- Переоденемся крестьянами, уйдем на запад..., - он остановился на Пантелеймоновском мосту, и увидел яркий блеск шпиля Петропавловского собора, - мы молоды. У нас вся жизнь впереди. Жизнь и борьба, за правое дело, за дело коммунизма, - Саша засунул руки в карманы и быстрым шагом пошел к Летнему Саду.

На западе, над устьем Невы висела туча. Облака сомкнулись, внезапно похолодало. Птицы, будто услышав что-то, сорвались с мостовой, исчезая над крышами города. Саша плотнее замотал вокруг шеи шарф и направился дальше. Маленькая женщина, в потрепанной кроличьей шубке, в суконной, темной юбке, неотступно, следовала за юношей.

Джон Холланд шел по Невскому проспекту к Екатерининскому каналу. Он понял, что столица Российской империи, как и Лондон, в воскресенье просыпается нехотя.

- И светает здесь поздно, - Джон задержался на мосту через Мойку, рассматривая панораму домов, - я уходил из гостиницы в восемь утра, еще мрак на улице стоял, - юноша поежился. День был серым, туманным. Пустынные мостовые едва оживились, магазины открылись только час назад.

- Как в Амстердаме, - Джон вспомнил свою поездку в Европу, - не зря говорят, что царь Петр вдохновлялся Голландией, когда город строил. Но здесь все..., - юноша поискал слово, - просторней, конечно. Самая северная столица мира, - резкий, западный ветер гнал по мосту мелкий снег. Мойка была покрыта льдинами. Покидая «Европу», Джон сказал портье, что едет в конюшни, встречаться с владельцами скаковых лошадей. После этих слов его наряд, короткое, подбитое каракулем пальто, и кепи, заменившее цилиндр, не вызвал никакого подозрения. В кармане у Джона лежали отмычки, что отдала ему тетя Марта.

Он прошелся по безлюдной Малой Морской. Джон выбрал дом, стоявший немного наискосок от нужного ему подъезда. Дверь черного хода поддалась легко, а дверь, ведущая на чердак, еще легче. Внутри было на удивление тепло и сухо. Джон пробрался между сундуками и мебелью и выглянул в полукруглое окошко. До особняка, где жила девушка, здесь было не больше двухсот футов.

- Ерунда, - весело подумал Джон, - с этим расстоянием я справлюсь. Надо купить две винтовки и установить их рядом, чтобы не терять время. Два выстрела, и оба в лицо. Заберу бинокль у тети Марты.

Он знал, что Воронцов-Вельяминов уезжает от девушки примерно в девять утра.

- Переночую здесь, на чердаке, - Джон, осмотрелся, - это надежнее.

Стоя на мосту, он потер уши. К середине дня отчего-то похолодало, ветер усилился. Джону послышался отзвук грома. Он усмехнулся:

- Какой гром, в конце зимы? Хотя тетя Марта говорила, что здесь и зимой наводнения бывают.

Он перегнулся через кованые перила моста и увидел, что лед внизу трескается.

- Все равно скоро весна, - весело подумал Джон, - скоро в Банбери жимолость зацветет. Пчелы вылетят из ульев. Я приеду, и выведу «Чайку» на воду..., - он вспоминал тихую, зеленую реку, золотой закат над верхушками деревьев. Грегори и Джейн, на лошадях, тянули баржу. Люси устроилась на корме, обхватив острые коленки руками. Джон, привалившись к борту, перебирал струны отцовской гитары и мурлыкал себе под нос:

- She once was a true love of mine…., - Люси, внезапно, подцепила струну и рассмеялась:

- Можно спеть что-нибудь веселое, ваша светлость. Всадники, - она кивнула на брата и Джейн, -быстрее поедут.

Джон шепнул: «Они просто за руки держатся». Люси покраснела, юноша грустно подумал:

- Она убрала руку..., Я помню, - Джон посмотрел на изящные пальцы с коротко стрижеными ногтями, -у нее ожоги..., - ему захотелось поцеловать узкую ладонь. Вместо этого, юноша сдвинул кепи на затылок и заиграл «Марш Гренадеров».

Сестра и Грегори пустили лошадей рысью. «Чайка» рассекала тихую воду реки. Люси смеялась, стряхивая брызги с юбки. Русые волосы немного растрепались, зеленые глаза блестели. Джон, все, незаметно, смотрел на острый подбородок, на немного вздернутый, изящный нос девушки.

Он толкнул дверь кондитерской на Екатерининском канале: «Приеду, и объяснюсь, непременно. Это к тете Марте надо прийти..., - Джон, вспомнил спокойную улыбку женщины, знакомый запах жасмина и виргинского табака:

- Сначала с мамой посоветуюсь, - он сбросил пальто и присел за столик орехового дерева, - мама будет рада, я уверен. Ей Люси очень нравится..., - Джон понял, что покраснел. Юноша, сердито, сказал себе: «Потому, что здесь тепло». За чаем и свежей выпечкой он размышлял:

- Петр здесь не останется. Он вообще без паспорта приехал. Однако он обязательно вернется в Россию, он обещал. И Николай выздоровеет, я уверен..., - Джон не волновался, думая о том, что ему предстоит.

- Они убили отца, дядю Питера..., Они должны понести наказание, - он обвел глазами немногих посетителей, закрывшихся газетами и замер. Джон узнал черные, тяжелые волосы, стянутые в узел, прикрытый собольей шапочкой. Любовница Федора Петровича пила чай с какой-то женщиной старше ее, невзрачной, в темном платье и жакете.

- Она меня не видела никогда, - успокоил себя Джон, смотря на тонкий профиль, на длинные ресницы:

- Она все-таки очень красивая. Но Люси все равно, - он оставил на столе серебро, - красивей всех. Девушки поднялись, Джон пожал плечами:

- Мало ли, с кем она в кондитерской встречается. Подруга, наверное..., - он подождал, пока девушки свернут на Екатерининский канал. Оказавшись на улице, Джон проводил их глазами. Пара шла к ограде Михайловского сада. После чая ему все еще было тепло:

- Прогуляюсь. Все-таки очень красивый город. Папа мне рассказывал о Венеции..., - Джон подумал, что можно было бы отвезти Люси в Венецию, на медовый месяц, но потом разозлился на себя: «Еще предложения не сделал, а выбираешь имена для будущих детей». Юноша, невольно, улыбнулся:

- Люси, наверняка, захочет поехать в Берлин. Будет проводить время в лаборатории, а я стану за ней мыть пробирки..., - он увидел, что девушки остановились на углу, где канал отходил от Мойки. На маленькой площади Джон заметил с десяток прохожих и поднял голову к небу. Совсем стемнело.

- Как будто не два часа дня, - поежился юноша, - а вечер. И как холодно..., - ветер стал острым, резким. Вода канала, не покрытая льдом, забурлила. Джон посмотрел вниз:

- Словно наводнение. Она вспять, кажется, идет. Я читал, это происходит, когда западный ветер дует. Образуется волна, она встречается с течением Невы..., Если бы Лондон стоял в устье Темзы, у нас тоже были бы наводнения, при восточном ветре..., - Джон вздрогнул. До него опять донесся глухой раскат грома. Глядя на площадь, куда въезжали три кареты с кортежем, он понял:

- Это не гром. Это бомбы. У меня даже пистолета при себе нет...

Джон, оскальзываясь, побежал на площадь.

Марта, доведя Сашу до Екатерининского канала, решила, что юноша направляется к Невскому проспекту. На набережной Мойки, достав из простого ридикюля бинокль, она поняла, что Саша обменивается рукопожатиями с какими-то молодыми людьми, по виду студентами, или разночинцами.

- Не нравится мне все это, - пробормотала женщина, разглядывая обросшие бородами, бледные лица. Некоторые держали потрепанные саквояжи. У Марты, в ридикюле, лежал заряженный пистолет. Она еще раз обвела глазами молодежь. Волка среди них, совершенно точно, не было. Марта все равно решила никуда не уходить. Ей, почему-то, казалось, что Макс, рано или поздно появится у решетки Михайловского сада.

Так оно и случилось. Волк надел безукоризненное, твидовое пальто, белокурая голова, несмотря на холод, была непокрыта. Он шел, выпрямив спину, поигрывая тростью черного дерева. Марта прикинула расстояние между ними:

- Триста футов. Если бы у меня была винтовка с оптическим прицелом..., - она стояла за углом какого-то особняка, где, судя по всему, размещались канцелярии. На площади было пустынно. Марта насторожилась и услышала от ограды Михайловского сада стук копыт. Три закрытые кареты сопровождал гвардейский эскорт.

Марта увидела, что Саша Воронцов-Вельяминов, ступив на мостовую, размахнувшись, бросает саквояж под колеса первой кареты. Слежавшийся снег полетел во все стороны, лошади испуганно заржали. Марта сжала зубы: