Мэри показала старшей товарке язык и потащила ведро к входу в пивную.

Ворота заскрипели, и всадник на гнедом коне — высокий, красивый мужчина, — весело сказал:

«Что, мамаша Булл, не ждали нас так рано? А мы к вам надолго, дня на три».

— Вот, — сказал Джон, — познакомьтесь. Это мисс Мэри, она будет вам помогать.

— Роберт, — протянул руку неприметный человек лет тридцати. «Смотрите, мисс Мэри, нас там будет четверо — вместе с Сапожником. Но о вас знаю только я — так безопасней.

Сапожник нам доверяет — в общем, конечно, ибо человек он весьма осторожный. Мамаша Булл получила свое золото, и будет молчать, но выгнать всех патронов из таверны мы не сможем. Так что вам надо будет присматривать, чтобы никто не совал своего носа туда, куда не надо. Сможете?

Она только кивнула. Потом, когда Роберт ушел, Джон посмотрел ему вслед, и задумчиво спросил: «Про заговор Бабингтона слышала? Хотя нет, откуда тебе, вы тогда еще на Москве сидели. Роберт его раскрыл. Сапожник тогда вместе с ним работал».

— А почему сейчас? — попыталась спросить Мэри.

— Если бы я мог такое предугадать, — вздохнул Джон, — наша страна бы и горя не знала. Люди меняются, дорогая моя мисс Мэри.

— Мистер Кит, — обрадовалась мамаша Булл. «Ну конечно, добро пожаловать! И вам, и друзьям вашим!»

— Николас, Роберт, Ингрэм, спешиваемся, — велел Кит, и, бросив поводья конюху, поцеловал руку миссис Булл. Та зарделась и сказала, смущаясь: «Я сейчас велю Кэтрин приготовить вам комнату, джентльмены».

— Ну, если Кэтрин, — то две комнаты, потому что я намереваюсь прямо сейчас уложить ее в постель, — мистер Кит рассмеялся и прошел мимо Мэри, что так и стояла с ведром в руке.

«Высокого роста, изящный мужчина, волосы длинные, темные, вьющиеся, глаза серые, — вспомнила она описание Сапожника.

Роберт посмотрел на нее — быстро, и, отвернувшись, заговорил о чем-то с двумя другими мужчинами. Из дверей раздался довольный девичий визг и звук шлепка.

Мэри закатила глаза, и, окунув тряпку в воду, принялась мыть заплеванные каменные ступени пивной.

— Отнесешь джентльменам вот это — в таверне было шумно и дымно, и Мэри, приняв от миссис Булл поднос с запеченным окороком и кувшин пива, чуть покачнулась под их тяжестью.

— И вот это, — Булл сунула ей под мышки две бутылки вина. «Давай, поторапливайся, я тут одна с клиентами не справлюсь, на верфях обед, видишь, народ так и прет, дверь не закрывается».

— А Кэтрин? — попыталась спросить Мэри.

— Она теперь до завтрашнего утра на спине пролежит, — хмыкнула мамаша Булл. «Ну, что застыла-то?»

Мэри вздохнула и стала карабкаться по узкой деревянной лестнице.

Девушка робко постучала в дверь и сказала: «Ваш обед, господа».

— Заходи, — раздался пьяный голос.

За столом, усеянным костями сидело двое — Ингрэм и Роберт, третий спал на просевшей, низкой кровати, громко храпя.

Мэри посмотрела на пустые бутылки, что валялись по комнате, и, присев, проговорила: «Я уберу тут, джентльмены».

Из-за стены раздался довольный женский смех, перешедший в низкий стон. «Да, да, Кит, еще!» — задыхаясь, произнесла девушка.

— А теперь встань-ка, мой цветочек, — велел Сапожник. «Что это тут у тебя? А если потрогать?». Кэтрин опять застонала.

Ингрэм выругался и налил себе вина из открытой бутылки. «Вот так сиди тут и слушай, пока великий драматург обихаживает шлюху! Хотя…, - он вдруг резко схватил Мэри за руку и потянул к себе на колени.

Девушка почувствовала кислое дыхание и, взглянув в налитые кровью глаза, сказала:

«Пожалуйста, не надо, ваша милость, я прошу вас!».

— Еще чего, — рука Ингрэма зашарила у нее под платьем. Роберт спокойно сказал: «Да оставь ты ее в покое, дружище, там, же и смотреть не на что. Сейчас попросим мамашу Булл разбудить кого-нибудь из девок, тут их всегда вдосталь, нечего им дрыхнуть до обеда».

— А я хочу эту, — упрямо сказал Ингрэм, и взяв Мэри за шею железными пальцами, приказал:

«А ну вставай и подыми юбки».

— Да взгляни, — Роберт внезапным, ловким движением разорвал девушке платье на груди.

Ингрэм увидел худые ребра и два мальчишеских, маленьких соска, и, ухмыльнувшись, спросил: «Ты, может, парень?»

— Оставьте меня, пожалуйста, — сглотнув, попросила Мэри, — мне тринадцать лет всего лишь.

— В Гоа я спал с десятилетней, — задумчиво проговорил Ингрэм, — у нее грудь была больше твоей головы. Туземки рано развиваются. Ладно, — он рассмеялся, — пошла вон отсюда.

Хлопот с такими девками, как ты, больше, чем удовольствия.

Роберт бросил Мэри мелкую монету и она, стягивая на груди разорванное платье, подобрав бутылки, вышла.

Уже спускаясь вниз, она услышала шепот: «Мисс Мэри!».

— Простите, пожалуйста, — тихо сказал Роберт. «У нас…, работают разные люди, сами понимаете. У вас есть во что переодеться?»

Мэри кивнула и так же тихо ответила: «Ничего страшного, ваша милость».

Роберт поднес ее детскую, покрасневшую от холодной воды руку к губам, и поцеловал. «Вы очень смелая девушка, — вздохнул он, и, поклонившись, ушел.

Полли оглядела свое платье, — шелковое, гранатового цвета, расшитое бронзой, и поправила падающие на плечи темные локоны. Сглотнув, она прислушалась — дядя Мэтью произносил какой-то витиеватый тост за музу Мельпомену и ее служителей.

Девушка постучала, и, не дожидаясь ответа, распахнула дверь:

— Oncle Mathieu! Bonjour! — сказала она, остановившись на пороге. «Прошу прощения, я задержалась».

— Ну что ты, моя девочка, я тебе всегда рад! — ласково проговорил стоящий с бокалом вина в руке Мэтью. «Джентльмены, моя племянница, мадемуазель Полина. Ее мать разрешила мне взять Полину с собой — она никогда не была в Лондоне. Ну, что, дорогая, как тебе лондонские лавки?

Мужчины поднялись и Бербедж сказал: «Боже, настоящая французская красота!

Мадемуазель Полина, надеюсь, ваш дядя разрешит вам ненадолго украсить собой наш праздник?»

— Я много купила, — покраснев, с милым акцентом, ответила Полли. «Надеюсь, дядя Матье на меня не рассердится».

— Не рассердится, — уверил ее Матвей.

«Какие глаза, — подумал Уильям. «Как самая черная, бурная ночь, когда в просветах между тучами видны звезды — мерцающие золотом».

Полина села рядом с ним, и он почувствовал запах роз.

— Ваш дядя разрешает вам пить вино, мадемуазель? — Уильям увидел, как на ее груди чуть колышется кружево — оно было чуть светлее смуглой, гладкой кожи.

— Я же парижанка, — бойко ответила Полина и тут же, покраснев, призналась: «Ну, дома мне его матушка разбавляет водой, конечно».

— Ну и славно, — Уильям налил ей бургундского и Полина, подняв глаза, посмотрев на него, сказала: «А вы, правда, актер?»

— И драматург тоже, — улыбнулся Уильям.

— Я только балаганы на ярмарках видела, — погрустнев, призналась Полина. «У нас в Париже нет таких театров, как у вас».

— Это, — сказал Шекспир, любуясь ей, — дело поправимое, мадемуазель.

Мэри проснулась от неприятного холодка под тонким, изъеденным молью одеялом. Она поежилась, и, опустив руку вниз, ахнула — пальцы были испачканы кровью. Девушка, было, хотела позвать свою соседку по крохотной, под самой крышей таверны, комнате, но вспомнила, что Кэтрин осталась ночевать у Сапожника.

В маленькое оконце вползал еще серый, ранний рассвет.

— А ну хватит валяться! — раздался с порога громовой голос мамаши Булл. «Быстро вниз — воду таскать!»

Она подошла к сломанной, уже непригодной для чистых комнат, кровати и застонала: «Ну что ты за дрянь такая! Испортила простыни вконец! Знаешь, что у тебя крови скоро — подкладывай тряпки! Не отстираешь — из жалованья вычту».

— Я не знала, миссис Булл, — тихо ответила Мэри, глядя на кровавое пятно между ногами.

«Это у меня в первый раз».

Булл наклонилась, и, мазнув толстыми пальцами по пятну, отвесила Мэри пощечину — от души.

— За что! — крикнула девушка, стирая кровь со щеки.

— Так принято, — ответила мамаша Булл. «Вообще это твоя матушка должна делать, но раз уж ты сирота…, Поднимайся, что разлеглась, и простыни замочи — свежая кровь, может и отойдет еще».