- Это мой брат, можно сказать, сосватал императору вторую жену, принцессу Эмму. Убедил Виллема, что, хоть ему и седьмой десяток, но молодая королева пойдет только на пользу…, - Мирьям, томно улыбнулась, обнимая юношу:

- И мне Петр пойдет на пользу. Никуда он от меня не денется. Спасибо тебе, бабушка, спасибо…, - она закричала, кусая подушку:

- Бабушка мне давно весточки не передавала. Должно быть, письмо у Давида лежит, в Амстердаме. Петр всегда будет при мне, всю жизнь…, - Мирьям, иногда, вспоминала, что юноша младше ее на пятнадцать лет. Женщина пожимала плечами:

- Ну и что? Мне никто не дает сорока. Седина у меня пропала. Юджиния красит волосы. Интересно, -Мирьям даже приподнялась, - а ей зачем? У нее, наверное, есть кто-то. Она очень, скрытная, никогда не скажет. И потом, - Мирьям улыбнулась, - лучше седина, чем морщины, как у Марты. От них не избавишься, - она торжествующе улыбнулась:

- Не отец, так сын. Она заставила Степана меня бросить, я уверена. Сказала, что он никогда больше мальчика не увидит…, Она могла это сделать…, - Мирьям увидела большие, прозрачные зеленые глаза. Женщина сдавленно ахнула, отодвинувшись к стене.

За обедом она шепнула Петру:

- Приходи в кладовую для посуды, потом…, Я по тебе соскучилась, люблю тебя…, - они переночевали в Кале, опоздав на первый паром. Мирьям все не хотела вставать. Прямо со станции они отправились в Мейденхед.

Сын поднялся. Марта, даже в полутьме, заметила, как он залился краской. Юноша опустил руку вниз, застегивая брюки. Женщина заставила себя спокойно попросить: «Петр, подожди меня в своей комнате, пожалуйста».

Мирьям, тяжело дыша, оправляла платье. Сын, не глядя на Марту, скрылся в коридоре. Она велела женщине: «Встань!»

- Что? - Мирьям сидела, наскоро заплетая косы, укладывая их в узел.

- Мы с твоим сыном любим, друг друга, Марта, еще…, - Мирьям осеклась, почувствовав у виска холод оружия. Марта уперла ей в голову кольт.

- Ты подождешь, пока я вернусь из Лондона, - ледяным голосом сказала Марта, - с врачом. Потом ты уедешь отсюда и никогда больше не приблизишься к моему сыну, понятно? На семейные обеды я тебя буду приглашать. Не хочу тебя позорить перед родней, но…, - Мирьям сглотнула и зашипела:

- Ты ревнуешь…, Ты заставила Степана вернуться к тебе. Ты его шантажировала ребенком, он хотел остаться со мной. Я была беременна…, - Мирьям схватилась за щеку. Марта подула на ладонь:

- Врешь. Никакого ребенка у тебя не было. Впрочем, - жестко прибавила женщина, - одно дитя ты, к тому времени, бросила. Оставила бы и второго. Тебе не привыкать, кукушка, - она увидела, как побледнела Мирьям. Марта пошевелила пистолетом:

- Тебе понятно? Я могу тебе вышибить мозги, я это делала. Впрочем, - у губ женщины легла жесткая складка, - ты тоже.

- У меня Николас, - Мирьям сцепила, зубы, - ты не посмеешь меня убить, я мать….

- Воспитаем, - небрежно заметила Марта, - дитя нам не чужое. И ты не чужая, поэтому, - она заставила женщину встать, - веди себя, как положено. Хватит лгать, - приказала она: «Где и когда ты видела Макса, в последний раз?»

Мирьям призналась, стиснув кулаки:

- Я напишу Петру. Я расскажу ему, об его отце…, - Мирьям почувствовала на своем горле крепкие пальцы Марты:

- Пиши. Мне, его матери, он поверит больше, - женщина усмехнулась:

- По возвращении, я ожидаю увидеть тебя в передней, с багажом. Скатертью дорога, - в голове у Марты билось:

- Полина не ошиблась. Он был здесь. Он приходил на Харли-стрит…, Может быть, и Федор Петрович был, но мы этого никогда не узнаем. Попрошу охрану у премьер-министра. По моей должности, -Марта вывела Мирьям в коридор, - это положено.

Перед лестницей, все еще держа женщину на прицеле, Марта, внезапно, сказала:

- Я знаю, что Николас не мой внук. Он похож на твоего мужа покойного, как две капли воды. Был бы мой, - она подтолкнула Мирьям кольтом в спину, - я бы у тебя его забрала. Все, я больше не желаю тебя видеть. Убирайся на все четыре стороны, - Мирьям зашла в спальню к свекрови. Марта пробормотала себе под нос:

- Она все-таки врач, и вреда пациенту наносить не будет.

Марта заглянула к сыну, коротко велев ему собрать саквояж. Петр ехал с ней, в Лондон.

В вагоне первого класса было пусто. Марта, устроившись у окна, достала серебряный портсигар. На лице сына до сих пор были заметны красные пятна смущения.

- Степушка такой был, - вздохнула про себя женщина, - это у них в крови. Только бы он женился на хорошей девушке…, Не сейчас. Пусть поездит, мир посмотрит…, - она сказала сыну, что хочет отправить его в Ньюкасл, до весны. Петя, с готовностью, кивнул:

- Конечно, мамочка. Ты не волнуйся, я все…, - он замялся. Марта взяла его большую руку:

- Ты помни, сыночек, разные вещи в жизни случаются…, Питер, он хоть и не отец тебе был, по крови, однако вырастил тебя. Не надо память о нем предавать, - мать вздохнула. Петя глядел на резкий очерк ее подбородка, на морщины:

- Никогда больше. Господи, как стыдно, перед мамой, в день похорон…, Я ее не увижу, - с облегчением понял Петя, - и хорошо.

Он встрепенулся, заслышав, что мать говорит о Бомбее. Марта, терпеливо, повторила:

- Весной поедешь с миссией Гриффина в Афганистан. Твой отец в тех краях обретался. Они Ахмар-хана помнят. Клинок родовой возьмешь, - Марта погладила Петю по мощному плечу.

Петя молчал, глядя в окно, на далекую полоску Темзы, на еще зеленые поля:

- Я все понимаю, мамочка. Отец…, он бы так никогда не поступил…, - юноша увидел, что темные ресницы матери дрогнули. Она помолчала, не отнимая руки:

- Нет, сыночек, - ответила Марта, - никогда.

Они заговорили о миссии. Марта обещала, что найдет сыну на севере, в Манчестере, или Эдинбурге, учителя языков. Она слушала, как Петя рассказывает ей о встрече с Ротшильдами:

- Все будет хорошо. Петя мой сын, он справится. Я внуков от него увижу…, - на перроне Марту ждали несколько мужчин. Она заметила:

- Я потом…, на Ганновер-сквер заеду. Обсудим с тобой ремонт, и я тебя на Юстонский вокзал провожу, милый.

Петя долго стоял на платформе, глядя вслед ее узкой спине, в траурном, черном шелке. Он поднял руку и отчего-то перекрестил мать.

Она сидела в скромно обставленной комнате, выходящей во двор правительственного здания и пила крепкий, несладкий чай. Дизраэли сам его заварил:

- Я помню, какой чай был у «К и К» во времена…, - он оборвал себя и погладил седую, старомодную, ухоженную бороду: «Простите». Камин здесь не разжигали. Марта вдыхала запах сырости и табака, оглядывая ровные ряды переплетенных в темную кожу парламентских сборников.

- Очень уединенно, - объяснил Дизраэли, поймав ее взгляд, - я не хотел, чтобы вокруг нас вились, - он пощелкал длинными, бледными, костлявыми пальцами, - всякие правительственные, - тонкие губы сложились в подобие улыбки, - мандарины. Как их в Китае называют, - ложка зазвенела о простой фаянс, премьер-министр извинился.

- Ее величество, - он помолчал, - поддерживает предложение покойного герцога Экзетера, касательно…, - Дизраэли повел рукой с зажатой в ней сигарой.

- Разумеется, у вашей семьи будет охрана, миссис Кроу. Правительственная пенсия, в случае…., -Марта подняла бровь и вспомнила о паспорте, в сейфе Чабба, в подвале на Ладгейт Хилл. «Мещанка Иркутской губернии, вдова, Марфа Федорова Воронова, сорока пяти лет от роду». Марта выбрала Сибирь, потому что была с ней хорошо знакома. Она успела справиться в адрес-календаре Санкт-Петербурга за прошлый год. Зять значился служащим по министерству юстиции. Один из его сыновей работал инженером на Путиловском заводе, а второй подвизался в собственной его величества канцелярии.

- Интересно, - задумчиво сказала Марта, покусав карандаш, - Николай Федорович, значит.

Она подняла трубку телеграфа Белла, но, передумав, спустилась вниз сама. Марта провела в архиве несколько часов. Женщина нашла Николая Федоровича в списке награжденных чиновников, за прошлый год. Юноша получил Владимира низшей степени. Марта хмыкнула: