На войне он носил польское — не в московской же одежде было ему быть среди войск Батория, но в душе любил западные костюмы — в них было легко и свободно, не то, что в длинных, негнущихся, парчовых боярских одеяниях.

В Риге он сходил к цирюльнику, сбрив короткую бородку. Щеки были свежие и упругие — ни единой морщинки. «Неплохо», — пробормотал Матвей. «Или это какой-то шведский медведь сюда приехал, за Машкиными прелестями? Ну, посмотрим».

Он опустился в кресло, налил себе вина, и, достав купленный в Кракове набор тонкой итальянской работы, принялся подпиливать ногти — серебряной пилочкой.

— Как интересно! — сказала Маша, глядя на развалины замка, что виднелись на холме. «Я и не знала, что у ордена такая история».

— Ну вот, — сказал Питер, помогая ей сесть в седло, — а кроме Ливонского ордена, есть еще и Мальтийский, и несколько других. Если бы мы были в Лондоне, я бы вам показал книги из моей библиотеки — вы же читаете по-латыни?

— Нет, — смущенно сказала Маша, — только по-русски и по-немецки. А вы много языков знаете, герр Питер?

— Нет, — он рассмеялся, — только четыре, и еще немного по-испански объясняюсь. Ну, латынь я не считаю, на ней, кроме ученых и священников и не говорит сейчас никто.

Они ехали шагом по узкой тропе, среди зеленеющих полей. Было неожиданно тепло, почти жарко, и Маша сняла с плеч шаль. Рыжеватые завитки волос спускались на нежную шею.

— А в Лондоне, наверное, красиво одеваются? — вздохнув, спросила она. «Ну, дамы».

— Очень, — улыбнулся Питер. «Сейчас в моде большие кружевные воротники, а чепцы — такие как у вас, только дома носят. Волосы убирают под сетку — ее из золота делают, или серебра, и украшают драгоценными камнями. Ну, или можно заказать берет из бархата — из Нового Света сейчас привозят разноцветные перья птиц, на отделку. А на охоту дамы ездят в высоких сапожках кожаных, юбках — тоже бархатных, и камзолах. Вы охотитесь?

Маша, опомнившись, закрыла рот, и грустно ответила: «Нет. У нас тут только богатые люди охотятся — это дорогое развлечение».

— Если бы вы были в Лондоне, я бы вас свозил на охоту, — небрежно сказал Питер. «На оленей, например. На лужайке, у реки, ставят большой шелковый шатер, и жарят оленя рядом с ним. Привозят ковры, подушки, можно удобно устроиться, кто-нибудь обязательно играет на лютне и поет. А потом можно прогуляться вглубь леса…, - он не закончил и чуть прикусил губу, улыбаясь.

— Ах, как бы я хотела в Англию! — мечтательно вздохнула Маша.

— Так приезжайте, — Питер поднял бровь. «Впрочем, простите, у вас же муж…».

Маша замолчала и крепко сжала поводья лошади.

— А я был бы рад видеть вас своей гостьей, — медленно сказал Питер, когда они уже подъезжали к замку.

Девушка покраснела, и, бросив взгляд в его сторону, подумала: «Вот, после обеда и скажу.

Господи, помоги мне».

Матвей услышал стук копыт и подошел к окну.

— Ах, вот оно как, — пробормотал Вельяминов, увидев невысокого смуглого мужчину, что помогал Маше спешиться. «Ну, давно не виделись, родственник».

Маша толкнула дверь и, остановившись на пороге, удивленно воскликнула: «Матвей Федорович!».

Вельяминов посмотрел на ее раскрасневшиеся щеки, на блестящие, васильковые глаза, и ворчливо сказал: «Вот, был тут неподалеку, решил отдохнуть от войны, проведать тебя. Не выгонишь старика, дашь переночевать-то?».

— Ну что вы, — Маша смутилась. Он подошел и по-отечески поцеловал ее в лоб. «Ну, покажись, какая ты стала, — смеясь, сказал Матвей. «Совсем взрослая уже».

Дверь чуть заскрипела. «Позвольте вам представить, — поворачиваясь, сказала Маша, — мой гость…

— Герр Питер Кроу, — склонив темноволосую, красивую голову, сказал мужчина.

— Герр Питер из Лондона, — восторженно проговорила Маша. «А это мой зять, муж моей сестры покойной».

— Герр Матиас, рад знакомству с вами, — Матвей вежливо улыбнулся и подал руку. «Из Лондона, значит, — улыбнулся он, глядя в лазоревые, спокойные глаза Воронцова.

— Из Лондона, — улыбаясь, подтвердил тот. «Так как, фрау Мария, — усмешливо сказал мужчина, — стоит ли мне рассчитывать на обед, или вам хочется с родственником повидаться?».

— Ну что вы, — герцогиня рассмеялась, — конечно, оставайтесь! Я пойду, распоряжусь, — она чуть присела, и исчезла за дверью.

«Вырос, — подумал Матвей, разглядывая Воронцова. «Не мальчик уже, смотри, и виски седые. А все равно — легкий, будто юноша. Не стареет. Возмужал, вот. Но глаза все такие же — ровно ангел небесный. Красавец он все же, каких поискать. И умен, мерзавец, — впрочем, он всегда таким был».

«Не стареет, — потрясенно сказал себе Петя. «Сколько лет с Кракова прошло — шесть? А он все такой же — больше тридцати не дашь. И седины нет, впрочем, с него станется — может, он волосы красит».

— Не крашу, — усмехнувшись, сказал Матвей.

— Что? — очнулся Воронцов.

— Волосы не крашу, — ехидно отозвался тот. «На обед сегодня суп с ветчиной и петух жареный. Вино, я смотрю, ты ей хорошее достал — ну, лучшее, что в этой дыре было, наверняка».

— Погода улучшилась, — невинно заметил Петя, все еще не отводя глаз от Матвея.

«Потеплело».

— Да, — тот прошелся по комнате. «Ну что ж, пора и за стол».

— Милости прошу, — позвала их герцогиня. «Обед подан».

— А королева Елизавета, должно быть, очень красивая! — вздохнула Маша, когда подали третью перемену — марципан. «Вы ее видели, герр Питер?».

— Только издали, — спокойно сказал тот. «В молодости она была удивительно хороша, сейчас ей все-таки уже к пятидесяти. Я слышал, герр Матиас, — повернулся он к Вельяминову, — что ваш царь Иван предлагал ей руку?

— Да, — Матвей поискал глазами вилку, и, не найдя, вздохнув, сказал Маше: «Все же стоит, дорогая сестрица, завести столовые приборы — в Европе давно уже не едят пальцами, не правда ли, герр Питер?».

— Не едят, — согласился тот, разливая вино. «Попробуйте вот это, фрау Мария — это белое, очень хорошо подходит к сладкому. А как обстоят дела у сыновей царя? — Воронцов, чуть улыбаясь, смотрел на Матвея.

— Очень хорошо, — тот изящным движением отрезал маленький кусок марципана.

— Но ведь, насколько я помню, у них так и нет детей? — Питер вскинул бровь.

— Они еще молоды, — Матвей вытер губы и поднялся. «Да и самому царю нет еще пятидесяти, герр Питер, у него могут еще родиться наследники. Предлагаю партию в карты, — радушно сказал Вельяминов. «Вы ведь играете, герр Питер?».

— Конечно, герр Матиас, — сказал Воронцов, подавая руку герцогине.

«Не дала еще», — подумал Матвей, тасуя колоду, и глядя на раскрасневшиеся щеки Маши Старицкой. «Но, если бы не я — она бы прямо тут под него легла, смотрит-то как — ровно никого, кроме него на свете и нет. Ну что — вовремя я сюда приехал».

Маша, чуть вздохнув, подняла васильковые глаза, и робко сказала: «Герр Питер, если уж мой родственник здесь — зачем вам ехать в Виндау? Путь долгий, уже за полночь — оставайтесь, места тут на всех достанет».

В неверном свете свечей комната казалась совсем необжитой — за ставнями гулял резкий восточный ветер, пахло пылью и воском. Воронцов поймал спокойный, холодный взгляд Матвея и медленно ответил: «Ну, если я вас не стесню…»

— Что вы! — ахнула Маша. «Нисколько. Я пойду комнату вам приготовлю». Зашуршали юбки, и Воронцов тихо сказал: «Десять талеров».

— Что десять талеров? — удивился Матвей.

— Ты мне проиграл десять талеров, — лазоревые глаза улыбнулись.

— Кому не везет в картах, — наставительно сказал Вельяминов, отсчитывая серебро, — тому везет в любви. Спокойной ночи, герр Питер.

Матвей отложил купленный в Риге томик Ронсара и прислушался. Где-то неподалеку чуть заскрипели половицы.

Он встал и подошел к окну. Огромная, черная равнина — без единого огонька, уходила куда-то вдаль, и он поежился, думая о том, что где-то там, на востоке, за лесами лежит Москва.

— И так всегда? Всегда одному? — подумал он, ощущая лбом холод ставни. Он внезапно вспомнил Ефимию, и, вздохнув, сказал: «Господи, ну забрал ты ее у меня, дак я знаю — то моя вина была. Не наказывай ты меня больше, прошу».