Федор остановился в скромном, но респектабельном пансионе у Сорбонны, избегая шума Правого Берега. Он совершенно не хотел наткнуться на кого-то из знакомых. Русских в Париже было много. Это была служебная поездка. Они, с одним из атташе посольства, составляли списки эмигрантов, на которых французской контрразведке стоило обратить особое внимание.

- Волк пропал, - заметил атташе, - а вместо него на Пер-Лашез расстреляли, как выяснилось, невинного человека, врача, еще и с титулом. Говорят, к его вдове сам Тьер приезжал, с извинениями.

- Пропал, - усмехнулся Федор, - но скоро появится, я уверен.

Пан Вилкас о себе вестей пока не подавал, но Федор знал, что это ненадолго, и не беспокоился. В портмоне у него лежали три билета на поезд до Лиона.

- Ничего страшного, - Федор спустился по широкой лестнице, - родит в Лионе, или в Женеве. Она здоровая женщина, все будет хорошо. Поживем в провинции, немного. Дитя окрепнет, и вернемся в Россию. Мальчишку пусть невестка подбирает, - он усмехнулся, - вместо потерянной дочери.

Федор решил крестить девочку Любовью.

- Будет очень красиво, - он зашел в отдел игрушек и вспомнил ее русые волосы, зеленые, большие глаза, - она у меня и сама словно куколка. Любовь Федоровна, - он подозвал продавца и велел принести каталог.

Марта любила подниматься рано утром и работать в тишине. Ее наставник, Чарльз Бэббидж умер осенью. Герцог поручил Марте разобрать и описать его архив.

- Ты понимаешь, - Джон повел рукой с дымящейся папиросой, - не все его документы отправятся в Королевское Общество. Машина, у Бэббиджа в подвале, - он выдохнул дым, - займись ей.

- Сделать так, чтобы она больше никогда не работала, - усмехнулась женщина: «А, когда я умру, никто не сможет работать на той, что стоит у нас в подвале».

- Ты меня переживешь, - сварливо заметил герцог. Марта увидела какую-то тень в светло-голубых, прозрачных глазах. Она поднялась и положила руку ему на плечо. Джон сидел на подоконнике, рассматривая купол Собора Святого Павла. В летнем, ярком небе вились, кричали птицы. Внизу, на площади толпились зеваки. Марта отчего-то подумала:

- Кебов все равно меньше не стало. Конечно, метро только в центре города. В омнибусе, с багажом, неудобно..., Надо с Питером поговорить о двигателях внутреннего сгорания, что немецкий инженер строит, герр Отто. Они пока на газе работают, но можно будет найти и другие горючие жидкости. Это все химия..., - Марта вспомнила дочь и улыбнулась.

- Банбери деревня, - успокаивающим тоном сказала Марта, - любой незнакомец на виду. И у тебя в замке полицейский пост. Незачем беспокоиться.

Джон тяжело вздохнул:

- Джейн семь лет, а мальчику десять, он в школе..., Это, конечно, безопасно, но все равно..., - Полина часто говорила мужу, что ему надо прекратить заниматься Ирландией. Герцог разводил руками:

- Милая моя, я самый здравомыслящий человек в тамошней администрации. Если я уйду, они, - Джон указал на потолок, - страну кровью зальют.

- Ирландцы будут бороться до тех пор, пока не обретут свободу, - Полина обняла мужа и поцеловала в теплый висок.

- У тебя седина, товарищ Брэдли. Тебе пятый десяток. Уходи в отставку, выращивай овощи, и катай меня и Джейн на барже, - она вдохнула запах дыма и палых листьев. Джон потянул жену к себе на колени.

- Через десять лет, - твердо сказал он, - Аарон станет архиепископом Кентерберийским. Это дело почти решенное. Увижу своего дядю приматом церкви, буду вывозить Джейн на балы, и копаться в огороде. До этого времени, - он улыбался, и Полина поцеловала его прямо в улыбку, - я еще кое-что успею сделать.

Сын, по окончании Итона, хотел поехать на пару лет в Африку.

- Петр отправился в экспедицию, - обиженно заявил Маленький Джон, - они с Грегори были в Каире, на Суэцком канале, в Японии и Китае..., Франческо два года в Японии жил. Я, кроме Банбери, Лондона и школы, и не видел ничего. Ты сам был в Африке папа, в Австралии…

- В Австралии я только родился, - поправил его Джон, откинувшись на спинку кресла. Они сидели в библиотеке, саквояжи были сложены. Вся семья завтра уезжала в Плимут, провожать «Ворона».

- Но ты отправляйся в Африку, милый мой. Поброди, послужи в армии. Кембридж никуда не денется, -герцог отпил чая и весело добавил:

- При условии, что ты нам будешь писать, Маленький Джон. Мне, маме своей, бабушке..., - когда Джон признался в этом разговоре жене, Полина помолчала:

- Он прав, наш мальчик. И ты прав, милый. Нельзя дома сидеть, надо посмотреть мир. Только все равно, - она сидела в постели, переписывая жалобу какой-то из своих подопечных, - мы будем воевать с бурами, не сейчас, так позже..., Алмазы..., - Джон наклонился и поцеловал кольцо на пальце жены. Камень сверкал в свете газа.

- Алмазы, - согласился герцог, - а я первым их нашел, Чайка. То есть наступил на них, - он расхохотался. Полина погрызла механическую ручку:

- Мы можем полковнику Горовицу написать, - задумчиво сказала она, - то есть Дэниелу. Мальчику будет полезно побывать в Америке. Дэниел родственник, за ним присмотрят. Заодно Маленький Джон и поучится..., - Полина осеклась и горько сказала: «Загонять индейцев в резервации. Хотя бы с католиками мы этого больше не делаем».

- Пьетро католик, а еще дослужится до заместителя министра иностранных дел, - муж устроился рядом и вынул из ее рук бумаги, - увидишь.

- Но не до министра, - сочно заметила Полина, забирая жалобу обратно. Джон признал: «Не в наше время, нет».

Марта присела рядом, на подоконник и бодро сказала:

- Ты не рискуешь их жизнями, как сэр Кенннет Маккензи, при короле Якове. Не везешь их в Ольстер. Но скучаешь, - она, коротко, взглянула на Джона.

Герцог скучал. У него были свои комнаты в неприступном, охраняемом дублинском замке. Передвигался он по городу в бронированном экипаже. Вечером, сидя у камина, он слушал, как стучит в ставни дождь. Джон писал, длинные письма матери, жене и детям. Их отправляли особым рейсом пакетбота в Ливерпуль. Джон знал, что Полина получит конверты на третий день. Он закрывал глаза и видел весеннюю, зеленеющую траву парка. Мать, в суконной, простой накидке, гуляла со спаниелями. Полина, Маленький Джон и Джейн кормили оленей. Он протягивал руку и хотел коснуться ладони матери. Его пальцы натыкались на пустоту, и он слышал далекий голос: «Сыночек, сыночек мой…»

Джон думал, что забыл, как мать звала его, в Австралии. Когда диагноз подтвердился, отец поселил ее в отдельной, запертой комнате, с зарешеченным окошечком, Джон, трехлетний, ночью выбирался из своей детской и садился под дверью у матери. Он просил: «Мамочка, открой мне, пожалуйста. Ненадолго. Я тебя обниму, и уйду, обещаю». Врачи еще не определили, на какой стадии находится болезнь. Еве было запрещено выходить к людям.

- Нельзя, милый мой, - слышал он грустный голос, - нельзя, мой сыночек. Давай, я тебе песенку спою, -она пела. Маленький Джон плакал, забившись в угол коридора, держа свечу.

Он и сейчас, в Дублине, иногда просыпался на влажной от слез подушке. Он шептал: «Мамочка...». Ева, было, хотела поехать с ним в Ирландию, но сын отказался, не желая подвергать ее опасности. «Тебе негде будет жить, - грустно сказал Джон, сидя напротив матери, - это все-таки..., - он замялся и вдовствующая герцогиня вздохнула:

- Тюрьма, я понимаю. Будь осторожней, сыночек, - Джон потянулся и поцеловал красивую, с тонкими пальцами руку. Седина в белокурых волосах матери была почти незаметна. Она до сих пор носила шелк нежных цветов, светло-голубой, неяркий зеленый, и сама, иногда думал Джон, была, как цветок. Ева привезла в Банбери своих птиц, устроила оранжерею, и внучку приохотила к растениям. Маленькая Джейн с удовольствием помогала бабушке. У девочки были золотистые косы, глубокие, синие, материнские глаза. Джон любовался ей:

- Она отличную партию сделает. Впрочем, и Люси тоже. Питер чуть ли не самый богатый человек в Англии, с шахтами, заводами, подземной дорогой, химическим производством..., И Мария…, Если дядя Аарон станет архиепископом, а он станет, королева дала это понять кабинету министров, то Мария сможет выйти замуж и за пэра Англии. Впрочем, она предпочитает с землей возиться, - на окраине Кентербери каноник устроил целую ферму.