- Я, как ты понимаешь, - Жан развел руками, - инвалид. Я о таких вещах не думаю, с тех пор, как Дельфина умерла. Родами, - он помолчал, - вместе с мальчиком нашим. Я поздно женился, после крушения, сорока лет. Дельфина меня ненамного, младше была. Она из хорошей семьи, нашей, бретонской, только очень обедневшей. Жила с вдовым отцом, как Элиза со мной, - Жан улыбнулся, -мы с ней в церкви познакомились…, - он сделал ход: «Элизе четыре года исполнилось, когда она мать потеряла». Аарон налил им немного сидра. Священник, ободряюще, сказал: «Следующим годом у тебя внук появится, или внучка. Молодые, - он усмехнулся, - друг от друга не отходят».

Они действительно все время были вместе. Элиза и Виллем брали лошадей и на весь день отправлялись в лес. Когда они в воскресенье пошли к мессе, Элиза шепнула отцу: «Папа, милый, я счастлива. Спасибо тебе, спасибо…»

- Вовсе не за что, - Жан пожал ее теплую, маленькую руку, - дорогая моя баронесса де ла Марк. Муж у тебя замечательный, вы друг друга любите..., - зять помог ему взойти по ступеням церкви.

- Остались бы они здесь, - тоскливо подумал Жан, слушая знакомые, латинские слова мессы. «Мальчик бы имениями управлял. Он способный, у него с математикой хорошо…, Он инженер, он хочет работать, что ему здесь делать? И отец его ждет, что они в Бельгию вернутся…, Нельзя думать только о себе, - горько сказал маркиз, - у Виллема тоже отец есть. Он скучает по сыну…»

Младший Виллем отправил телеграмму в Мон-Сен-Мартен после венчания. Здесь он получил ответ. Барон де ла Марк поздравлял молодых с браком и надеялся вскоре увидеть их в Бельгии. Юношу ждало место инженера на семейных шахтах.

Виллем помолчал:

- Дядя Жан…, Отец много для меня сделал. Я не могу бросать компанию…, Я обещал ему приехать в Мон-Сен-Мартен. И вы видите, - он положил большую руку на телеграмму, - папа рад нашему браку…, Сестра моя замуж выходит, летом. Мы вас навестим осенью, дядя Жан, - торопливо добавил Виллем, - обязательно.

Маркиз вздохнул: «Я понимаю, милый мой. Отправляйтесь в Бельгию. Это твой дом, твоя работа…, Пишите мне, - он поманил Виллема к себе и поцеловал юношу в лоб: «Ты о моей дочери позаботишься, я знаю».

Виллем кивнул и пожал ему руку: «Спасибо вам». Он проводил тестя до его спальни. Маркиз велел:

- Беги к жене. Мы с Аароном люди пожилые. Ложимся поздно, читаем…, А вы устаете, должно быть, -маркиз подтолкнул юношу к деревянной, узкой лестнице, что вела на второй этаж дома.

Виллем не уставал. Как можно было устать, думал он, быстро идя по устланному старым ковром коридору, когда Элиза оказывалась рядом? Юноша просыпался утром и долго любовался ее спокойным, милым лицом, темными, длинными ресницами, белокурыми, заплетенными в косы волосами. Она была маленькая, нежная, мягкая, она улыбалась во сне. Виллем осторожно целовал розовые, сладкие губы. Элиза, не открывая глаз, шептала что-то, обнимала его, и он забывал обо всем. Хотелось никогда, никуда ее не отпускать. Он так и говорил, потом. Элиза смеялась: «Я сбегаю на кухню, и вернусь, с завтраком». Виллем все равно, и на кухню шел вместе с ней. Слуг здесь не держали. За домом присматривал старый егерь, ровесник маркиза, помнивший его подростком. Он приносил свежую рыбу и лесной мед, и ухаживал за лошадьми. Элиза разжигала очаги, надевая простой, холщовый фартук: «Здесь прабабушка Марта блины пекла. Ее отряд в этом доме стоял, во время восстания».

Она тоже пекла гречневые блины с медом, и варила кофе. Виллем, помогая жене, все не мог удержаться. Он касался маленькой руки, целовал завитки белокурых волос на шее. Дома Элиза не покрывала голову. Виллем обнимал ее, пахнущую выпечкой, такую близкую. Жена шептала: «Позавтракаем, и в лес отправимся, потерпи…»

Элиза хорошо знала окрестности. Иногда они брали лошадей, но чаще уходили пешком, с плетеной корзинкой, что нес Виллем. Жена показывала ему сказочный лес, Броселианд, могилу Мерлина, дерево, где Фея Озера удерживала волшебника. В Долине-без-Возврата, глядя на серые камни, что усеивали склоны холмов, на далекую, блестящую воду озера, Виллем обнял жену:

- Так же и я, Элиза, так же и я…, Ты меня околдовала, как Ланселота Озерного…, - он вдохнул запах ландыша и медленно провел губами по ее щеке.

- Пойдем, - попросил Виллем совсем тихо, - вернемся к тому ручью, помнишь?

Она помнила. Элиза только иногда, ночью, чувствуя сильную, надежную руку мужа, обнимавшую ее за плечи, думала:

- Интересно, а с Давидом…, Как бы с ним было? Не смей, - злилась на себя девушка, - не смей и говорить такого. Ты любишь Виллема, он тебя, появятся дети…, - она отгоняла от себя эти мысли и засыпала, устроившись под боком у мужа.

Аарон усмехнулся, глядя в окно:

- Идут, за руки держатся. Пора и поесть, девятый час вечера, - он взглянул на свой хронометр. Вернувшись к столу, священник ахнул: «Жан!». Зять поставил ему мат. Маркиз весело заметил, погладив бороду:

- В этой позиции тебе никак не выиграть, дорогой мой. Джоанна мне написала, - он помолчал, - они с Полем оставили распоряжение, чтобы их на Пер-Лашез похоронили, в семейном склепе.

- Джоанна всех нас переживет, - Аарон собрал старые фигуры черного дерева и слоновой кости, - ей семьдесят лет, а она до сих пор статьи пишет, переводит, печатается. Поль вообще молод, шестьдесят пять, - он потрепал зятя по плечу, - и ты еще юноша.

Элиза, еще с утра, приготовила паштет из рыбы, и пирог с овощами. За обедом они смеялись, шутили. Жан рассказывал об атаке войск генерала де Шаретта на Ренн, и смотрел на дочь. Он заметил, что Элиза и Виллем держатся за руки, под столом. Маркиз удовлетворенно улыбнулся: «Все у них будет хорошо».

Молодые рано ушли спать. Они с Аароном еще посидели в гостиной. Каноник писал письма, а Жан перелистывал Библию: «День, какой славный был. Хорошо, напоследок, что семья вместе собралась. Я исповедовался, вчера еще. Не забыть конверт для Аарона на стол положить. Он его сразу найдет».

Маркиз назначал зятя душеприказчиком, но завещание было простым. Все состояние де Монтревалей, кроме сумм, отходивших католической церкви, предназначалось Элизе. Жан просил похоронить его в соборе Ренна, рядом с отцом и матерью.

У себя в комнате Жан взял молитвенник: «А все остальные де Монтревали, кто, где лежит. Кто из крестовых походов не вернулся, кто на войне погиб…, Дедушке голову отрубили, и не найдешь, где его могила. Ничего, у Элизы дети родятся…, - он вспомнил ласковый поцелуй дочери, пожатие ее руки: «Спокойной ночи, милый папа!». Жан заснул, помолившись, удобно устроившись в постели.

Каноник рано утром пошел на почту. До деревни было пять миль, но Аарон, в Кентербери, привык к долгим прогулкам. Его дом стоял за городом, а от экипажа он отказывался. Все еще спали. Над озером висел легкий, белый туман, распевались птицы. Он шел через густую, в росе траву, под вековыми дубами и вспоминал старое дерево в Мейденхеде, на церковном кладбище.

- И меня там похоронят, наверное, - вздохнул Аарон, - хотя, что это я о таком думаю? Мне внучку надо вырастить. Счастливец Жан, повезло ему с зятем. Они будут приезжать, внуков ему привозить…, И Виллем сменил гнев на милость. Может быть, и семье напишет…, - Аарон оставил на почте конверты для родни. Он осторожно попросил Джоанну выяснить у синьора Гарибальди, что могла делать Анита на юге Италии, в Аспромонте.

- Может быть, - Аарон глядел, как служащий наклеивает марки, - может быть, и узнаю что-то…

Второе письмо было для Вероники, в Лондон, с отдельной запиской для внучки. Аарон писал ей печатными буквами. Священник пообещал: «Когда я вернусь в Лондон, я куплю книгу мистера Мэлори о легендах короля Артура. Мы с тобой ее почитаем, и я расскажу о здешних, волшебных лесах».

Когда он вернулся к охотничьему дому, ставни были захлопнуты.

- Принесу Жану кофе, - решил Аарон, - ему вставать тяжело, пусть в постели выпьет. И молодым поднос оставлю.

Он, насвистывая, приготовил завтрак и поднялся к спальне зятя. Дверь была приоткрыта. Священник нажал на медную ручку и остановился с чашкой в руках. Он знал, как выглядит смерть. Аарон видел ее в Крыму и в Южной Африке. Он опустил кофе на столик у кровати, и присел. Аарон ласково закрыл голубые, мертвые глаза. Зять улыбался.