— Думаю, — они кивнул на женщину вдалеке, — жены наши поладят. С Марией сложно не ужиться — она тихая, спокойная, только о детях и хозяйстве думает.

Женщина стояла на пороге усадьбы, в совсем простом платье, ее косы были прикрыты чепцом, и она, сразу, даже не обращая на них внимания, взяла на руки спящую Элизабет.

— Господи, Питер, какая милая, — Мария поцеловала девочку в щеку и шепнула: «Ну, все, моя хорошая, ты теперь дома!».

Та открыла глазки, зевнула и прижавшись к груди женщины, сказала: «Дома».

Взрослые рассмеялись, и Пьетро сказал: «Это мой друг Джованни».

Мария присела и, когда она подняла взгляд, ди Амальфи едва не пошатнулся — под длинными ресницами таились черные, как римская ночь, глаза. Она вся была маленькая, ладная, с легкой, летящей походкой, и, когда она шла впереди них, неся на руках дитя, он вдруг увидел, как покачиваются ее широкие бедра.

Джованни подумал, что она похожа на ту Венеру работы синьора Тициана Вечелли, что поднималась из моря, выжимая волосы — только у этой они были не рыжие, а темные, словно крыло ворона. И белая, как самый драгоценный мрамор, кожа на нежной, чуть приоткрытой скромным воротником шее.

За обедом он старался не смотреть в ее сторону — понимая, что все усилия его — тщетны.

Она вдруг покраснела — жарко и тихо сказала: «Вам, наверное, сложно было везти ребенка, хлопот с ней много было».

— Она очень хорошая девочка, спокойная, — улыбнулся Джованни. «В Париже у Пьетро были дела, а мы с Изабеллой сходили посмотреть уличный театр — ей очень понравилось. Да и на корабле тоже — она же никогда еще не видела моря».

— Скучаете по своим детям? — женщина, наконец, взглянула на него, и Джованни почувствовал, что и сам краснеет.

— Я не женат, — коротко сказал ди Амальфи.

Петя зашел к мальчикам и сказал: «Ну, пошли знакомиться».

Лиза сидела на полу своей детской, и, восхищенно что-то лепеча, рассматривала деревянных кукол, которых отец купил ей в Париже. Она и сама была похожа на куклу — в темно-синем, под цвет глаз, бархатном платьице и белых чулочках.

— Девочка, — разочарованно протянул Ник. «Она и говорить-то не умеет, маленькая».

Лиза недоверчиво посмотрела на кузенов, и вдруг, улыбнувшись, сказала: «Ciao”.

— Вот видишь, — толкнул брата Майкл, — «говорит!»

Петя, улыбаясь, поднял дочку на руки. Она, как всегда, прижалась к нему, и Воронцов сказал: «Пойдем в сад, Лиза? Только сначала переоденемся, ладно?».

— Ты бери мальчиков, Петя, — Маша стояла на пороге детской, «а мы с Лизой сейчас спустимся».

Взрослые сидели на террасе, смотря за тем, как играют братья с сестрой. Лиза, смеясь, сидела на траве, пытаясь поймать мяч, которым перекидывались близнецы.

— Здесь ей будет хорошо, — улыбаясь, сказал Джованни. «Только вам, Мария, наверное, и так хлопот достает, а тут еще третий ребенок».

— Ну что вы, — она склонилась над вышиванием, не смотря на него, «мне только в радость.

Дочки у меня нет, так хоть племянница будет. К мальчикам мы уже осенью будем учителей приглашать, как шесть лет им исполнится, а я пока с маленькой буду занята».

— У вас здесь много книг? — спросил ди Амальфи. «Для мальчиков?»

— Очень, — она улыбнулась. «Что-то из лондонского дома нашего привезли, да и еще покупаем — нам же нельзя в театр ходить, или музыку слушать — вот только книги и остаются.

— А можно посмотреть? — Джованни взглянул на нее. «На книги».

— Ну конечно, — она поднялась, отложив вышивание, и он тут же встал. Маша подумала, что он даже выше Степана.

— Я присмотрю за детьми, — крикнул им Петя с лужайки. Он лежал в траве, закинув руки за голову, а Лиза ползала по нему, заливаясь от смеха. «Вот сейчас съем!» — грозно сказал Воронцов, чуть приподнимаясь, и дочь расхохоталась еще сильнее.

— Ну конечно, — пробормотал Петр, «ты же у меня папина дочка, ничего не боишься».

Лиза посмотрела на него синими, светящимися глазами, и он вдруг сильно прижал ее к себе — боль в сердце на мгновение заполнила все вокруг. «Господи, — подумал Петя, «двоих любимых ты у меня забрал уже, так хоть эту мне оставь, в милости своей».

— И не кидайтесь тут мячом над моей головой, — сварливо сказал он близнецам, «а то как встану, и вашим воспитанием займусь, совсем разбаловались».

— Дядя Питер, а на лодке покатаете нас? — умоляюще протянули племянники.

— Ну что с вами делать, — Петя зевнул, «берите Элизабет, и пошли».

— У вас очень хорошие книги, — сказал Джованни, когда они сидели в прохладной библиотеке.

«Вы на латыни читаете?»

— Да, и по-французски тоже, — женщина отчего-то вздохнула. «Сейчас много на английский уже стали переводить, конечно, но мальчики, как мне кажется, пусть латынь учат — пригодится.

Хотя, наверное, они тоже моряками станут, как мой муж».

Ди Амальфи слышал про Куэрво, но никогда с ним не сталкивался — он работал только в Новом Свете, а Джованни там даже никогда не был.

— Я тоже знаю латынь, — улыбнулся он. «У меня было хорошее католическое образование».

— Вы католик? — глаза женщины расширились и ди Амальфи не выдержал — рассмеялся.

— Синьора Мария, — сказал он лениво, — я поставщик его святейшества папы Григория. У меня в друзьях половина римской курии. Я обедаю с кардиналом-камерленгом. Конечно, я католик», — в его темных глазах метались шаловливые искры.

Женщина вдруг усмехнулась, и Джованни подумал, что не целовать эти губы — преступление.

— Я понимаю, — сказала она, посерьезнев. «Тяжело вам?»

— Бывает, — нехотя ответил Джованни, не отрывая взгляда от ее красивых рук — без браслетов, без колец. «А вы в Лондон совсем не приезжаете?»

— Отчего же? — она улыбнулась. «Вот сейчас собиралась с мальчиками — за покупками, и потом им корабли на Темзе показать. Теперь и Элизабет тоже с нами поедет».

— Хотите, я вам помогу? — спросил он. «Сложно же с тремя детьми на руках».

Она опять покраснела. «У вас же дела свои, наверное».

— Я, синьора Мария, очень давно не был в Лондоне, — улыбаясь, сказал ди Амальфи. — Конечно, у меня есть дела — но не целый же день они занимают.

Мария взглянула на него: «Ну, если так — то я буду очень рада. Питер в июле уедет обратно на континент — он мне говорил, что только ненадолго в стране, — и я опять одна останусь».

— На, возьми своих сыновей, — позвал ее Петя. «Мы все мокрые, грязные и есть хотим».

Пустоватые комнаты дома у собора Святого Павла заливал косой, послеполуденный свет.

— Вот это ты молодец, — Джон похлопал по копиям документов. «Переписка кардинала Уильяма Аллена и папы Григория. Был ты там, в Дуэ, в этом «английском колледже», как они его называют?»

— Был, конечно, еще зимой, — Джованни улыбнулся, — в раскрытое окно веяло свежим, западным ветром. «Король Филипп платит им двести дукатов в год, что-то подкидывает папа, что-то — близлежащие монастыри. Там сейчас около пятидесяти студентов, в этой семинарии, однако они собираются перебираться в Рим, тогда станет больше».

— Мы их, конечно, тут ловим, — этих так называемых священников, а по сути — католических шпионов, — задумчиво сказал Джон, перелистывая бумаги, — но не всех. Рук не хватает. Если бы кто-то сидел непосредственно там…, Ты не хочешь принять сан? Ненадолго, разумеется.

— Нет, спасибо, — ехидно ответил итальянец, — не горю желанием.

— И Корвино нельзя постригаться — он с доном Хуаном еще не закончил работать, — вздохнул разведчик.

— А что, закончит когда-нибудь? — усмехнулся Джованни.

— Никто не вечен, — рассеянно ответил Джон. «Это я Хуана имею в виду, конечно».

— А, вот ирландская папка, которую ты привез. Ладно, я сегодня посижу еще, почитаю, а завтра будь тут к обеду — поедем к Ее Величеству, разговаривать про эту Ирландию, будь она неладна, хлопот с ней — не оберешься, а пользы — грош. Ты, кстати, осторожен, помнишь про Орсини? — серьезно спросил Джон.

— Орсини сидит у себя в Браччано. — отмахнулся ди Амальфи. «Кончилась карьера нашего герцога — у него теперь незаживающая дыра в животе, говорят, с ним рядом в одной комнате и находиться невозможно — так смердит.