Степан поднялся и поглядел на усталое лицо брата. «Я камин разожгу, зябко тут».

— Так вот, — сказал Ворон, глядя на занимающийся огонь, — я хочу мальчиков отвезти в Новый Свет до школы, лет на пять. Не могу же я туда тащить новорожденное дитя. Где я ее буду растить — на корабле? Тем более…, - он замялся.

— Ты же хотел воспитывать ребенка, как своего, — побледнев, сказала Марфа. «Ты уж, Степан, слово давши — так не отступай от оного».

— Да если бы Маша была жива, — он вдруг прервался. «Я Полли возьму потом, конечно, но я ведь даже не знаю, чья она дочь».

Марфа вдруг вытащила из-за корсета письмо. «Петька, это тебе. Маша просила передать… перед тем, как…»

— Да ты… — Степан стал подниматься, но Марфа встала на его пути.

— С ума сошел, что ли? — резко сказала она. «Как ты мог подумать, что твой брат…»

— Еще неизвестно, чем они там в Астрахани занимались, — жестко ответил Степан и вдруг схватился за щеку.

— Скажи спасибо, что не убила, — гневно произнесла женщина. «Я своему мужу как шестнадцатилетней девчонкой доверяла, так и до сих пор верю, и буду верить до конца дней моих. А тебе стыдно должно быть, взрослый мужик, а ведешь себя — как дитя».

— Конечно, мы заберем Полли, — спокойно сказал Петя, сворачивая прочитанное письмо. «Она — дочь Джованни ди Амальфи, он приезжал со мной сюда весной, когда я Лизу привез. Как мы можем ее не забрать?»

— Да даже и говорить тут нечего, — улыбнулась Марфа мужу, — дочь Джованни мне как моя собственная».

— Вот же шлюха! — простонал Степан и увидел гневные, блестящие глаза брата.

— Я тебя, Степа, бить не буду, — тихо проговорил Петр. «Я тебя сразу прикончу. Или что — Белла, упокой Господь душу ее, тоже шлюха была? Ты бы язык вырвал тому, кто такое бы про нее сказал, нет? Так как же ты смеешь память жены своей покойной порочить?».

— Почему же она мне не сказала? — Степан опустил голову в ладони. «И ты, Марфа — ты ведь знала?».

— Знала, — спокойно ответила женщина. «Но Маша меня попросила не говорить, пока муж мой не узнает, а я свои обещания выполняю».

— А не сказала она тебе, потому, что ты и не знал его, — грустно улыбнулся Петя. «А мы с Марфой — знали. Он мне жизнь спас — и тогда, в Тоскане, и потом, когда его арестовали, и он умер — молча. Я ведь жив только благодаря нему.

И, если б что со мной случилось, — он бы заботился о Лизе, как о дочери своей. Как же я могу его ребенка оставить?»

Петр посмотрел в зеленые глаза жены. Она обняла его и твердо проговорила: «Ну конечно.

А ты, Степа, бери мальчиков, и езжай спокойно — все будет в порядке».

— Дни человека — как трава; как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его. Милость же Господня от века и до века к боящимся Его, — перекрывая свист ветра, раздавался размеренный голос священника.

— Аминь, — сказал Петя замерзшими губами и покрепче взял Федора за руку. Брат стоял напротив, с близнецами, которые, опустив головы, смотрели на крепко заколоченную крышку гроба.

— Батюшка, — раздался шепот Тео, — а почему мама на похороны не пошла?

— Сестрички ваши маленькие совсем, — ответил тихо Петя, — тут холодно, не дай Господь простудятся, и Лиза тоже. А мистрис Доусон стол готовит, занята она».

— Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! — гроб стали опускать в могилу. Отец и сыновья первыми бросили комья мерзлой земли вниз.

— Бегите, — тихо сказал Степан детям, — вперед, с Тео и Федором, еще замерзнете. Мы попозже подойдем.

— Я пригляжу за ними, — Петя, потянувшись, обнял брата. «Не волнуйся, Степа».

Взрослые медленно шли по дороге к усадьбе.

— Мне очень жаль, Стивен, — сказал Джон, вглядываясь в снежную, плоскую равнину. Темза была покрыта тонким, чуть заметным льдом.

— Спасибо, — Воронцов помедлил. «Я хочу сейчас надолго уйти, сыновей тоже туда забираю, до школы. Я к тебе приеду на днях, подумаем, как лучше будет добычу передавать. Процент можно Питеру платить, у него есть моя доверенность на ведение дел».

— Может, так оно и лучше, — вздохнул разведчик. «Да, ты приезжай, поговорим еще про агентов наших в Новом Свете, раз уж ты постоянно там ходить будешь, так лучше, чтобы ты за всем этим следил».

— Невестку мою ты не посылай пока никуда, — вдруг попросил Степан, — двойня все же, пусть с детьми посидит.

— Двойня, да, — разведчик хмыкнул. «Нет, конечно, до лета пусть здесь будет. Слышал ты, кстати, Босуэлл умер в Копенгагене? Отмучился, наконец-то, говорят, в конце совсем с ума сошел».

Степан вдруг замер.

Джон, смотря на него снизу, мягко сказал. «Она уже повенчалась. Там, из своих, норвежцев, с кем-то. Ну, пойдем, а то холодно», — он поежился.

Дети сидели в кабинете на ковре и рассматривали глобус.

— Вот сюда, — сказал Ник, показывая на Западное полушарие. «Папа там дом построит, но вообще мы на корабле будем плавать, на новом, его сейчас в Плимуте заканчивают».

— А когда вы едете? — хмуро спросил Федор. «Скоро?».

— В феврале, — ответил Майкл. «Жалко, конечно, мне тут нравится».

— Я тут с одними девчонками останусь, — презрительно сказал Федор. «Тео хоть на лошади ездит, а эти, — он махнул рукой, — маленькие же еще совсем».

Лиза протянула к нему ручки и попросила: «Федя, можно?».

— Ну иди сюда, что с тобой делать? — вздохнул мальчик. «Давай порисуем».

Дверь чуть приоткрылась.

— Тео, — позвал Петя. Девочка вышла в коридор, и покраснев, уперев глаза в пол, сказала:

«Да, батюшка?».

— Дядя твой в Лондон едет, по делам, а мне поработать надо — последишь за мальчиками, если что? — попросил отец.

— Конечно, — так и не поднимая взгляда, ответила она, и, вдохнув запах сандала, услышала мягкий голос: «Спасибо, Тео».

После обеда близнецы и Федор отправились на конюшню.

— По двору только, — строго сказала им Тео. «Ворота даже не смейте открывать, я узнаю, и так вам задам, что мало не покажется».

— Подумаешь! — пробормотал ей вслед брат. «Нашла дураков!».

Тео поднялась наверх и постучалась в опочивальню к матери.

Та лежала на кровати, с пером и чернильницей, делая пометки в каких-то бумагах. Девочки вдруг зашевелились в колыбели.

— Дай мне их, пожалуйста, — не поднимая головы, попросила Марфа. «Ох уж эти Нижние Земли, один доносит одно, другое — другое, только на месте и разберешься».

— Матушка, — осторожно начала Феодосия, поднося ей детей.

Маша почмокала нежными губами и чуть захныкала. Марфа приложила девочку к левой груди и, улыбнувшись, погладила белокурую голову. Полли, уже спокойно лежавшая справа, вдруг заворочалась — как будто почувствовала рядом сестру.

— Тихо, — нежно сказала женщина и поцеловала темные волосы. «Ешь, а не буянь».

— Что, Тео? — подняла она глаза.

Дочь помялась. «А дядя Стивен теперь вдовец?»

— Ну ты же сама знаешь, — вздохнула Марфа. «Зачем спрашиваешь?»

— Значит, я могу за него выйти замуж? — Тео закрыла глаза и сжала руки в кулаки, чувствуя, как горит у нее лицо.

— Не можешь, — сухо сказала мать. «Ты, слава Богу, не в Турции тут, и не в Индии какой, а в христианской стране. Не говоря уже о том, что за дядю замуж не выходят».

— Он мне не настоящий дядя, — упрямо сказала девочка. «И не сейчас, а когда мне будет четырнадцать. Ну или тринадцать», — добавила она.

— Не пори чушь, — Марфа откинулась на подушки и устало подумала, что вот так и летит время — высокая, смуглая Тео совсем не казалась ребенком.

— Дядя Стивен сейчас уезжает в Новый Свет, вместе с близнецами, а мы остаемся здесь. Ты, конечно, выйдешь замуж — но попозже, а не в тринадцать лет».

— Я тебя ненавижу! — Тео вдруг разрыдалась, и, вылетев из комнаты, натолкнулась на отчима.

Тот попытался ее поймать, но девочка вырвалась и бросилась по лестнице наверх, в детские.

— Что случилось? — спросил Петр, садясь на постель, и целуя жену.

— За Степана замуж собралась, — усмехнулась Марфа. «Говорит, что она готова, ждать — года три, али четыре, но не боле».