-Нет, - улыбнулся Мэтью и развел руками.

Они обнялись в передней. Ни на какой вокзал Мэтью не собирался. Ему надо было оказаться в заливе Бельмонт. На слиянии Потомака и реки  Оссокван, в тихой деревеньке Колчестер, его ждал паровой катер.

-На побережье меня никто не найдет, - Мэтью пожал руку брату, - даже если Вильямсон заговорит. Кузен Дэниел рано или поздно все равно начнет его пытать. Бут в Мэриленде, а остальные меня не интересуют. Свое задание я выполнил.

Майкл проводил брата глазами. Мэтью  шел, выпрямив спину, невысокий, легкий. Мужчина вздохнул:

-Даже переночевать не захотел. Конечно, тяжело ему сейчас, конфедераты сдались, а еще и Аталия…, Главное, что Мэтью жив, что с ним все в порядке. Мы еще увидимся, обязательно, - брат исчез в темноте. Майкл, постояв, немного, направился к Капитолию. Там была стоянка городских карет. «Они, наверняка, в тюрьме Арсенала, - подумал Майкл, - но сейчас все разрешится. Хорошо, что Мэтью мне об аресте сказал. Бедная моя девочка, она испугалась, плачет…, Надо немедленно поговорить с Дэниелом, если он там».

Когда Майкл выходил из библиотеки, сварить кофе, Мэтью достал из стола один из пистолетов. У брата их было несколько. Заодно, просмотрев бумаги, он понял, что Атцерода и Пауэлла, действительно, еще не арестовали, а местонахождение Бута и Херольда неизвестно.

-И не будет известно, - сказал Мэтью себе под нос, - это я вам обещаю. И меня никто не найдет. Это не Аталия, это Вильямсон. Он всегда умел держать нос по ветру, мерзавец. Понял, что северяне выигрывают, и предложил дочь Майклу. Аталия не могла сама ничего решить. У женщин на такое просто ума не хватает. Они, как собаки, идут за хозяином. Ничего, я потерплю, - Мэтью улыбнулся, - у нее появится новый господин, и скоро.

Оказавшись у Потомака, он огляделся и вздохнул. Вдоль реки надо было идти пешком, почтовые кареты ночью не отправлялись.

-Ладно, - подумал Мэтью, - пятнадцать миль, ничего страшного. Посплю где-нибудь в лесу, весна теплая. Для патрулей у меня есть паспорт. Мистер Делани, уроженец Массачусетса, от службы в армии освобожден.

Оружие Мэтью не беспокоило. С ним в Америке ходили и военные, и штатские. «И женщины, - кисло сказал он, глядя на огни, что блестели над темной, широкой рекой,  - например, кузина Марта. Волчица, одно слово».

В пяти милях от города стояли паровые фрегаты, но Колчестер был ниже линии блокады.

- Туда не доберутся, - Мэтью закурил папироску и свернул на широкую, наезженную дорогу, что вела вдоль Потомака на юг.

Во дворе тюрьмы Арсенала зажигались газовые фонари. Дэниел распахнул дверь камеры, держа в руках чашку кофе. Полковник сидел, привязанный к стулу Он увидел, как голова Вильямсона клонится набок. Дэниел поставил чашку на стол, и хлестнул его по щеке: «Я сказал, не спать!». Уходя, в середине дня, майор Горовиц обаятельно улыбнулся: «Я ненадолго, полковник. Вернусь, и мы продолжим нашу беседу». Дэниелу сказали, что Вильямсон не ложился за все время, проведенное в камере. Майор Горовиц, вызвал охранника в коридор: «Пусть сидит, а  если он, хоть попробует глаза закрыть, сразу его бейте. Не стесняйтесь».

Охранник, судя по всему, действительно не стеснялся. У Вильямсона была кровь в бороде. Он пошлепал разбитыми губами и неразборчиво попросил: «Отпустите меня, майор Горовиц, я ничего не знаю, клянусь вам…, Где моя дочь?»

-Упрямец, - Дэниел закурил сигару.  Он побывал на допросах Вейцмана и вдовы Саррет. Те, наконец, признались, что оружие, найденное в пансионе, привез туда тот же самый, проклятый Дрозд. Из них выбили описание Дрозда, однако невысоких, светловолосых мужчин в столице было не перечесть. «Он хорошо знал Вашингтон, - заявил Вейцман, - Дэвид Херольд потом мне сказал, что Дрозд, наверное, здесь вырос, как и он сам».

-Здесь кто  только не вырос, - мрачно подумал Дэниел, - сто тысяч человек в столице, а еще предместья. Мэриленд, Виргиния…, Мы его всю жизнь будем искать, и не найдем.

Дэниел, утром, показал Вильямсону анонимные письма, однако бывший полковник утверждал, что все это ложь. Майор Горовиц щелкнул крышкой своего хронометра: «Почти сутки он не спит. Крепкий человек, конечно. Однако и не таких ломали».

Вильямсон подавил в себе желание опустить веки:

-Господи, какой я был дурак. Он за мной следил, этот Дэниел, с начала. Еще с той поры, как мы в столицу приехали…, Поэтому он со мной познакомился. Они все знали, все…, Почему я раньше к ним не пришел, с повинной?  Нельзя, - велел себе Вильямсон, - нельзя говорить о Буте. Его не поймали,  и не поймают. Нельзя даже упоминать имя мистера Вулфа. Он не пощадит Аталию, если узнает. Ее отпустят, она ни в чем не виновата…, - Вильямсон заплакал. Дэниел, раздраженно, перебирал бумаги на столе:

-Право, Джеймс, стыдитесь. Вы боевой офицер, герой войны…, Признайтесь, что вы возглавляли шпионскую сеть, расскажите нам, кто такой Дрозд…, - Дэниел присел на край стола и посмотрел в подбитые, окруженные синяками глаза. Вильямсон молчал.

В камере все было готово. Дэниел усмехнулся: «Полковник посмотрит начало спектакля, и во всем признается. Аталию мы отпустим, ей некуда будет идти. Кроме меня, разумеется».

Он позвонил в колокольчик и приказал охранникам: «Отвяжите мистера Вильямсона и наденьте на него наручники. Мы кое-куда прогуляемся».

Дэниел не показывался на глаза Аталии. К ней вообще никто не заходил до этого вечера. Сейчас майор Горовиц отправил к ней Пинкертона. Девушку должны были доставить в особую камеру.

-Когда Вильямсон начнет говорить, - сказал Дэниел сыщику, -  выводи ее за ворота тюрьмы и оставляй там. Как она до города доберется, не наша забота. Не забудь ей сообщить, что ее отец идет под военный трибунал и его ждет смертная казнь, - добавил майор Горовиц.

Они спускались в подвал. Вильямсон еле шел, едва переставляя ноги. Полковник вдруг остановился:

-Вы меня ведете на расстрел? - он попытался рухнуть на колени. Было полутемно, в неверном свете газовых рожков, Дэниел увидел, как исказилось лицо арестованного.

-Дайте мне попрощаться с дочерью, пожалуйста…., - Вильямсон зарыдал. Дэниел брезгливо поднял его за рукав испачканной кровью нижней рубашки. От полковника пахло потом и страхом, нижние брюки были влажными, в умывальную его не водили, Дэниел приказал: «Пусть этот южанин почувствует на своей шкуре, что такое, быть в оковах».

-В Америке казнят по приговору суда, - холодно сказал Дэниел, подводя Вильямсона к зарешеченному окошку камеры.  Они услышали хохот и чей-то ленивый голос: «Покажи нам свой зад, девочка, хотя нет, - девушка взвизгнула, - я сам его оценю».

Дэниел увидел, как побелело лицо Вильямсона. «Нет, не надо, пожалуйста, не надо…., - девушка рыдала, - я здесь по ошибке, случайно…»

-Мы здесь все по ошибке! - крикнул один из мужчин: «Не теряйте времени, ребята! Тащите ее поближе к нарам!»

-Это дезертиры из соединений для цветных, - спокойно сказал Дэниел, рассматривая через решетку Аталию. Белокурые волосы растрепались, она забилась в угол, сжавшись в комочек. Девушка плакала, мотая головой.

-Их здесь, - Дэниел посчитал, - четверо. К утру, - он щелкнул крышкой хронометра, - мы, конечно, обнаружим ошибку, заберем отсюда вашу дочь…., - он искоса посмотрел на Вильямсона.

На роли дезертиров Пинкертон взял охранников из тюремного корпуса для цветных. Аталия истошно закричала. Вильямсон опустился на колени: «Я прошу вас, майор Горовиц. Спасите мою девочку…, Это я передал револьвер Буту, я был главой шпионской сети конфедератов…»

Вильямсон бы признал, что это он убил Линкольна, только бы не слышать рыданий дочери, ее страшного, высокого крика: «Пожалуйста, кто-нибудь, пожалуйста…».

-Так бы сразу, - вздохнул Дэниел. Майор щелкнул пальцами, и  приказал охранникам, что следовали за ним: «Прекратить беспорядок, и отпустить девушку».

Вильямсон, стоя на коленях, нашел руку Дэниела и прижался к ней губами. Майор Горовиц, поморщившись, вытер ее носовым  платком: «Пойдемте. Нас ждет долгая ночь».