Маргарита почти всю ночь лежала без сна. Она слышала, как ворочается сестра Эммелина, монахиня делила с ней спальню, слышала, как цокают копыта лошадей по булыжнику, и скрипят колеса экипажей. Ночь была летней, прозрачной, солнце долго не заходило. Она повернулась на бок и одними губами прошептала: «Макс». Вернувшись в гостиницу, девушка застала отца в гардеробной. Он переодевался.

- Незачем тебе одной ходить по улицам, - недовольно сказал барон через дверь, - это неприлично. Что ты еще купила?

- Зонтик, - Маргарита по дороге с рю де Риш-Клер, успела забежать в универсальный магазин, - зонтик и перчатки, папа. Я твою карточку оставила, - девушка почувствовала, что краснеет. Она провела рукой по шее, закрытой воротником дневного платья:

- Господи, только бы он ничего не заметил. Макс меня целовал…, - она вздрогнула, дверь открылась.

Светлые волосы отца блестели от воды, пахло от него свежестью. Он хохотнул:

- Ладно, я заеду, расплачусь. Я сегодня поздно, - он полюбовался на себя в зеркало, - деловые встречи. Ты отдохни, - велел он Маргарите, - завтра ты должна быть самой красивой, дорогая баронесса де Торнако.

Маргарита еще не спала, когда, глубокой ночью, вернулся отец. Она услышала резкий, властный голос: «Разбудите меня завтра в десять утра. В одиннадцать за нами приезжает ландо».

Венчание назначили на полдень. Маргарита скомкала угол подушки в кулаке. Сестра Эммелина похрапывала, лежа на спине:

- Может быть, записку для Виллема оставить? Здесь, в гостинице? Сказать, что я уехала, с любимым человеком? Он меня не выдаст, он мой брат. Нет, нельзя, - девушка упрямо сжала губы, - нельзя рисковать. Если отец что-то узнает, он найдет меня и Макса. Убьет его, а меня запрет в монастырь, до конца моих дней. Мы с Максом поженимся, уедем в Лондон, или Америку, а потом…, - она закрыла глаза и увидела его лицо. По щеке катилась слеза, он стоял на коленях, держа ее руки, не отрывая от нее взгляда.

- Волк, - вздохнула Маргарита, - мой Волк…, Мы всегда, всегда будем вместе…

Она дождалась пяти утра, и стала медленно, одеваться, неслышно двигаясь, стараясь даже не дышать. Ключ от двери лежал под подушкой у сестры Эммелины. Маргарита подглядела, куда его кладет монахиня. Девушка застыла, стоя в одной короткой сорочке, с чулками в руках:

- Я ничего не знаю. Но Макс меня любит, я его, тоже. Все получится. Бедный, он говорил, что девушка, которую он любил, умерла. Ничего такого не случится, - Маргарита натянула чулки, присев на кровать, - его бабушка и дядя Поль почти полвека вместе были, и мы всегда останемся вместе. А папа…, -Маргарита вздохнула и быстро заплела косы, - папа успокоится, когда-нибудь. В конце концов, Макс дворянин, наш родственник, тетя у него герцогиня…, Все будет хорошо, - она ловко достала ключ и отперла дверь.

Маргарита задержалась на пороге, взявшись за косяк. Девушка тряхнула головой:

- У меня будет новая жизнь. Другая, такая, как надо. Я не хочу сидеть в замке, и служить игрушкой для какого-то старика. Мы с Максом будем работать, и приносить пользу людям, как его бабушка и дядя Поль, как его отец и мать. Бедный, он матери не знал, и отца почти не помнит, он все время в тюрьме сидел. А если и Макс…, - Маргарита заставила себя не думать об этом:

- Он вернется в университет, будет преподавать…, У меня тоже есть диплом, - Маргарита коснулась своего ридикюля. Макс велел ей не брать вещей, да и в любом случае, все ее бумаги были у отца. Барон, взглянул на ее свидетельство учительницы:

- У твоей золовки такое есть. Она в школу пошла, настояла на своем. Все равно, - отец раскурил сигару, - рабочим образование не нужно. Хватит с них того, что они молитвы разбирают, и подписываться умеют.

Виллем помахал бумагой с печатями: «Это тебе ни к чему, дорогая дочь. Ты будешь музицировать, ездить на охоту, воспитывать детей…, Элиза тоже, - он выпустил дым, - когда родит, к новому году, забудет обо всех своих, - барон поискал слово, - устремлениях».

В ридикюле у Маргариты лежал гребень, бальзам для губ в эмалевой коробочке и зубная щетка конского волоса, с ручкой слоновой кости. Девушка сунула туда еще пару чулок.

- И все, - Маргарита, спустилась по лестнице для слуг, - и больше ничего не надо.

Она потянула тяжелую дверь черного хода и зачем-то перекрестилась. Двор был еще тихим, только из пристройки, где размещалась гостиничная кухня, слышались голоса. Он стоял на крыльце, высокий, в потрепанной, холщовой куртке, со старым, потертым саквояжем в руках.

Было сумрачно, туманно, но его волосы все равно играли золотом, голубые глаза блестели. Пахло от него осенним лесом и дымом костра.

- Я никогда не была в лесу, - поняла Маргарита, - я ничего не видела…, Девять лет, как в тюрьме, в этих кельях, в церкви…, Он мне покажет весь мир, мой Волк, он…, - Макс шагнул к ней. Наклонившись, он прижал девушку к себе:

- Я люблю тебя, Маргарита. Я никогда, никогда тебя не оставлю, - он коснулся губами белой щеки, темных кругов под серыми глазами:

- В поезде поспишь, любовь моя. В семь утра мы уезжаем во Франкфурт, а потом…, - он не закончил и услышал, как бьется ее сердце. Девушка держала его за руку, как ребенок. Макс подумал:

- Она станет такой, как я хочу. Обязательно. Моей подругой, моим товарищем…, - он открыл ворота. Маргарита, не оглядываясь, последовала за ним.

В вагоне третьего класса было пустынно. Макс устроил ее у окна:

- Сбрасывай туфли, иди ко мне, и отдыхай. Ни о чем не волнуйся, - он посмотрел на свой стальной хронометр, - через два часа мы будем в Германии, - он повел рукой, - и затеряемся». Он ласково положил голову Маргариты себе на плечо: «Сообщим семье, когда осядем на одном месте».

Длинные, темные ресницы задрожали. Она поднесла к губам его большую руку, с длинными пальцами, в пятнах от чернил: «Я люблю тебя, мой Волк».

- Я знаю, - улыбнулся Макс, - знаю, Маргарита. Я никогда тебя не покину, - локомотив засвистел, поезд дернулся, безлюдный перрон уходил назад. Она заснула, совсем по-детски, свернувшись в клубочек. Макс уложил ее голову себе на колени. Маргарита посапывала, на белом виске вились русые волосы. Поезд шел на северо-восток. Волк увидел огромное, рассветное солнце, над спящей равниной, над крышами пригородных домов, над шпилями церквей. Пахло гарью, нагретым металлом, он заметил на горизонте силуэты заводских зданий. Они проезжали пригородные фабрики. Волк закрыл глаза. В его мечтах, над рабочими кварталами развевались алые флаги, в переулках городов стояли баррикады, реяло знамя Интернационала. Макс понял:

- Когда мы уничтожим старый строй, все изменится. Не останется больше буржуазной лжи. Женщина не захочет завлекать мужчину, привязывать его к себе детьми, так называемой моралью…, - он поморщился:

- Она просто разделит его судьбу. Прямо и честно, доверяя ему во всем. И он ей тоже будет доверять, - Макс прижался губами к теплой щеке. Маргарита держала его за руку. Он видел их вдвоем, на баррикадах, видел себя на трибуне, в каком-то огромном, из стали и стекла дворце, видел подземные железные дороги и летательные машины. Макс видел рабочих в чистой, красивой одежде. Они шли, держа в руках цветы, к новым, просторным заводам. Он улыбнулся: «Будущее. Мы построим его вместе. Обязательно».

Он откинулся на спинку деревянного сиденья, Маргарита что-то пробормотала. Волк, нежно, шепнул: «Спи, любовь моя. Я здесь, я с тобой».

Барон де ла Марк мерил шагами прохладный, каменный коридор полицейского управления Брюсселя. Он бросил взгляд на сына. Мальчишка сидел на простом стуле, бледный, вертя цилиндр. Сын приехал в гостиницу к десяти часам, когда Виллема разбудил слуга. Сестра Эммелина, рыдая, кинулась к нему: «Ваша светлость, мадемуазель украла у меня ключ от спальни…, Ее нет, она исчезла…»

У барона отчаянно болела голова. Он приехал от своей содержанки в четыре утра, навеселе. Подняв руку, он велел:

- Хватит кричать. Проверьте ее вещи. Может быть, она прогуляться вышла.