-Во мне ты видишь блеск того огня,
Который гаснет в пепле прошлых дней,
И то, что жизнью было для меня,
Могилою становится моей.
Сальвадор, изумленно, молчал.
-Мой отец знал пять языков и был домашним наставником, в Луизиане, - объяснил Энтони: «Он и стихи писал, и прозу. Жаль только, что ничего не сохранилось».
Они сидели в пышно цветущем саду. Зимнее, мягкое солнце освещало алые розы.
-Будто кровь, - вздрогнув, подумал Сальвадор.
-Я понимаю мистера Бенджамина, - он, незаметно, горько улыбнулся: «Выживем, война закончится, и объяснюсь ей. Мне едва за сорок. Мне тоже хочется детей, семьи…, Может быть, она мне и не откажет. Она не еврейка, но это не страшно. Для женщин такое гораздо проще. Бет, - он все смотрел на розы, а потом, отчего-то, спросил: «А почему не сохранилось?»
Юноша потушил папиросу в серебряной пепельнице:
-Хозяин имения, где жила моя семья, изнасиловал мою мать. Мой отец убил этого человека. Потом и отца и мать забили до смерти плетьми. На моих глазах. Мне тогда было десять лет, меня продали дальше, - он отвернулся. Сальвадор, после долгого молчания, выдавил из себя: «Простите, мистер Энтони. Я больше никогда…»
-Да, - согласился юноша, - не надо. Со Странницей все в порядке. У нее просто есть сведения, которые пока не проверены. Она не захотела их со мной передавать. Она сама сюда приедет, к Пуриму, - Энтони улыбнулся. Увидев глаза Сальвадора, юноша добавил: «Я у еврея работал, и Библию наизусть знаю. Аманы, мистер Сальвадор, рано или поздно будут наказаны. Что у мистера Толедано, дома будет происходить, об этом вы узнаете.
-Дизраэли выкрест, - мистер Толедано поправил черную, бархатную кипу: «Ребекка, поешь что-нибудь. Не надо себя голодом морить, даже ради жениха».
Дочь Толедано, высокая, изящная, черноволосая девушка, в пышном, с кринолином, отделанном кружевом платье, только нежно покраснела. «А что, - заинтересовался Сальвадор, - вы уже подписали соглашение о помолвке?»
-За этим рав Горовиц сюда и едет, - Толедано откинулся на спинку заскрипевшего стула и махнул рукой:
-Убирайте со стола, и заварите нам кофе! Впрочем, - он прикурил от свечи и предложил Сальвадору сигары, - это формальность. Он здесь останется до Песаха. Перед праздником поставим хупу. Рава Горовица, благодарение Богу, беспрепятственно выпускают из Нового Орлеана. Даже северяне понимают, что он один из немногих раввинов, еще оставшихся на юге. Он ездит, навещает общины…, Он безобидное создание, сидит над Талмудом, учится…, Такой зять мне и нужен, - решительно заключил Толедано, - рав Горовиц мне не будет прекословить. И Ребекке, - он, со значением, взглянул на дочь, - тоже.
Девушка опять покраснела, перебирая длинными пальцами шелковую скатерть. Сальвадор отпил хорошо заваренного кофе:
-Если рав Горовиц будет здесь, пусть он ведет молитву. Пока мы нового раввина найдем, много времени утечет. Война, сюда никто не соглашается ехать…
-Скоро мы победим, - уверил его Толедано, откусив сразу половину мильфея, облизывая пальцы, - это я вам говорю, как человек, который часто бывает на фронте.
-Выясним, - холодно подумал Сальвадор, выпустив ароматный дым, - что на фронте происходит.
Он шел домой по узким, усаженным магнолиями улицам, пробираясь через разряженную толпу. Сухопутные сражения происходили далеко от Чарльстона, город был в тылу, но здесь было много моряков. Северяне всю осень и зиму пытались обстреливать порт с океана, многие дома были разрушены. Сальвадор прислушивался к разговорам на улице. Иногда там можно было узнать важные вещи. Он вспомнил, как две недели назад уловил, в одной из кофеен, тихий голос какого-то капитана:
- Я вам говорю, лейтенант, «Ханли» еще атакует северные корабли.
-Она два раза тонула, - скептически заметил его собеседник, - в последний раз со своим создателем на борту. Тридцать человек погибло. Думаю, должно быть понятно, что подводные лодки, просто очередной сумасшедший прожект. Даже северяне от них отказались.
-Не отказались, - буркнул капитан: «Мы «Ханли» два раза поднимали, и я вам обещаю, она выйдет в море. Я сам буду на борту».
-Надо предупредить, - решил Сальвадор. На следующий день он пошел в порт и долго разглядывал дымки на горизонте. Паровые фрегаты северян заперли гавань Чарльстона. Все побережье юга было блокировано военными эскадрами.
-Господи, - устало попросил Александр, - пусть война закончится. Мы за правое дело стоим, но ведь в каждой семье кого-то потеряли. Брат на брата поднялся, сын на отца…
-Приедет Странница, со своими сведениями, и тогда все новости на север передам, - он подошел к своему изящному особняку. До войны Сальвадор занимался финансами штата, был государственным чиновником, но с началом сражений подал в отставку, ссылаясь на здоровье. Здоровье у Александра было отменное. В Вашингтоне ему велели не рисковать. Оставаясь на своем посту, он бы, не смог управлять разведывательной сетью на юге.
Он жил тихо, руководил общиной, готовил мальчиков к бар-мицве. Их раввин умер в начале войны. С тех пор в синагоге Кахаль Кадош Бейт Элохим они справлялись сами.
-После войны и наймем раввина, - Сальвадор постоял у калитки, вдыхая тяжелый, сладкий запах цветов. С востока, с моря, доносились пушечные залпы. Фрегаты северян опять начали обстреливать порт. Улица была тихой, пустынной, Сальвадор жил на окраине. Он усмехнулся:
-Хоть этого рава Горовица увижу. Бабушка мне рассказывала, как миссис Горовиц на аукционе продавали. Она потом у бабушки жила, пока на север не уехала.
Он курил, сидя на кованой скамейке в саду:
-Приедет Бет, все ей и скажу. Незачем тянуть. Если я ей, хоть немного, по душе…, Война, вдруг меня арестуют. Или ее, - Сальвадор похолодел. Он должен был называть Бет Странницей, и называл, но в последний год, когда он начал видеть ее во снах, он все чаще улыбался и говорил: «Бет».
-Странница, Странник…, - Сальвадор стряхнул пепел: «Майор Горовиц романтик в душе, как бы он это ни скрывал».
Странник, курьер с глубокого юга, тоже не сегодня-завтра должен был навестить Чарльстон.
-Бет знает, где его искать, - вспомнил Сальвадор, - если со мной что-то случится. Ерунда, что может произойти? Три года война идет. Никто меня ни в чем не подозревал за это время. И все равно, Французский Квартал, гугенотская церковь, третий ряд слева, утренняя месса. Пароль: «Это, кажется, единственная гугенотская церковь на юге?». Отзыв: «И во всей стране». Но все будет спокойно, конечно. Передадут мне сведения и разъедутся. Еще этот рав Горовиц…, - Сальвадор поднялся и достал из кармана костюма ключи от парадной двери: «Толедано о нем позаботится, жених его дочери. Снимет ему апартаменты, с кухней, приставит к нему рабов».
У калитки Сальвадор увидел огонек папиросы. Невысокий, легкий мужчина в скромном, но хорошем костюме, курил, привалившись к ограде. У его ног стоял элегантный саквояж. Он снял мягкую шляпу, под ней была кипа. Гость протянул Сальвадору крепкую руку. Каштановая борода была красиво подстрижена, глаза у мужчины были серо-синие, пристальные.
-Здравствуйте, - смешливо сказал мужчина, - магнолии у вас, в Чарльстоне, хороши.
-Они не все еще зацвели, - отозвался Сальвадор, отвечая на рукопожатие: «У него мозоли, от пера, - понял Александр, - журналист, или учитель. Акцент у него южный. Тоже еврей, надо же».
-Я Кормщик, - Сальвадор, как всегда, представляясь тем агентам, которых он еще не знал, улыбнулся.
-Странник, - поклонился мужчина. Сальвадор похлопал его по плечу: «Добро пожаловать в Чарльстон, я вас ждал». Он оглядел безлюдную улицу. Открыв дверь, Александр пропустил Странника в переднюю. Он чиркнул спичкой, зажигая свечи.
Гостиная у Сальвадора была уютной, но с тем легким налетом заброшенности, что появляется в нежилых комнатах. Персидский ковер был чистым, на крышке палисандрового дерева фортепиано не было заметно пыли, серебряные подсвечники блестели.
Джошуа, лежал на диване, закинув руки за голову: «Видно, что он холостяк. Видно, что дети не возятся на ковре, не рисуют на столе. Видно, что сюда заходят раз в неделю, а то и реже. У меня, - мужчина вздохнул, - тоже так. А мне уже двадцать семь».
