- Как дедушка здесь останется, один? - озабоченно подумала Мария: «Он архиепископ Кентерберийский, глава церкви, он не может со мной отправиться…, В Иерусалиме бабушка Дина, она сестра дедушки…, Все будет хорошо».

Моше ей сказал то же самое. Он обнимал Марию и говорил, как она будет жить в Иерусалиме, как потом, когда-нибудь, им поставят хупу:

- В новом поселении, - пообещал ей Моше, - мы дом построим, родятся наши дети…, Твой дедушка тоже еврей, по нашим законам, - он улыбнулся. Мария кивнула:

- Расскажи мне еще о вашей земле. О нашей земле, - поправила себя Мария. Она блаженно закрыла глаза, чувствуя его поцелуи. Девушка слышала его ласковый голос, видела ряды виноградных лоз, серо-зеленую листву старых олив, до нее доносился шорох моря у берега белого песка.

Невысокий, светловолосый, аккуратно одетый юноша, с приятным, лицом сидел на скамейке, под платанами Ганновер-сквер. Он изучал какие-то чертежи в папке с эмблемой Лондонского Университетского Колледжа. В воскресенье, после полудня, здесь было безлюдно. Сезон пока не начался. Обитатели Мэйфера оставались в загородных имениях, или дышали морским воздухом в гостиницах на побережье.

- Кроме наших подопечных, - Дермот О' Лири, уткнулся в бумаги, - вот и они.

Папку можно было бы и не брать. У соседнего особняка, где жил его светлость, охраны ирландец не заметил.

- Однако, - он закурил папироску, - как говорит Волк, осторожность, прежде всего.

Кеб остановился у парадного подъезда особняка Кроу. Юноша сверился с блокнотом, где у него были записаны сведения о семье и гостях.

- Это парижанка, с дочкой, - понял он, - мистер Воронцов-Вельяминов, и какой-то мальчишка. Они его из Мейденхеда привезли, должно быть. Мистер Грегори заходил, взял саквояж и ушел. И больше не появлялся.

О’Лири сидел здесь с утра. Во фляге у него был кофе, в кармане сыр и хлеб в провощенной бумаге. Бомбу они заложили вчера, появившись на Ганновер-сквер, в неприметном экипаже, после полуночи. Наряд полиции только что покинул площадь, и должен был вернуться через два часа. Этого времени было более, чем достаточно. Двери поддались легко.

О'Лири не разбирался в технике. Юношу оставили в передней, следить за улицей. Ночь была лунная. Он бродил по коврам, рассматривая шкуры львов и тигров, китайский фарфор и арабское серебро в открытых шкафах красного дерева, безделушки из слоновой кости и старые карты на стенах.

- Этот Кроу, - гневно подумал юноша, - эксплуататор, как все они, капиталисты, англичане…, Рабочие обрадуются, если он погибнет. Он, и вся его семья. Его светлость будет занят, - О'Лири, довольно, ухмыльнулся, - мы кое-что придумали. Он будет рыть носом землю в поисках детей. Девочку, что заказывали, мы отправим по назначению, а его отродье, конечно, убьем. Только сначала…, - он даже облизал пересохшие губы.

Снизу не доносилось ни звука. В ячейке были люди с большим опытом работы. Они все делали быстро и аккуратно. Как объяснил им Волк, на совещании перед операцией, бомбу они собирались заложить прямо под столовой на первом этаже особняка:

- Чтобы достичь наибольшего, - Макс, лениво, улыбнулся, - эффекта.

Он стоял, показывая на приколотые к стене чертежи.

Когда кузина прошептала: «Уходи!», Макс прикоснулся к цилиндру.

- Больше я здесь не появлюсь, - он завернул за угол Харли-стрит, - еще чего не хватало. Кузина Мирьям меня теперь долго не увидит.Навещу ее, как из России вернусь. И вообще,- Макс поморщился, - это было неосторожно. Надо держать себя в руках, перед операцией. Я не пан Крук, в конце концов, - Дермот О'Лири, приставленный следить за пансионом Федора Петровича, доносил, что родственник живет тихо, посещает Британский Музей, и обедает в скромном, недорогом ресторане с какими-то неприметными мужчинами в серых костюмах.

Макс предполагал, что это российские резиденты в Лондоне, однако у него не было никакого желания вмешиваться во внешние дела империи.

- Хватит и того, - весело подумал он, объясняя участникам операции план закладывания бомб, - что я намереваюсь изменить судьбу России, раз и навсегда.

Белым бордо и фруктами, что предназначались для Мирьям, Волк поделился с членами ячейки. Они сидели на заброшенном дворе, развалившись на бревнах и ящиках, покуривая. Ласково светило заходящее солнце. Волк догрыз яблоко:

- Судя по всему, интересующие нас лица завтра должны вернуться в Лондон. Обитатели особняка Кроу, и его светлость, вместе с семьей. Первый этап операции назначается на сегодняшнюю ночь. Часовой механизм установим на шесть суток, чтобы взрыв раздался в пятницу вечером,- Волк посчитал на пальцах, - к тому времени мистер Кроу с женой приедет из Ньюкасла, и мы, - он поискал слово, - проведем второй этап работы. Господа Кроу, и его светлость, будут заняты поисками детей. В подвал никто не спустится. А если и спустятся, то ничего не найдут, - Волк, весело, рассмеялся.

Они сняли каменные плиты пола в коридоре. Над их головами был пол большой столовой особняка Кроу. Волк, сначала, хотел заложить бомбу под кабинетом Питера, но вспомнил твердые, зеленые глаза миссис де ла Марк, на портрете:

- Не хотелось бы, чтобы картина погибла, - пробормотал Макс, - я ее потом себе заберу. Все же семейная реликвия.

Бомбы, начиненные адским студнем, опустили в быстро вырытое углубление. Волк, орудуя заступом, вдохнул влажный аромат лондонской земли. Они работали при свечах. Макс завел часовой механизм: «Перед уходом все тщательно уберем». Стоя в коридоре, они прислушались. Тиканья заметно не было.

- Отлично, - улыбнулся Макс, - выходим, по одному, и садимся в экипаж. Я последний.

Он мягко закрыл парадную дверь, замок щелкнул. Волк поднял голову. На подъезде особняка, в свете луны, золотился раскинувший крылья ворон.

- Недолго тебе осталось, - хохотнул Макс, - скоро «К и К» потеряет хозяина.

Он сказал фениям, что с головы мисс Люси Кроу не должен упасть ни один волос, а с детьми его светлости пусть они что хотят, то и делают.

- Эти двое меня совершенно не интересуют, - сообщил Макс ирландцам, - их надо немного подержать в живых, чтобы разыграть комедию с выкупом. Их трупы найдут, а тело мисс Кроу, нет. Такое случается, - Волк развел руками.

Дермот увидел, что все зашли в особняк, и откинулся на спинку скамьи: «А теперь его светлость». Из Ливерпуля им сообщили, что герцог с охраной уехал на юг. Ячейка предполагала, что он заберет семью из Банбери и направится в Лондон. Здесь, по сведениям Мерфи, он должен был выступить на заседании кабинета министров и провести совещание с военным ведомством. Судя по всему, в Ирландию намеревались послать еще несколько полков регулярной армии.

- Домой они вернутся в гробах, - пообещал О’Лири.

Юноша сдвинул кепку на затылок, наслаждаясь теплым солнцем. Он собирался покинуть Ганновер-сквер, как только бронированная карета секретаря по делам Ирландии въедет на площадь. Волк запретил Дермоту попадаться на глаза охране его светлости.

Юджиния пошла наверх, укладывать Жанну спать перед обедом. Петя сказал крестнику:

- Я тебя к маме отведу, Ник, только посмотрю, где дядя Грегори.

Он оставил мальчика в передней, и заглянул в пустынную библиотеку. Петя быстро поднялся наверх. Спальня Грегори была закрыта. Под дверью своей комнаты он увидел записку: «Жду тебя в семь вечера, в Spaniards Inn, в Хэмпстеде. Надо поговорить». Петя знал этот паб, неподалеку от госпиталя, где работал Грегори. Когда он приезжал из Америки, на каникулы, они с братом часто там сидели.

- Что у него случилось, - недоуменно пробормотал Петя, - он в городе оставался, хотел позаниматься…, - Петя зашел в умывальную, и плеснул в лицо водой.

- Просто отведешь к ней Ника, - сказал он себе твердо, - отведешь, и встретишься с Грегори. Тетя Юджиния по дому занята, ей обед надо готовить…

Петя спустился вниз. Николас Фрэнсис, задрав каштановую голову, рассматривал старую карту Карибского моря, руки Ворона.

- В тропиках все изучено, - сообщил крестник, завидев Петю, - а бриг «Жанетта», что вышел из Сан-Франциско…