— Слушай, — озабоченно спросила Марта, — а если мы поженимся, это ведь будет не по любви, а так, — она покраснела, — из удобства.
— Да влюбишься ты в него, — ответил Джон, — в него все влюбляются.
— Нечего сказать, успокоил, — пробормотала женщина.
Петя закрыл последнюю счетную книгу и сладко потянулся. На востоке уже алела полоска восхода.
— Почти миллион, — пробормотал он. «Это за вычетом доли Степана и судаковских денег, с прибылью по ним. Неплохо для тридцати лет. Лиза будет богатой невестой, как я посмотрю».
Он взглянул на карту, что лежала на столе. От Моллукских островов до Бразилии, и от Копенгагена до Флоренции — всюду были его деньги. В тюках с пряностями, что везли сюда, в Лондон, в плантациях Нового Света, в мастерских итальянских ткачей, в лавках скандинавских менял.
Здесь, в кабинете покойного герра Мартина были только тяжелые, переплетенные в старую кожу, пожелтевшие тома, — раскрыв каждый из которых, можно было проследить путь тех золотых монет, что сейчас лежали на столе.
Петя полюбовался их блеском и задумчиво сказал: «Однако с деньгами покойного Никиты Григорьевича тоже надо что-то делать, там сто пятьдесят тысяч только основного капитала, не говоря уже о прибыли за все эти годы. И ни одного наследника, не Матвею же их посылать», — Петя усмехнулся. «Да и жив ли он, Матвей?»
— Ладно, — он прошел в соседнюю комнату и вытянулся на узкой кровати. «Так и буду передавать из поколения в поколение. Сына надо, конечно. Майкл и Николас все же племянники, да и наверняка тоже моряками станут. Значит, жениться. На ком нынче у нас женятся? На милой английской девушке, — вспомнил он слова Джованни. «Да где взять-то такую? А Джованни, кстати, встретил кого-то — я его счастливым таким и не видел никогда.
Ну и слава Богу, он это заслужил».
Петя зевнул уже совсем, глубоко и перевернулся на бок. «Посплю пару часов, — пообещал он себе, — а потом — в лавку. Надо и за прилавок иногда вставать, скучаю я по торговле».
Ему снился Лондон — знакомый и родной до последнего закоулка. Она была здесь — Петя знал это совершенно точно. В толпе на Лондонском мосту он видел ее бронзовый, коротко стриженый затылок, за углом от церкви напротив — ее улыбку, проходя по Сити, замечал впереди ее маленькую, стройную фигуру.
Только она все время ускользала, — он протягивал руку и ловил пальцами воздух, стараясь угнаться за ней — и не мог. А потом он понял, что надо сделать. Это был здешний лес — не суровый и темный, как там, у Большого Камня, а веселая, дубовая роща. Он разжег костер и стал ждать. И вправду — она пришла сама, выступила из-за дерева, чуть усмехаясь краешком губ.
— Ты не жива, — потрясенно сказал он. «Тебя же нет».
Вместо ответа она опустилась рядом, и, взяв его руку, приложила к своей щеке. Та была теплой, раскрасневшейся от костра. «Те, кто мертвы — живы, — сказала она, и чуть потянула его за пальцы: «Пойдем».
Он проснулся от боли и, сжав зубы, сказал: «Ох, Марфа, ну сейчас-то зачем? Или ты мне до конца жизни являться будешь?». Прикоснувшись к себе, он вдруг подумал, что никогда не забудет ту, единственную ночь с Марфой — каждое мгновение, каждое ее слово. И, — как всегда, — думать о ней было слаще, чем о ком-то другом.
Потом он вымыл руки и плеснул себе в лицо остывшей водой из кувшина. «Нет, жениться, жениться, — сказал он себе ворчливо и резво сбежал вниз. Дом, хоть и стоял открытым, но на кухне было холодно и пусто. «В лавке перекушу», — пообещал себе Петя и окунулся в суету утреннего Сити.
Приказчики знали эту манеру хозяина — хоть несколько дней, но непременно самому заниматься с покупателями. Провинциалы приезжали всегда первыми — вот и сейчас, пересчитав деньги и выдав торговцам из Йорка записки для оптового склада, Петя откинулся на спинку кресла, и, как бы невзначай, сказал: «Послать бы кого-нибудь на Биллинсгейт, я ведь не завтракал еще, а уже почти восемь утра, между прочим».
Принесли угрей в желе, мидий, вареных в солодовом уксусе, и жареных с беконом, копченую селедку — свежую, еще припахивающую дымом, и маленький бочонок пива.
— Хорошо… — Петя потянулся еще за порцией, и услышал с порога знакомый голос: «А, вот и пропажа нашлась. Приятного аппетита!»
Он уронил мидию и обиженно сказал: «Я не пропадал, я же сказал — дай мне позаниматься делами, и с дочкой побыть».
Джон сел напротив, налил себе пива и потрясенно обвел глазами стол: «Не говори мне, что это все для тебя одного».
— Ты же знаешь, я люблю поесть, — Петя улыбнулся. «Бери себе», — он подвинул разведчику блюдо.
— Разговор есть, мистер Питер, — сказал Джон, разламывая селедку. «А, даже с икрой», — одобрительно заметил он, облизывая пальцы, и кивнул на дверь: «Пойдем, прогуляемся»..
— Ты что, — Джон внимательно разглядывал серый камень церковных стен, — я слышал, жениться собрался?
— Джованни разболтал? — усмехнулся Петя. «Ну да, не могу же я Элизабет на жену брата бросать — Мария, конечно, за ней присмотрит, но девочке мать нужна».
— Мать, да, — непонятно сказал Джон. «Ну слава Богу, хоть разум у тебя в голове стал появляться, понимаешь, что к женатому больше доверия».
— Как сам знаешь, — обиженно ответил Воронцов, — мне и раньше доверяли.
— Настолько, что Джованни пришлось шагнуть вместо тебя под шпагу, — холодно ответил разведчик. «Скажи спасибо, что все это тосканское безобразие не вылезло наружу, иначе тебе был бы заказан путь на континент — навсегда. Хорошо еще, что Джованни старше и умнее тебя».
Петя покраснел.
— То-то, — вздохнул Джон. «А зная тебя, Корвино, у меня нет уверенности в том, что все это не повторится. Так что жениться тебе надо не только из-за дочери».
Воронцов хотел что-то сказать, но Джон прервал его движением руки.
— Повторится не сейчас, конечно. Но через год, два — ты отойдешь, и что тогда? Опять начнется?
— Либо тебя убьют — а я в тебя вложил столько времени, и усилий, что мне жаль будет тебя терять в таком молодом возрасте, — либо убьют кого-то еще, а тебе придется вернуться в Англию и сидеть здесь до конца дней своих».
Петя угрюмо молчал и Джон, — такое бывало с ним редко, — не сдержался.
— Ты уже не мальчик, — сказал он, очень тихо. «Чего ты добился той историей? Того, что погибла хорошая женщина и осиротела ее дочь? Да, осиротела, потому что у нее никогда уже не будет матери. Так вот — хватит этого. Ты взрослый человек, так неси ответственность за свои поступки».
Петя вдруг вспомнил то, что казалось давно забытым — дождливую, холодную ночь там, далеко на востоке, золотистые волосы, серые, огромные глаза, и его наполнил горький, отчаянный стыд.
— Ты прав, — сказал он, не поднимая головы. «Только ведь кто согласится за меня замуж пойти — меня же вечно дома нет. Да и не знаю я хороших девушек».
— Да уж, таких жен, как нашел твой брат, больше не делают, — улыбнулся Джон.
— Это не Стивен ее нашел, — гордо ответил Петя, — это я».
— Где? — почему-то поинтересовался Джон.
— В гареме, — непонимающе ответил Воронцов.
— В гареме, значит. Ну-ну, — хмыкнул разведчик. «Так вот, есть у меня одна дама на примете — из наших людей, так что поймет твои отлучки. Она прекрасно работает, слышал же, наверное, про ди Ридольфи — это ее заслуга. Сейчас я должен опять послать ее к Вильгельму Оранскому и, правда, если она будет замужем, а не вдовой — для всех будет проще».
— Она вдова? — поинтересовался Петя.
— Да, с двумя детьми, — ответил Джон и расхохотался, глядя на испуганное лицо Воронцова.
«Да она тебя младше и красавица, каких поискать. Полька».
— Католичка? — нахмурился Воронцов.
— Во-первых, с каких пор это тебя стало останавливать, — ядовито сказал Джон, — а во-вторых, она разумная женщина, и ходит в англиканскую церковь. Право, Корвино, любой другой мужчина на твоем месте был бы рад, а ты еще упираешься.
— А если она мне не понравится? — спросил Петя, смотря куда-то в сторону.
— Не было бы у меня семьи, я бы сам на ней женился, и не раздумывал бы ни единого мгновения, — вдруг вздохнул Джон. «Такие женщины рождаются очень редко, и дурак ты будешь, если ее упустишь. Впрочем, — он вдруг ухмыльнулся, — не хочешь — не надо.
