Новое платье из серо-голубого шелка было отделано кружевами, они закрывали грудь, как и положено замужней женщине, и выглядывали из разреза на юбке. Корсет сверху был отделан серебряными застежками, торговец сказал, что так положено по последней итальянской моде. Феодосии, не привыкшей к корсетам, — на Москве вся женская одежда была просторной, — сначала чувствовала себя скованно, но увидев, как заиграл жемчуг на открытой шее, порадовалась, что поддалась уговорам фрау Катарины.

К поясу на цепочке была пристегнута совсем уж ненужная вещица. Феодосия сначала наотрез отказывалась ее купить, но потом не выдержала — уж больно хорош был палевый мех соболя, с лапками и головой, выкованными из серебра, и бирюзовыми глазами.

— Миссис Тео, — попросил Маккей, — расскажите о Москве.

— Лучше вы мне о Шотландии, — улыбнулась она. — Я же нигде не была, вот и море только раз видела, и то в детстве, даже забыла, какое оно.

Маккей посмотрел куда-то в сторону.

— Я видел море каждый день. Наш замок стоял на утесе, и на три стороны вокруг не было ничего, кроме моря.

— А почему вы уехали?

Маккей провел рукой по лицу, поднялся из-за стола.

— Долгая история, и не очень веселая, миссис Тео. Может, потом как-нибудь.

Феодосия вдруг заметила, что его черные вьющиеся волосы вовсю побиты сединой, днем она не так бросалась в глаза.

— Пойдемте, Джеймс, посмотрим на море. Вам все равно потом надо в порт.

Они неторопливо шли вдоль кромки прибоя. Феодосия переоделась в будничное платье, и накинула на плечи шотландскую шаль.

— Я сбежал из дома. Наш клан враждовал с кланом Сазерлендов, это наши соседи с юга. Вы знаете, что такое вражда кланов?

— Бывало, и у нас в России князья враждовали, но то дело давнее, как царская власть укрепилась, так все и закончилось.

— А в Шотландии до сих пор есть. — Джеймс остановился и посмотрел на запад, туда, где на темно-синем небе, всходила бледная луна. — Я был совсем еще зеленый юнец, собрал ватагу приятелей и подговорил их напасть на владения Сазерлендов. Мы разграбили и сожгли одну из деревень. Сазерленды пустились в погоню, и мой отец выступил им навстречу, со всеми силами клана.

— А потом? Хотя, может, не стоит вам бередить прошлое?

— Ничего, столько лет минуло. — Джеймс чуть улыбнулся. — Это было пятнадцать лет назад. Наш клан был разбит, отец попал в плен, и старший брат обвинил в этом меня. Я вспылил и ушел из дома. Вот и все.

— И вы ни разу и не были дома с той поры?

— Ни разу. — Маккей шумно вдохнул соленый воздух. — Только иногда вспоминаю, как шумело море по ночам. Под утесом, на которым стоял наш замок, волны пробили пещеру — в детстве мы спорили с братом, кто быстрее проплывет по ней.

— Ваш брат до сих пор в Шотландии?

— Моего брата повесили три года назад, когда граф Сазерленд разгромил наш замок. — Джеймс помолчал. — Доброй ночи, миссис Тео.

— А ваш отец? — подалась ему вслед Феодосия.

— Он умер в плену.

— Смотри, — Марфа стояла на коленях, роясь в сундуке, — вот он.

— Красота! — Петя восхищен прищелкнул языком и прикинул кинжал на руке. — Тут золота на три тройские унции, не меньше, а еще камни драгоценные.

— Да ты на ножны не смотри. Вот, клинок-то какой! — Она осторожно вытащила лезвие на свет.

— Дамасская сталь, — со знанием дела кивнул мальчик. — Металл из Индии возят, а сами клинки уже в Персии куют, дорогие они, европейские дешевле.

— Батюшка меня научил им владеть, — похвасталась Марфа. — И обещал еще, как я вырасту, сделать мне меч короткий, как раз по руке. А у тебя меч будет, Петруша?

— А зачем мне? Мой меч он вот тут, — Петя постучал себя пальцем по лбу. — Ежели у меня будет много золота, так я смогу сколько захочу охраны нанять, так что и меч брать в руки не придется.

— А ну как охрану перебьют? — подначила его сестра. — Давай покажу, как правильно нападать.

— Но только если ты потом задачу решишь, идет?

Марфа закатила глаза.

— Вот дались тебе эти задачи! Тоска зеленая и скучища!

— А кто вчера засел с ними в лужу? — фыркнул мальчик. — Ежели взято в долг под десять процентов годовых сто золотых и долговая расписка на три года выдана, сколько долга платить придется? И сидела же, и пыхтела, ровно дитя малое.

Марфа поджала губы и потянула Петю за руку.

— Давай, давай, зубы мне не заговаривай!

— Дочка, домой — заглянула в дверь Феодосия.

— Мамочка, еще немножко, мы только играть начали!

— Что ж вы до этого времени делали?

— Задачи решали, — невинно округлила глаза Марфа. Петя прыснул в кулак.

— Ну, играйте с Богом.

На колокольне церкви святого Олафа били к вечерне. Звезды висели совсем близко, кажется, руку протяни и достанешь их.

Ему снился огонь. На юге вставало зарево, заполошно блеяли овцы, стучали по каменистой горной тропе конские копыта. Не осталось ни неба, ни земли, только пылающий ад горящей галеры. Оттоманский флот осаждал Мальту, рабы в трюме — и он среди них — в ужасе смотрели, как подбирается к ним обжигающая, гудящая стена пламени. Или это было солнце?

Ослабевших бросали на краю пустынной дороги, и стервятники, кружившие над головой все дни, что их вели от моря в глубь песков, победно клекотали, опускаясь рядом. Белые кости, белый песок, раскаленный добела солнечный диск. Свист хлыста, стоны, завывание ветра, стук копыт по камням. Зарево, опять зарево — или это только закат?

Маккей открыл глаза и несколько мгновений лежал, тяжело дыша. Вокруг было тихо, только поскрипывал чуть качающийся на волне корабль. Он оделся и вышел на палубу.

Галеры шли под покровом ночи, на парусах. Дул резкий северный ветер. Рабы сгрудились в трюме, пахло немытыми телами, потом и страхом. Позади стояло зарево сожженных деревень, ветер с суши нес в море пепел, с палубы доносились крики — там насиловали тех, кто не прошел отбор для гаремов. Юных и красивых не трогали, их держали отдельно.

Он попытался вспомнить, когда видел жену в последний раз. Да, тогда, когда их выводили, скованных, в порту Махдия, в Тунисе. Женщин, закутанных в покрывала, увезли почти сразу же, но Джеймс успел мельком увидеть Маргарет.

Она брала за руки их только научившегося ходить сына и смеялась, помогая его еще неуверенным шажкам. Александр смеялся и смешно ковылял в распахнутые руки отца.

«Какой ты у нас большой», — говорил он, подбрасывая ребенка, как две капли воды похожего на мать.

Он до боли вцепился пальцами в борт. Пять лет, с тех пор как он обрел свободу, он не знал ничего, кроме мести. Мести и поисков. И сейчас, когда и то, и другое позади, он смотрел на плоский, северный берег и не знал, что делать дальше.

Корабельный колокол мерно отбил время. Маккей достал из кармана письмо и в тысячный раз перечитал торопливые строки.

В подземной тюрьме ему часто снился дом. Серый скалистый берег, белые стены, изумрудная сочная трава. Он переступал порог, и Маргарет, нет, не Маргарет, но так похожая на нее женщина встречала его, протягивая к нему руки. В очаге горел огонь, дети смеялись, он обнимал ее, гладил большой живот, где ворочался еще один их ребенок.

Он не задохнулся в удушающей жаре трюма, не погиб на пылавшей галере, его не забили кнутом, он не утонул зимой в бушующем море у берегов Сицилии, когда бежал из плена в третий и последний раз.

Маккей иногда жалел, что все не закончилось на горячем песке пустыни или в зимнем шторме. Он разорвал бумагу на мелкие клочки и долго смотрел, как суетливо кружатся они в воздухе. Наконец темная вода поглотила их — будто и не было ничего.

— И что мне теперь делать? — спросил, не поднимая головы, Степан.

Они сидели на берегу моря. Феодосия взяла племянника за руку, тихонько сжала ее.

— Я все время думаю, как бы батюшка поступил? Грех ведь это.

— В любви какой грех, Степа? Любовь нам Господь посылает, она есть великий дар, тебе благодарить Бога за нее надо. Тем более что, — Феодосия кивнула на письмо Изабеллы, которое только что ей перевел Воронцов, — ты не один любишь, а и тебя любят.