— Ты скажи мне, ты все еще платишь за эти комнаты на Стрэнде? — спросил разведчик. «Ну, рядом с «Уткой и Селезнем», ты мне их еще показывал.

— Разумеется, — поднял бровь Матвей. «Ну не в усадьбу Клюге же мне гостей приводить, сам понимаешь».

— А ты ведь не под своим именем там, на южном берегу, известен? — поинтересовался Джон.

— Не дурак же я, — сварливо отозвался Матвей. «Месье Матье, из Парижа, пару раз в год выбирается в Лондон».

— Отлично, — пробормотал разведчик. «Ты же не появлялся там еще, у друзей своих, не успел?».

— Нет, — Матвей подался вперед. «А что, тебе там нужен кто-то?».

Джон встал и подошел к окну. «Ужасно жарко для мая, — заметил он. «Ты про Сапожника слышал? Он в Нижних Землях работал, и весьма удачно».

— Слышал, — Матвей отложил пилочку. «На южном берегу о нем тоже знают, как сам понимаешь»

— Так вот и я о чем, — Джон вздохнул. «В общем, Сапожник, как выяснилось, последние два года передавал сведения испанцам. То-то мы удивлялись, что повстанцы в Нижних Землях терпят поражения. В частности, известный тебе авантюрист Уильям Стэнли, — тот, что сдал Девентер, — получил от Сапожника довольно подробные сведения о планах Морица Оранского»

— Ну, так избавьтесь от Сапожника и дело с концом, — удивился Матвей. «Он ведь в Лондоне сейчас?»

— В Лондоне, — пробурчал Джон. «Я попросил Тайный Совет выдать ордер на его арест, из-за какой-то мелочи, якобы он составлял эти листовки, что в начале месяца по городу расклеивали. Помнишь, те, что были направлены против беженцев из Нижних Земель, и Франции?

— Да-да, — Матвей оживился, — они еще были подписаны «Тамерлан», как его пьеса.

— Ну, разумеется, — светло-голубые глаза Джона блеснули сталью, — стал бы я их подписывать иначе. Сапожника вызвали на заседание Тайного Совета, и велели отмечаться в канцелярии, каждый день, пока суд да дело. Сам понимаешь, казнить я его не могу — иначе ниточки потом не размотаешь. Мне сейчас надо за ним последить недельку, а уж потом я все сделаю, что надо.

— Так, а от меня-то что требуется? — удивился Матвей. «Сапожника шпагой где-нибудь в темном переулке проткнуть?».

— Нет, — ласково ответил разведчик, — там все будет изящней. На южном берегу с труппой Бербеджа знаком?».

— И очень близко, — усмехнулся Матвей.

— Там у них есть этот актер, из Стратфорда, Уильям Шекспир. На него еще в прошлом году дружок Сапожника, покойный Роберт Грин, пародию написал — мол, нечего актеришке и пытаться сочинять пьесы, для этого есть джентльмены, выпускники университетов.

— Так вот, чтобы этого Шекспира не обвиняли в смерти Сапожника — а могут, они ведь заклятые враги, — мне нужно, чтобы он был у всех на глазах занят чем-то другим, и с южного берега никуда не девался, — Джон открыл окно, и, обмахиваясь бумагами, добавил: «Хоть бы уж дожди пошли, что ли».

— Уильяма я знаю, — растерянно сказал Матвей, — но, Джон, тут я тебе не помощник, он не моего, как это сказать, толка человек, и никогда таким не был. Или ему кого-то представить надо?

— Надо, — чуть улыбнулся Джон.

Разведчик оглядел невидную, худую девчонку, что стояла перед ним и строго сказал: «Так.

Дядя Мэтью скажет Питеру, что уехал с тобой и Полли в деревню, ну там, поохотиться, рыбу половить. Мы к следующей неделе уже и закончим все. Повтори, что тебе надо сделать.

— Прийти в Дептфорд и наняться служанкой в таверну миссис Элинор Булл, там молчать, работать и ждать, — отбарабанила девчонка, и Джон, поморщился от резкого, простонародного акцента.

— Далее, — он помолчал. «О Сапожнике я тебе рассказывал. Твое дело — проследить, чтобы в ту комнату, где они будут пить, больше никто не заходил, и вообще, — чтобы там все было тихо. Булл тебя ждет, ее предупредили. И не лезь там, на рожон, Сапожник — опасный человек, хоть по виду и не скажешь.

— Я могу, сама его убить, — сказала девчонка. «Ну, Сапожника»

— Если у тебя в руках окажется что-то тяжелее метлы, то о дальнейшей работе можешь забыть раз и навсегда, — резко ответил Джон. «Никакого оружия, ничего подозрительного. О Сапожнике позаботятся другие люди».

Девчонка кивнула и присев, сказала: «Понятно, ваша милость». Она подхватила скромный узелок и застучала деревянными подошвами по лестнице.

Джон проводил глазами сколотые на затылке льняные косы и пробормотал: «А ты сомневался? Дочь своих родителей, как и вторая. Молоды они еще, конечно, но ведь все когда-то были молоды — даже я».

Матвей сунул привратнику золотую монету, и, наклонив голову, шагнул в душные, пахнущие потом и пылью кулисы. Сзади два дюжих молодца несли ящик бургундского.

Ричард Бербедж, — рыжеволосый, тонкий, изящный, в поношенной рубашке, захлопал в ладоши и застонал: «Ну, совсем не так это надо говорить, Пол! Слушай меня, — он сделал одно, неуловимое движение, и, обернувшись к пустым галереям, произнес:

— Понимаешь, Пол? — обернулся Бербедж к стройному, белокурому юноше в женском платье, — это тебе не простушек играть. Это трагическая роль, идет гражданская война, и публика должна бояться твоей королевы Маргариты. Вот и Уильям тебе, то же самое скажет.

— Скажу, — согласился невысокий мужчина, стоявший на вымощенном булыжником партере, засунув руки в карманы. Он погладил каштановую бородку, и, легко вскочив на сцену, оказавшись рядом с Бербеджем, произнес: «Вот, Йорк, смотри: платок».

— Я его вижу, — вдруг сказал Пол. — Платок вижу. Как ты так умеешь, Уильям?

— Не знаю, — тот пожал плечами. — Я писал, и тоже его видел. А теперь пусть увидит публика. Давайте всю эту сцену еще раз, с начала.

— Это ведь «Генрих Шестой»? — смешливо поинтересовался Матвей.

— Месье Матье! — Бербедж ахнул. — Как мы рады вас видеть!

— Это на сегодня, — Матвей махнул рукой молодцам и те внесли на сцену вино. — А завтра, Ричард, Уильям, я приглашаю всю труппу к себе — посидим, отметим мой приезд. — Он поднял красивую бровь и жалобно попросил: — Можно, я украду у вас Маргариту Анжуйскую? Обещаю отрепетировать с ней все монологи.

Юноша чуть покраснел и молящими глазами взглянул на главу труппы.

— Ладно, — вздохнул Бербедж, — завтра чтобы был тут в десять утра, без опозданий.

— Будет, — пообещал Матвей.

— Господи, как я скучал, — прошептал Пол, закинув ему руки на шею, в темном закоулке у выхода из театра. — Как я скучал, Матье, как ждал тебя!

Матвей привлек его к себе и шепнул:

— Все, поехали, мой ангел, дома все уже готово, — и вино, и постель.

Мэри Кроу поплевала на застывшие, — утром еще было зябко, — ладони, и, переступая босыми ногами в луже, вытащила на свет полное ведро ледяной колодезной воды.

Задняя дверь таверны приоткрылась, и служанка постарше велела: «Как помоешь полы внизу, иди, в комнатах приберись».

— Там джентльмены, — робко сказала Мэри, поднимая ведро. «Они не любят, когда их беспокоят».

Девушка в дверях зевнула, и, перекрестив рот, ответила: «Ну, свои ночные горшки они сами выливать не будут, так что давай — пошевеливайся».

— А ты, значит, так тут и стоять будешь? — подбоченилась Мэри. «Ленивая корова!»

— А ну тихо, — раздался властный голос миссис Булл. Она куталась в старую, дырявую кашемировую шаль. Взбитые, растрепанные рыжие волосы были кое-как уложены на затылке. Даже утром ее красивое, но уже чуть оплывающее лицо было намазано румянами.

— Мэри моет полы в таверне, а ты, Кэтрин — второй этаж, — велела Булл и, потянувшись, добавила: «Еще раз поднимете меня своей руганью, — нахлещу обеих по щекам».