйчел.

«Сейчас поужинает с адмиралом и поднимется».

Женщина покраснела и грустно сказала: «Я такая неуклюжая стала, миссис Стэнли, что даже стыдно ему на глаза показываться».

— Это ты ерунду говоришь, — акушерка стала намазывать масло на кусок свежевыпеченного хлеба. «Поверь мне, я много мужей на своем веку видела, так твой — уж такой любви поискать еще. Давай, пей, молоко козье, свежее».

— Сладкого бы, — грустно вздохнула Рэйчел. «Хотя куда, я и так вон — сорок фунтов набрала.

Думаете, большие они будут, миссис Стэнли?»

Акушерка оценивающе посмотрела на живот, что торчал под бархатным, отделанным мехом соболя, халатом.

— Ну, до восьми фунтов не дотянут, но оно тебе и не надо, — кость-то у тебя узкая, как у миссис Марты. Да и потом, что ты, что муж — не высокие оба, так что не бойся. А насчет сладкого — она лукаво улыбнулась и развернула шелковую салфетку, — держи.

— Груши, — ахнула Рэйчел. «И какие спелые, откуда, миссис Стэнли, в феврале?»

— Из Франции, муж твой из Лондона три ящика велел доставить, — женщина погладила Рэйчел по рыжим, неприкрытым косам. «Так что ешь, и скажи мне, голова не болит?»

— Нет, — с готовностью ответила Рэчел, жуя, — все хорошо. Только они толкаются сильно, и ночью тоже.

— Бойкие, — усмехнулась миссис Стэнли. «Ну, лежат они у тебя правильно, так что сиди, отдыхай, и будем ждать.

Она забрала поднос и вдруг подумала: «А если как у леди Мэри покойной? Ну да тогда я еще молодая была, неопытная, сейчас попробуем без ножа обойтись».

— Спокойной ночи, миссис Стэнли, — Рэйчел доела грушу, и, вытерев тонкие пальцы салфеткой, сказала: «Ой, как вкусно, а можно завтра еще?»

— Хоть весь день их ешь, — акушерка вышла и, уже в коридоре, увидев Питера, что поднимался по лестнице, позвала его: «Мистер Кроу!»

— Что такое? — обеспокоенно спросил мужчина. «Что-то не так?»

— Мистер Кроу, — тихо сказала акушерка, — миссис Рэйчел волнуется, что она, мол, располнела….

— Какая чушь, — сочно ответил Питер. «Но спасибо, что сказали, миссис Стэнли, как она, все в порядке?»

— Все будет хорошо, — улыбнулась женщина и, проводив глазами прямую спину в темном камзоле, подумала: «Конечно, повезло девочке с мужем, ничего не скажешь».

Он сидел, привалившись каштановой головой к ее коленям, сняв камзол, чувствуя нежные пальцы, что гладили ему плечи. «Еще, — тихо попросил Питер и подумал: «Господи, и правда, — как только она меня трогает, сразу вся усталость уходит».

— Следующей субботой я Джона и Констанцу пригласил, — сказал он, позевывая. «Мы с ним, адмиралом и Мэри на охоту сходим, — Цезарь пошевелился, и Питер, рассмеявшись, добавил: «И тебя возьмем, старина».

— Хорошо, — Рэйчел, наклонившись, поцеловала его ухо, — надо тогда гонца к дяде Джованни отправить, пусть они к нам на обед приедут, с детьми. Генри и Джон вряд ли смогут, у них там последние работы по кораблю.

Питер потянулся за своей дорожной сумой испанской кожи: «А я тебе вот что привез».

«Алхимик», Бена Джонсона, я читал и хохотал в голос. Очень смешная пьеса, как те комедии мистера Шекспира, что тебе нравятся".

— Как детей отлучу, — вдруг сказала Рэйчел, — сводишь меня в театр? Ты же вернешься к тому времени из Индии?

— Конечно, — Питер поцеловал ее руку. «Им как раз полтора годика будет, как приеду. Я так рад, что двое, любовь моя. И матушка обещала до лета никуда не путешествовать, с тобой побыть».

— А что ты мне о конторе не рассказываешь? — забеспокоилась Рэйчел. «Ничего не случилось?»

— Все, как обычно, — Питер помотал головой. «А не рассказываю потому, что сначала хочу заняться кое-чем другим, — он усмехнулся и, встав на колени, потянул к себе жену: «Иди сюда».

— Так можно, да, — тихо, прерывисто, целуя его, сказала Рэйчел. «Я так тебя хочу!»

Он скинул с белых плеч бархатный халат и, подняв глаза, проговорил: «Ты такая красивая, что я даже не знаю, с чего начать. Нет, знаю, — девушка раздвинула ноги и, задыхаясь, велела: «Потом я!»

— Конечно, — удивился муж. «Ты ведь знаешь, что мне нравится».

Жена внезапно привлекла его к себе, кивнув, и что-то сказала на ухо. «И это тоже, — улыбнулся Питер, распуская ее волосы, упавшие рыжей волной на спинку кресла.

Над серой, тихой водой вставал тусклый рассвет. Марфа закуталась в соболью накидку, и, закрыв дверь каюты, поднялась по трапу на палубу. «Доброе утро, мадам, — поклонился вахтенный. «Если будет такой же ветер, скоро увидим дуврскую гавань. Послать мальчика на камбуз, чтобы вам кофе сварили?»

— Да, спасибо, — улыбнулась она и погладив ладонью влажный борт корабля. «Две чашки, пожалуйста, сейчас мой брат придет».

— Не спится? — услышала она за спиной смешок. «Я вот тоже, Марфа, с петухами стал подниматься, хотя раньше — до обеда, бывало, не вставал». Матвей принял из рук юнги серебряные чашки с горячим кофе и, кинув мальчику монету, задумчиво спросил: «А когда ты в Стамбуле жила, вам в гареме его давали, кофе?»

— Селим его не любил, — Марфа взяла свою чашку. «Вот скажи мне, Матвей — вроде Федя отца и не знал, а все равно — похожи они».

— Похожи, — мужчина тяжело вздохнул, и оправил на сестре мех. «Ветер холодный, не простудись. И не волнуйся так, найдут они Федора, Марья-то его, судя по всему — в тебя пошла, такая же разумная.

— Я балованная была, — проворчала Марфа, — а вовсе не разумная.

— И это тоже, — согласился Матвей. «Но все же — умна была не по годам, я, же помню. А Лизавета оправится, Машка-то моя, — он широко улыбнулся, — вон, видишь, как за три года расцвела, Михайло Данилович и не узнал ее».

— Михайло Данилович, да, — пробормотала Марфа.

В камине догорали обрывки какого-то письма. Марфа опустилась в большое кресло и бодро сказала: «Ну, мы вам с Марией столько еды наготовили, что еще недели на две хватит! Ты хоть и во дворце обедаешь, но все равно — пусть в кладовой лежит. И Степа поест, как от учителей будет приходить».

— Спасибо, Марфа Федоровна, — тихо ответил зять, запирая серебряную шкатулку.