— Я вам помогу, — сказал Генри, — я неплохой столяр, да и Джону будет полезно поучиться. А у вас тут и мастерская есть, как я посмотрю? — капитан указал на крепкий, каменный сарай в углу чистого двора.

— Конечно, — удивился Николас. «Моему старшему, Грегори, четыре скоро, я его уже к работе приучаю потихоньку. Мой отец тоже так делал».

— Папа! — высокий, крепкий русоволосый мальчик сбежал с крыльца. Сзади, ковылял толстенький ребенок в бархатном платьице.

— А это Томас, — мастер подхватил обоих детей на руки. «Годик ему. А вон и жена моя, встречает нас».

Изящная, маленькая женщина в простом, красивом платье присела, и, улыбнулась, подняв темные, миндалевидные глаза: «А я миссис Марта, капитан Гудзон, Джон. Добро пожаловать. Пойдемте, у меня там свинина в яблочном соусе, угри, вареные в уксусе, и пиво свежее, а для детей — сидр, у нас тут и сад при доме есть, — она указала на ухоженные купы деревьев, — и огород тоже».

— И вы уже успели урожай собрать? — удивился Генри, заходя в чистую, беленую переднюю.

От новых сундуков вдоль стен приятно пахло кедром.

— Миссис Марта у меня все успевает, — рассмеялся Николас и подогнал их: «Ну, за стол, за стол!».

Девочки прыгали на большой кровати. «Анита, Тео, — строго сказала Полли, — постойте спокойно хоть одно мгновение, надо посмотреть, как платья сидят!»

— Мы будем нести шлейф! — Анита томно закатила глаза. «И будут цветы, и хор будет петь — как красиво!».

— Ну, вроде все в порядке, — Полли оглядела шелковые, темно-зеленые, отделанные кружевом платьица девочек. «Хорошо, что зеленое — и Аните идет, и Тео, да и тебе тоже, — она на мгновение прижалась щекой к плечу Мэри, что стояла перед большим зеркалом. Ну, переодевайтесь, и бегите, — Мияко-сан вас ждет внизу, с Энни, Пьетро, и Цезарем — на реку пойдете».

Мэри подождала, пока дверь за девочками закроется и ворчливо сказала: «Обвенчались бы тихо, и дело с концом. Я вдова, он вдовец, какой еще шлейф?»

— Ну, подол, — Полли поцеловала сестру в щеку и погладила ее по коротко стриженым, белокурым волосам. «Знаю, знаю, — это последний раз, что ты носишь платье. Да и потом — матушка тебя так долго не видела, дай ей хоть порадоваться».

— Незачем было новое шить, — Мэри оглядела шелковые, пышные, цвета лесной зелени юбки.

«Могла бы у Рэйчел взять, мы с ней одного роста, да и не располнела она пока. В июне, говоришь, повенчались они?».

— Угу, — Полли стала расшнуровывать корсет на сестре.

Мэри посчитала на пальцах. «Ну, так в конце февраля родит, как раз перед тем, как мы в море уйдем, — мелкие, белые зубы блеснули в улыбке.

— Думаешь? — Полли присела рядом с сестрой на обитую бархатом скамью.

— Это же Питер, — Мэри сняла корсет и грустно сказала: «Вставки, не вставки — все равно, как не было там ничего, так и нет. Даже когда кормила, — она вздохнула и вдруг рассмеялась:

«Питер все тщательно делает, дорогая, — и контракты составляет, и кое-что другое — тоже, — она подмигнула сестре.

Полли взяла серебряный гребень, и, распустив сколотые на затылке косы, расчесывая их, невзначай спросила: «А Генри?»

— Мы не…, - Мэри вдруг покраснела.

— Рассказывай мне, — Полли взглянула на нее. «У тебя такой румянец был, как мы тем днем, после брачной ночи, в кладовой столкнулись. Сияешь вся».

Мэри расхохоталась. «Мы ту ночь, как сюда приехали, вместе спали, матушка нам даже завтрак оставила, а потом сказала, этак строго, — все, теперь только после свадьбы увидитесь. Скучаю, — она выступила из упавших на ковер юбок и Полли, склонив набок голову, сказала: «Хоть бы подкормить тебя, рожать ведь будешь».

— Ну, — Мэри аккуратно разложила платье на кровати, — не раньше, чем мы из плавания вернемся. Потом оставлю Энни при дворе, а сама с Генри в Нортумберленд поеду, детей растить. На, посмотри, — Мэри протянула руку. Полли полюбовалась изумрудом: «Это от него?».

— От нее, — хмыкнула женщина. «Я же тут королеву Анну навещала, по старой памяти. Сидели, вспоминали Эдинбург, как мы там охотились. Она сказала — для Энни место готово, так что ее сразу в фрейлины возьмут».

Полли заплела косы, и, оправив свое платье алого шелка, помолчав, сказала: «Я тут Джону кое с чем опять помогаю, ну так, по мелочи. Он, конечно, не хочет, чтобы я в Оксфордшир уезжала, и папа — тоже».

— Джону, значит, — протянула сестра. «Ну-ну».

— По работе, — прервала ее Полли. «Но я и в усадьбе смогу этим заниматься, дело нехитрое».

— Езжай с нами в Нортумберленд после венчания, — вдруг предложила Мэри. «Ты же никогда на севере не была, а там красиво. Дети едут, и ты тоже. Поохотимся, побродим там все вместе. А? — она склонила голову набок.

— Ты мне так и не ответила, — рассмеялась Полли, — как Генри?

Мэри поманила ее к себе и что-то шепнула.

— Ах, вот как, — гранатовые, пухлые губы улыбнулись. «Неудивительно, что сияешь».

— Вот ты бы замуж вышла, — Мэри поцеловала смуглую щеку. «За Джона, например. Была бы герцогиней».

— Мне вполне хватает того титула, что у меня сейчас есть, — Полли критически осмотрела кружевной чепец, что лежал на туалетном столике орехового дерева и пробормотала: «И почему вдовам нельзя венчаться с распущенными волосами?»

Мэри, надев бриджи, и льняную рубашку, провела рукой по своим белокурым, коротким локонам, и ухмыльнулась: «Вряд ли я понравлюсь священнику без чепца, дорогая моя. Так поедешь в Нортумберленд?»

— Поеду, конечно, — Полли обняла ее. «Буду ходить там унылой вдовой, и портить вам медовый месяц. А потом вернусь, начну выращивать овощи и готовить с Мияко утку. Папе очень нравится, я тебе дам рецепт».

Мэри потерлась щекой о плечо сестры и сказала: «Пошли, я тебе заметки свои покажу. В Нортумберленде я их приведу в порядок, и отдам тому издателю, о котором твой папа говорил. Понятное дело, под псевдонимом напечатают, ну, как Констанцу, с ее книгой по оптике».

— Все-таки обидно, — Полли открыла дверь опочивальни. «Констанца все написала, ты — тоже, еще и рисунки сделала, а имя свое вам на обложку все равно нельзя поставить».

— Не в наше время, — пожала стройными плечами Мэри. Она вдруг остановилась и проговорила: «Так жалко Дэниела, Полли. Он ведь и не знает, что вдовцом остался. Думаю, когда он приедет, он теперь и шагу никуда не сделает, с Тео будет».

— Если он приедет, — мрачно сказала сестра, закрывая дверь опочивальни.

— Я вернулась, и он — тоже вернется, я верю — твердо ответила Мэри, и стала подниматься вверх по лестнице, в галереи.

В просторной, светлой мансарде под самой крышей дома приятно пахло свежим деревом и чем-то еще, — горьковатым, волнующим.

В углу стоял большой, на дубовом постаменте глобус, стол у окна был завален тетрадями и, — Генри пригляделся, — математическими таблицами. На свободном месте лежала большая карта какой-то неизвестной земли.

На стене висели бронзовые инструменты, и Гудзон сразу узнал квадрант капитана Дэйвиса.

Открытые шкафы были забиты уложенными кое-как, потрепанными книгами. У огромного, полукруглого окна был пристроена медная, большая труба на треноге.

Невысокая, изящная девушка в холщовом чепце, сидя на простом табурете, сосредоточенно что-то шлифовала. Генри чуть покашлял, и она, распрямившись, встав, улыбаясь, протянула ему маленькую руку.

— Леди Констанца Холланд, рада вас видеть, капитан. Добро пожаловать ко мне в мастерскую.

У нее было смуглое, живое, некрасивое лицо, с большим носом и тонкими губами. Темные глаза посмотрели на Гудзона, и Констанца, поймав его взгляд, сказала:

— Это телескоп. Ну, вы слышали, наверняка, голландцы уже подали две заявки на патент.

Липперсгей и Янсен, я с ними работала. Этот, — она нежно погладила трубу, — английский, мы его вместе с Томасом Хэрриотом построили. Ну, вы наверняка знаете о нем, Томас работает сейчас над развитием мыслей покойного Франсуа Виета. Символическая алгебра, — девушка порылась на столе и показала Гудзону испещренную значками и цифрами тетрадь. «Я была в переписке с месье Виетом, он был великий математик!» — сказала страстно Констанца.