- Больно, очень больно! Голова..., - Мирьям подсунула ему лоток, помощника опять тошнило. «Сделай ему кляп, - грубо велел капитан Кроу, - я не хочу, чтобы здесь собрался весь экипаж».

Жена помотала черноволосой, непокрытой головой. Она открыла поставец и взяла бутыль темного стекла, с опиумом.

- Нельзя, - Мирьям налила полную ложку, - его рвет, он может захлебнуться. Сейчас он заснет.

Коннелли, действительно, затих. Стивен выбросил папиросу: «Что это у него опять? Та же головная боль?».

Жена держала какую-то склянку:

- У него воспаление мозга, Стивен. Хроническое, но сейчас опять обострение, - Мирьям взглянула на бледное лицо Коннелли. Глаза жены были прозрачными, холодными. Стивен вздрогнул. Мирьям совала ему проклятую склянку. Капитан брезгливо поинтересовался: «Что это за гадость?»

- Свиной цепень, - спокойно ответила жена.

- Я его достала из опухоли на руке у Петерсена. Очень надеюсь, что у боцмана все этим ограничится, а остальные..., - она вспомнила жалобы на мигрени, головокружение, тошноту и рвоту.

- У всех..., - похолодев, поняла Мирьям, - это у всех..., Мы год ветчину едим, консервированную. То есть они едят.

Она вспомнила, что Петя отказывался от свинины, и горько подумала: «Как знал. Впрочем, какая разница? Он все равно мертв. И эти люди умрут, скоро. Как Коннелли. Я не смогу им помочь, ничем. Корабль трупов».

- Ну и что? - услышала она голос мужа:

- Какой-то червь жил в опухоли. Ты ее вскрыла, червь сдох, не о чем больше говорить. Сама знаешь, моряки постоянно жалуются на понос, на боли в желудке. У них у всех глисты, - он рассмеялся. Мирьям не выдержала. Она забрала у мужа склянку и резко встряхнула его за плечи:

- Ты знаешь, почему Коннелли умирает? - гневно зашептала женщина:

- Потому что черви живут у него в мозге. Поэтому все они жаловались на головную боль, поэтому их тошнило, поэтому многие, ты посмотри внимательно, Стивен, страдают от дрожи в руках и пошатываются, несмотря на то, что здесь нет штормов и нет качки, несмотря на то, что они не пьют! -Мирьям выдохнула и велела: «Садись».

Она рассказала мужу об Аристотеле, и его «Истории животных», где описывалась зараженная свинина, о немецком враче Румлере. Он еще в средние века говорил о симптомах заболевания.

- Двадцать лет назад, - Мирьям затянулась папиросой и оглянулась на Коннелли. Помощник то ли спал, то ли был без сознания: «Еще один немецкий врач, Кухенмейстер, накормил зараженной свининой людей, приговоренных к смертной казни, и потом вскрыл их тела...»

- Очень по-немецки, - сочно заметил капитан Кроу.

Миряьм сжала зубы:

- В их желудках он нашел личинки свиного цепня. Стивен, - она потянулась и взяла мужа за руку, -пойми, что кроме тебя, меня, и, может быть, Петерсена, у него мышечная форма заболевания, все остальные на корабле обречены. Это не твоя вина, - она потушила окурок, - мясо было заражено, консервировали его второпях..., Ты не мог знать, что эти банки смертельно опасны.

- Но если мы их сожжем..., - попытался сказать капитан. Он подумал: «Останется говядина, рыба, овощные супы..., Даже если дичь не появится, мы продержимся до Аляски. Встанем на зимовку, инуиты помогут..., Но люди просто будут умирать...»

- Будут, - подтвердила жена, поднимаясь, зажигая свечи в фонаре, захлопывая ставни. Туман за ними стал темным, густым, дул северный ветер. В каюте было тепло. Горячая вода, от паровой машины, шла по трубам три часа в сутки.

- И уголь, - Стивен, незаметно, стер пот со лба, - мы будем пробиваться через льды, нам понадобится уголь..., На Аляске его взять будет неоткуда. Дойдем до Сан-Франциско на парусах, невелика беда, -рассердился он:

- Найму людей на место умерших. На Аляске много белых, с тех пор, как ее Россия продала. Зато экипаж будет знать, что мы открыли Северо-Западный проход. Они умрут, но им окажут почести, как первопроходцам..., Британия будет нами гордиться.

Жена считала пульс Коннелли:

- У него жар, сильный, - она прижала помощника к койке, того опять начало трясти в припадке, -сердце сбоит. Вряд ли он доживет до утра. Ты должен сказать правду экипажу, Стивен, - велела Мирьям, - люди имеют право знать, что они обречены.

Муж поднялся и взял свою парку:

- Незачем. Мне нужны матросы, а не сборище ходячих мертвецов. Если они услышат, что многие не доживут до Аляски, начнутся самоубийства, они станут убегать туда..., - Стивен повел рукой в сторону ставень, - мне это ни к чему. Я хочу дойти до Аляски, и я это сделаю, любой ценой. И ты..., - он внезапно схватил Мирьям за руку твердыми, железными пальцами, - ты тоже будешь молчать, поняла! Молчать и делать свое дело. Давай им опиум, давай средства от болей в желудке..., Коннелли, - капитан, с высоты своего роста, посмотрел на помощника, - умер от воспаления мозга. Оно случается и с взрослыми людьми. Тебе все ясно? - лазоревые, ледяные глаза посмотрели на нее.

Мирьям пыталась сопротивляться: «Я врач, Стивен, я не могу лгать..., Ты говорил, что нельзя ничего скрывать от экипажа...»

- Я не скрываю, - Мирьям ахнула. Муж притянул ее к себе и прижал к переборке, так, что она не могла пошевелиться. От него пахло гарью и табаком, старые шрамы на лице покраснели.

- Я не скрываю, - повторил Стивен, - я обещал дойти с ними до Аляски, и я это сделаю. Я не брошу своих людей, и свой корабль. А остальное..., - он, внезапно, улыбнулся. Мирьям, на мгновение, стало страшно:

- Остальное, это мелочи. Детали, Мирьям. Выбрось эту склянку, - распорядился он. Жена качнула головой:

- Нет. Я должна сделать вскрытие Коннелли, сравнить, записать..., - Стивен наклонился. Мирьям почувствовала его горячее дыхание у самого своего уха.

- Я буду наблюдать за вскрытием. Ты закончишь, приведешь тело Коннелли в порядок, и я сам, лично, избавлюсь..., - он замолчал.

- Больше ты никого вскрывать не будешь, Мирьям. Ни к чему это, - подытожил капитан Кроу. Стивен вышел, обернувшись на пороге: «Дай мне знать, когда он умрет».

Мирьям села на табурет и сжала руки:

- Нельзя никуда бежать. Я врач, я давала клятву. Частную, конечно..., - она приносила клятву перед советом медицинского факультета Сорбонны, в день, когда получила свой диплом, - но все равно, все равно..., Я врач, это мой долг.

Она аккуратно умыла Коннелли горячей водой. Моряк только слабо, жалобно постанывала. Мирьям переодела его в чистую, холщовую рубашку, вспоминая свой голос:

- Я буду воздерживаться от причинения всякого вреда и несправедливости...

Мирьям убрала в лазарете и присела на койку. Закрытые глаза Коннелли запали. Большая, в ссадинах рука шевелилась на грубом, шерстяном одеяле.

- Я от него уйду, - пообещала себе Мирьям, - если мы выживем, если вернемся в Лондон, я от него уйду. Нельзя, после такого..., - она увидела, что больной опять начал дергаться. Устало, вздохнув, женщина взяла лоток для рвоты.

Перед рассветом Мирьям коротко постучала в двери своей каюты. От мужа пахло порохом. Стивен, принеся ей ужин, сказал, что ночью экипаж собирается делать мины для подрыва льда. Мирьям прислонилась виском к косяку двери: «Пойдем. Он не страдал. Он умер под опиумом».

- Опиума у меня много, - мрачно подумала Мирьям, положив, с помощью мужа, тело на укрытый холстом стол, - хватит на всех. Не хотелось бы, чтобы люди мучились..., - она поймала на себе жадный взгляд Стивена:

- Нет. Уйду от него прямо на Аляске. Наплевать, доберусь домой как-нибудь. Он меня одну ночь не видел, и опять...

Мирьям взяла инструменты:

- А если ребенок..., Нельзя ему говорить, он меня никуда не отпустит. Но я не собираюсь спрашивать. В марте, - быстро посчитала она, - к началу зимы ничего не будет заметно. Марте нельзя рассказывать правду, ни в коем случае. Скажу, что мы с ним..., с Петром, любили друг друга. Марта добрая женщина, она меня простит, обязательно. Один раз простила, - Мирьям стала вскрывать череп.

Они молчали, в полураскрытых ставнях поднималась белесая дымка, было холодно. Ночью паровая машина не работала, им надо было беречь уголь. Мирьям и Стивен оба были в уличной одежде. Она прерывалась, чтобы подышать на руки.