- Тебе восемнадцать, - он затянулся короткой трубкой, - незачем становиться калекой.

К Порт-Саиду Джон мог зажечь раненой рукой спичку и даже ненадолго подхватить саквояж. Родителям он написал, что его задело шальной пулей, и это не больше, чем царапина.

Из соседнего купе доносился голос тети Юджинии. Она проверяла багаж юношей. Моше, в Париже жил у раввина, а они остановились на рю Мобийон. Там жил и дядя Пьетро, с семьей. Они ехали через Францию и Бельгию в Рим. Пьетро назначили поверенным к итальянскому двору. Вечером он с юношами сидел в библиотеке за вином. Пьетро усмехнулся:

- Не прошло и полвека после признания католиков равноправными гражданами Британии, как меня, католика, посылают в Рим, - он полюбовался золотистыми искорками в бокале бордо:

- Но жаловаться незачем, есть католики, депутаты палаты общин, и евреи в парламенте заседают. Все меняется, - Пьетро помолчал, - просто постепенно.

- А что, дядя Пьетро, - заинтересовался Джон, - в министерстве иностранных дел еще есть католики, кроме вас? Послы, я имею в виду.

- Нет, - ответил ему ди Амальфи.

- Может быть, когда Франческо станет дипломатом, закончатся неприятности с Ирландией, и тогда..., -он не закончил. Джон вспомнил: «Папа говорил, они только начинаются, эти неприятности».

Пьер де Лу с ними в Лондон не поехал. Юноша поступил в Сорбонну, на медицинский факультет. Ди Амальфи обещали за ним присмотреть, пока Юджиния и Жанна не вернутся из Лондона.

Жанна все крутила свой локон. Девочка, звонко, сказала: «Всем нравится, как я готовлю. И я очень хорошо шью, кузен Петр. Вы сами видели».

Она показала аккуратные стопки одежды в детской. Граф Хантингтон поинтересовался: «Это для кукол твоих?»

Жанна закатила глаза:

- Я большая, мне восемь лет. Я для бедных шью. Мама навещает женщин с новорожденными, учит их ухаживать за младенцами. Я им одежду готовлю, чепчики, распашонки..., - девчонка весело улыбнулась. В кладовой она обвела рукой полки:

- Это я все сама делаю, с мамой. Конфит из утки, джемы..., И круассаны пеку, каждое утро, - добавила она: «Вам тоже буду печь, конечно».

На завтраке их ждал свежий хлеб, нормандское масло, бекон, паштет из лосося и те самые круассаны. Пьер усмехался:

- Ешьте, ешьте. Я каждый день все это получаю, а вас в Южной Африке так не кормили.

- Не кормили, - согласился Петя, потянувшись еще за одной булочкой.

Жанна появилась в дверях, удерживая поднос: «Омлет, бобы в томатном соусе, копченая селедка и картофельные оладьи. На обед, - она водрузила поднос на стол, - петух в вине, пирог с ветчиной и грибами, и...»

- И мы умрем, кузина Жанна, - довольно сказал граф Хантингтон: «Хотя кузен Петр все съест. Не зря он шесть футов пять дюймов ростом».

Поезд замедлял ход. Юджиния распорядилась: «Поднимаемся. Нас дядя Аарон должен встречать, с Марией. Вещи на Ганновер-сквер повезут, и в Банбери».

Джон свернул газету:

- Три года в Кембридже сидеть, совсем одному. Мартин еще в школе. Грегори закончил, университет, в Лондоне работает..., Папу с мамой увижу, Джейн..., - он заметил, что Петр смотрит на хронометр.

- Соскучился, - признал юноша, - по маме, по Питеру, по всей семье..., Ничего, - он подтолкнул Моше, -скоро со всеми встретимся.

Моше должен был остановиться у раввина, это устроила Мирьям. Петр сказал себе:

- Николас твой крестник, ты ему подарки привез..., Привез, и все. И больше ничего не случится. Не смей, не смей..., - Юджиния, взяв Жанну за руку, вгляделась в платформу:

- Странно, Аарона нет. Нас тетя Мирьям встречает, одна. Не случилось ли чего? - она, невольно, перекрестилась.

Доктор Кроу была в темном, строгого покроя платье, без турнюра, с короткой пелериной. На поясе, на цепочке, висели стальные часы. Черноволосая голова была непокрыта. Они вышли на перрон. Мирьям, поцеловала Юджинию:

- Добрались, наконец-то. Аарон извиняется. Он в Аддингтоне, его к архиепископу Кентерберийскому вызвали, срочно. И Мария туда поехала. Питер с Мартой и Люси еще из Ньюкасла не вернулись. Твоя семья вся здесь, Джон, - она улыбнулась, избегая взгляда Петра.

- Он еще вырос, - Мирьям, незаметно, оглядела хороший, строгого покроя твидовый костюм и кожаный саквояж юноши, - возмужал..., Двадцать четыре ему, - Мирьям сжала зубы и велела себе: «Не смей!»

- Грегори в госпитале, - нарочито весело сказала женщина, - он на Ганновер-сквер один остался. Бабушка и дедушка, Петр, в Мейденхеде. Они сейчас за Николасом присматривают. Ты, - она погладила Жанну по белокурой голове, - с ним познакомишься. Ему семь лет. Почти твой ровесник.

- Младше, тетя Мирьям, - надменно ответила Жанна. Они уходили по платформе к зданию вокзала. Мирьям вспомнила:

- Здесь я стояла, на коленях, когда Волк уехал. Марта меня тогда спасла. Марта и Стивен, упокой, Господи, душу его. Николас сказал, что вырастет, станет исследователем и привезет тело отца домой. Не думай о нем, - она скосила взгляд на Петра и заметила пасынку:

- Рав Адлер тебя ждет, на Дьюкс-плейс. Афиши готовы, о твоих выступлениях. Мы тебя без денег не отпустим, и есть юноши, что хотят в Святую Землю отправиться, - Моше погладил свою короткую, рыжую бородку и сдвинул на затылок твидовую кепку: «Это очень хорошо, тетя Мирьям».

Белокурый, высокий мужчина в испачканной углем, рабочей, суконной куртке, разогнулся. Он проверял колеса у поезда. Волк прищурился, вглядываясь в толпу на платформе:

- Не соврала телеграмма. Я ее первым прочел, в почтовом отделении на Харли-стрит. Все приехали, и кузина Эжени. Я ее тревожить не буду. Она на Ганновер-сквер отправится, это опасно. Но доктора Кроу, - он полюбовался стройной спиной Мирьям, - увижу, и скоро. Теперь остается ждать его светлости, впрочем, он скоро должен появиться, и девочки. И пана Крука, конечно, - Волк отряхнул руки и озорно подумал:

- В Америке я хорошо погулял, в Африке тоже. Закончу это дельце и навещу Россию. Императору Александру недолго жить осталось.

Он постоял на путях, вдыхая запах гари, куря папироску, а потом вернулся к работе.

В библиотеке Аддингтонского дворца пахло старыми, кожаными переплетами книг и немного, пылью. Окна распахнули в сад, на зеленую траву, на крепкие, стволы деревьев, на яркое, солнечное, полуденное небо.

- Сыр у вас хорош, - одобрительно сказал архиепископ Кентерберийский, его высокопреосвященство Тэйт,- лучший сыр на юге Англии. Год, как сыроварню поставили? - он оглядел фарфоровое блюдо и заинтересовался:

- А это что? Как стилтон, с плесенью? - архиепископ повертел желтоватый, пронизанный зелеными прожилками кусочек.

- Год, - Аарон помешал чай.

- Вы попробуйте, - предложил каноник, - моя внучка весной ездила в Корнуолл. Есть ферма, где сыр в листья крапивы заворачивают. Мария моя стала добавлять в сыр шалфей.

Его высокопреосвященство улыбался: «Травами пахнет. Как дома, в Шотландии. Руки у мисс Корвино золотые».

Руки были, подумал Аарон, прежде всего рабочие. Внучка вставала в пять утра, за два часа до каноника. Когда он спускался к горячему завтраку, мясо, яйца и овощи у них были свои, Мария успевала раздать поручения работникам и обычно сидела над торговыми книгами. У них были коровы, овцы, козы и свиньи, пасека, большой огород и фруктовый сад, с яблоками, грушей и вишнями. В теплице Мария выращивала апельсины и лимоны. Они снабжали всю семью джемами и чатни, медом, а с прошлого года, еще и сыром. Овощи и фрукты с фермы Корвино продавал их сосед. Аарону казалось неудобным торговать под своим именем. «Я все-таки слуга Божий, милая, -разводил он руками, - священник».

Мария почесала карандашом за ухом:

- Мне надо выйти замуж, дедушка. Тогда нам не надо будет платить комиссию соседям, за то, что они забирают наши овощи, и «Фортуму и Мэйсону», за сыр. Я смогу открыть свою лавку, где-нибудь, -Мария задумалась, - у Ковент-Гардена. Сыры, джемы, мед..., Я начну делать сосиски, - девушка оживилась, - коптить бекон...