— Да нет, отчего же, — пробормотал Степан, — вполне возможно». Он оглядел горизонт и тихо сказал: «Уже третий день, ни одной птицы, даже на мачтах нет. Принесите-ка диплот, мистер Фарли, или давайте вместе — он тяжелый».

Гиря ушла в воду — мгновенно. «Вот сейчас как раз хорошо, что мы медленно идем, — заметил Степан, стоя на русленях, вытравливая линь, следя за тем, когда гиря коснется морского дна. «Шли бы быстро — пришлось бы паруса убавлять, чтобы сделать измерение».

Он поднял бровь и усмехнулся. «Так я и думал, мистер Фарли».

— Триста двадцать футов, — Фарли свернул веревку диплота. «Это банка, что ли?».

— Банка, — пробормотал Степан. «Та, с которой хочется быстрее уйти. Давайте-ка возьмем немного западнее, мистер Фарли, не нравится мне это теплое течение».

— Если ветра не будет, то мы далеко не сдвинемся, — предупредил помощник.

— Знаю, — мрачно ответил Ворон, и легко подхватив сорокафунтовый диплот, отправился вниз.

Юноша вошел в лазарет, держа на руках спящего младенца, и сказал: «С вами хочет поговорить наш капитан, сеньор Вискайно. Как вы себя чувствуете?».

— Отлично, — Себастьян улыбнулся. «Мне уже значительно лучше, доктор».

В раскрытые ставни каюты вливался свежий, соленый воздух. Корабль чуть покачивался и Вискайно понял, что они стоят на якоре. «Значит, совсем недалеко от земли, — решил он, и спросил врача: «А чье это прелестное дитя?».

— Моя дочь, — ласково сказал хирург. «Ей полгода уже».

— И мать ее здесь, на корабле? — поинтересовался Вискайно.

— Конечно, — вишневые губы юноши чуть улыбнулись. Девочка зевнула, и отец сказал: «Ну, пойдем на палубу, счастье мое, не будем мешать».

— Ты ему не сказала? — Степан подхватил дочь на руки и та, улыбаясь, захлопала пухлыми ладошками.

— На вот, погрызи, — усмехнулся Ворон, протягивая Мирьям галету. Та сразу вцепилась в нее и стала обсасывать, чмокая ротиком.

— Месяца через два начну ей мясо давать, — Эстер перегнулась через борт и посмотрела на прозрачную воду. «Конечно, хотелось бы свежее, а не солонину, ну уж ладно. А Вискайно — нет, конечно, ничего не сказала. Объяснила, что у него была травма, вот и все. Он меня за мужчину принял, — Эстер рассмеялась.

— Ну конечно, — понизив голос, отозвался Степан, — я-то думал, ты хоть когда кормить начнешь, — тут, — он кивнул на ее грудь, — хоть что-то появится. Непонятно, откуда все это молоко берется.

— Если бы ты, хоть немного знал анатомию, — начала жена, но Ворон обнял ее за тонкую талию и шепнул: «Ту анатомию, которая мне нужна, моя радость, я знаю прекрасно. Каждую ночь ее повторяю, как уж тут забыть».

Эстер чуть покраснела, и спросила: «А какая тут глубина?».

— Восемьдесят футов, не поверишь, — улыбнулся Ворон. «Рыбы вокруг тьма-тьмущая, кок обещал сделать ее по-индийски, как ты любишь, специи у него есть».

— Так что, это начало континента? — спросила Эстер, забирая у мужа задремавшего ребенка. — Ты же мне говорил, что прибрежные воды обычно мельче.

— Нет, рановато, — Ворон вгляделся в горизонт. «Это просто отмель, хотя непонятно, откуда она здесь появилась. Как только появится мало-мальски приличный ветер, мы сразу же снимемся с якоря — незачем тут торчать. Ладно, — он поцеловал жену, — пойду к нашему гостю.

— Здравствуйте, сеньор Себастьян, — раздался над ним красивый, низкий голос.

— Кастилец, — подумал Вискайно, и открыл глаза.

Высокий, мощный мужчина стоял, прислонившись к косяку двери, смешливо глядя на капитана. У него было смуглое, хищное, лицо, тонкие губы чуть улыбались, каштановые волосы, выгоревшие на концах до темного золота, были чуть побиты сединой. Один глаз был закрыт черной кожаной повязкой, а второй — глубокой лазури, — смотрел прямо на Вискайно.

Незнакомец погладил короткую, ухоженную бородку и шагнул в лазарет. Пахло от него чем-то теплым и пряным, рубашка была — небесной белизны, а камзол — лучшей испанской кожи.

— Где я, сеньор? — спросил Вискайно.

— На моем барке, — мужчина присел на соседнюю кровать. «Называется — «Звезда».

— А куда вы идете? — Себастьян чуть приподнялся.

— Я не иду, — незнакомец рассмеялся. «Я, — он щелкнул длинными пальцами, — прогуливаюсь, сеньор Вискайно. Для собственного удовольствия».

Вискайно вдруг вспомнил описание, которое знали назубок все испанские капитаны, плававшие в Новом Свете, и побледнел.

— Правильно, — ласково сказал мужчина. «Вижу, узнали. Можете называть меня сеньор Куэрво».

— Вы меня убьете? — спросил Себастьян.

— Я не убиваю гостей, — мужчина откинулся к переборке и сцепил пальцы. «Тем более раненых. Как только мы окажемся в виду берегов, принадлежащих его величеству королю Филиппу, я дам вам шлюпку с провизией, водой и оружием, и спущу на воду. Плывите, куда вам угодно. А пока — я вас кормлю и лечу, и так будет дальше».

— Что со мной, было? — спросил Вискайно. «Ваш хирург сказал, что мне пришлось отнять палец».

— Он был раздавлен, — безразлично сказал Куэрво, рассматривая игру морской воды за бортом. «Ну, и вы были, конечно, истощены. Но у меня хороший врач, не бойтесь».

— Очень искусный, — согласился Вискайно. «Вы, — он помедлил, — читали мой судовой журнал?

Те вершины, которые видел мой вахтенный, в мае, они, должно быть, сейчас уже далеко отсюда. Мы ведь у берегов Южной Америки, не так ли?».

Куэрво сказал: «Выздоравливайте, — и поднялся.

— Если бы вы попали ко мне в руки, я бы вас вздернул на рее, невзирая на ваше состояние, — задумчиво проговорил испанец.

— У нас разные представления о чести, сеньор Вискайно, — сухо ответил Ворон, и, чуть поклонившись, вышел.

Степан потянулся и зажег свечу в фонаре, что висел на переборке. Девочки даже не проснулись, — Эстер только поближе прижала к себе дочку, — она кормила в постели, и обе задремали.

Ворон оделся и сел за стол. «Черт, ну когда же будет ветер», — подумал он, глядя на лунную дорожку, что виднелась на воде. «Рыбы тут столько, что хоть руками ее лови — странно это.

Грендал говорит, матросы шепчутся, что это, мол, все из-за «Святого Фомы», мол, не надо было его трогать. И вон, — капитан прислушался и усмехнулся, — вахтенный свистит, ветер вызывает. Хотя, — он зевнул, — еще Йохансен, помню, говорил, что, если ребенок на корабле родился, то это отличная примета, к счастью. Все будет хорошо».

Ворон вдруг похолодел. «Господи, конечно. О чем я только думал, какой дурак я был.

Йохансен же мне рассказывал про такие банки. Никакая это не банка. Надо немедленно сниматься с якоря».

Он взбежал вверх по трапу и спокойно сказал Грендалу, стоявшему вахту: «Уходим отсюда.

И разбудите мистера Фарли, я тут останусь».

— Что случилось? — в лунном свете серые глаза Грендала казались серебряными. Степан, молча, стал поднимать якорь. «Идите, мистер Грендал, — сухо сказал капитан, — выполняйте распоряжение».

— Будите всех и спускайте на воду шлюпки, — велел Ворон, когда Фарли появился на палубе.

«Нам надо отойти отсюда, как можно дальше, придется на веслах, сами видите — ветра нет.

Провизия и вода уже подготовлены, вы, мистер Фарли, садитесь в шлюпку с испанцем и моей семьей, возьмите еще двоих-троих матросов. Вы, мистер Грендал — с остальными».

— Что это? — спросил Фарли, указывая на чуть вспучившуюся поверхность воды. «Что это, капитан?».

— Делайте, что приказано, — велел Ворон и коснулся якоря — он был горячим. «Идите сюда, — подозвал он помощников, — потрогайте.

— Да что это там, внизу? — прошептал Грендал.

— Мы бросили якорь на склоне подводного вулкана, и, — Ворон посмотрел на пузырящуюся вокруг «Звезды» воду, — в любой момент может начаться извержение. Я пущу ее в дрейф, будем надеяться, что все-таки появится хоть какой-то ветер, — он внезапно, нежно погладил обшивку борта.

— А нам надо быстро убираться отсюда, иначе мы взлетим на воздух. Потом, — он помедлил, — потом пришвартуемся обратно к «Звезде». Все, хватит болтать, начинайте работать, — велел Степан и чуть слышно пробормотал: «Пришвартуемся, если от нее что-то останется».