-Где Евгения Александровна? - прервал его жандарм. Мальчики, заметил Волк, о матери даже не вспоминали. Коля только сказал: «Когда папа вернется из Царского Села, месье Франсуа, мы уже выздоровеем?»

-Конечно, мой милый, - Волк погладил каштановые локоны.

-Папа с нами гулять пойдет, - заявил Саша, - в экипаже нас прокатит!

-Должно быть, на кухне, - Волк пожал плечами, - греет воду. Она хотела спуститься вниз, напомнить вашему коллеге, секретарю, - Волк сдержал издевательскую улыбку, - что надо принять провизию из лавки. После этого я мадам Эжени не видел. Вы принесли травы? - поинтересовался Макс. «Мальчикам надо делать ингаляцию».

-Вы посидите с ними? - обеспокоенно спросил жандарм, передавая ему пакетик: «Мне надо…, отлучиться».

-Разумеется, - недоуменно ответил Волк: «А что произошло, месье?»

Илья Андреевич только махнул рукой, исчезая. Волк согрел воды, мальчишки подышали паром. Он  оставил их играть с железной дорогой. «Думаю, пару часов у меня есть, - пробормотал Макс, открывая дверь кабинета Федора Петровича, - а больше мне и не надо». Он посмотрел на телеграфный аппарат, на большой, темного дуба стол  с запертыми ящиками: «Сейфа нет. Должно быть, в Третьем Отделении стоит, - хмыкнул Макс: «Ничего, здесь тоже есть, чем поживиться».

Он сосредоточенно работал, с карандашом и блокнотом. Макс узнал, что мадемуазель Катрин зовут Бабочкой. Она получала содержание в шестьдесят рублей ежемесячно. У него в руках оказался список провокаторов, работающих в Варшаве и Вильно с польскими офицерами. Он выяснил, кто передает сведения о «Земле и Воле» в Третье Отделение. Наконец, Макс, нашел то, что было ему сейчас более всего необходимо.

-Капитан Роман Шевчук, - прошептал Волк, - уроженец Ковеля, служил в Московской военной комендатуре, переведен в Генеральный Штаб. Он же Гетман.

Шевчук, вспомнил Волк,  был среди тех людей, что не ходили на исповедь к отцу Яну. Волк оглянулся: «Когда инженеры придумают какую-нибудь технику, чтобы снимать копии с документов?  Очень неудобно».

Он аккуратно занес в блокнот все сведения. Вернувшись в детскую, Макс  весело спросил: «Примете меня к себе? Я могу подавать сигналы для поезда».

-Да, да, месье Франсуа, - закричали мальчики, - садитесь, пожалуйста!

Волк сидел, показывая то красную, то зеленую карточку, шутил и думал о том, что сегодня вечером надо непременно встретиться с Катенькой. «Надеюсь, Федор Петрович меня долго не продержит, - пожелал Волк, - хотя он, конечно, всю душу вымотать может, Анри был прав. Очень дотошный».

Волку надо было побывать в квартире на Литейном проспекте. Он хотел уложить Катеньку в постель и проверить, что рядом за соседи.

-Все должно быть тихо, - напомнил себе Волк, - это потом, когда их найдут, пусть газеты хоть захлебнутся в описаниях кровавой драмы. Ночью не надо привлекать излишнего внимания. Придется через подушку стрелять. На вечеринке посмотрю еще раз на этого Шевчука, он был у меня в коротком списке. Навещу Катеньку, а потом Сераковский приведет к ней на квартиру Гетмана. И  все будет закончено.

Волк не хотел, чтобы убийства были подозрительными.

-Федор Петрович, конечно, что-то почует, - усмехнулся он, - но ничего не докажет. Любовная драма, такое случается. Вызывает еще меньше вопросов, чем человек, спьяну упавший в канал. Тем более, судя по характеристике, Гетман не пьет. Травить его нельзя. Сейчас такие хорошие химики появились, что любой яд на вскрытии определят. Анри мне говорил о лаборатории Пастера. Месье Луи парижской полиции помогает, как бабушка Дебора, во время оно, - Макс выкинул красный сигнал, мальчики остановили поезд. С порога раздался уверенный голос: «Как вы здесь справляетесь, милые мои?»

-Папа! - Федор поднял руки: «Сейчас, сейчас, мои хорошие, руки вымою, с медициной не спорят. Месье Вильнев, - кивнул он на коридор, - на пару слов».

Снизу доносился топот, шум, скрип дверей. Волк понял: «Тело выносят». Шило Макс выбросил сразу же, как оказался в квартире. Оно лежало на дне Фонтанки, Волк швырнул его в форточку. Больше ничего подозрительного на нем не было, если не считать блокнота.

-Мой второй секретарь, - спокойно сказал Воронцов-Вельяминов, прислонившись к шелковым обоям, - скончался от удара, месье Вильнев. Мгновенная смерть, он и не страдал. Очень жаль, - Федор Петрович вздохнул, - ему тридцати не было. Хотел жениться…, Месье Вильнев, - он взглянул на Макса, - когда вы в последний раз видели мадам Эжени? Она уехала к нашим родственникам….,

-Голос не дрогнул, - уважительно подумал Макс, - отменное у него самообладание. Жена сбежала, а у Федора Петровича даже галстук не сбился. И не волнуется вовсе.

Выслушав месье Франсуа, Федор отпустил его к детям. Пройдя в умывальную, он, нарочито долго, тщательно, мыл руки флорентийским, миндальным мылом.

-Не бывает таких совпадений, - Федор взял шелковую салфетку, - я в них не верю. Один охранник ушел в аптеку. Второй в это же время, умирает от удара. Надо дождаться вскрытия, но наш доктор сказал, что на вид ничего подозрительного. И она сразу сбегает. Сучка, мерзавка…, - Федор увидел, что из гостиной пропал кортик.

-У нее были сообщники, несомненно…, Но как? И дитя…, - он поморщился и пообещал себе: «Я ее найду, убью, и заберу ребенка. С нее станется, - Федор сочно выругался, - эта гадина его сдаст в воспитательный дом, без зазрения совести. У нее нет чувств, и никогда не было. Надо письмо отправить, - напомнил он себе, - герцог Экзетер, несомненно, порадуется, узнав, кто убил его отца. Посмотрим, как долго ей удастся скрываться, и куда она отправится. Но я ее даже в Америке отыщу, а не я, так англичане».

Он покурил папиросу, успокаиваясь, и пошел к детям. Федор отпустил месье Вильнева, взяв с него обещание, прийти завтра.  Мальчики тихо выслушали его. Федор сказал им, что их мать иностранная шпионка, враг империи, что она вкралась к нему, Федору, в доверие, и обманывала его все это время. «Вас она никогда не любила, милые мои, - горько сказал Федор, - видите, она вас бросила, и даже не вспомнит о вас. И обо мне не вспомнит. Она сбежала, со своим любовником, тоже шпионом. Она лгунья, испорченная, порочная женщина, но мы все равно, - Федор отер слезу, - все равно должны молиться о  том, чтобы она обрела прощение Иисуса».

-Надо ее убить, - звонко сказал Коля, - раз она враг. Ты ее убьешь, папочка?

Саша молчал. Он, на мгновение, вспомнил прохладные, белые руки, голос, что пел ему колыбельную на французском языке. Мальчик помотал головой: «Не думай о ней. Папа говорит, что она нас бросила. Мы ей были нужны для выполнения задания. Мы для нее никто. Она забудет, как нас звали, - он, невольно, всхлипнул. Федор шепнул: «Идите, идите сюда, милые. Папа здесь, он вас никогда не оставит, никогда…, Через два года вы пойдете в лицей. До этого времени будете со мной ездить, если понадобится. И в Москву, и в Варшаву. Нам будет весело, обещаю».

-На поезде? - спросил Саша, обняв отца.

-На особом поезде, - он устроил их обоих у себя на коленях, и долго рассказывал им, как они летом, поедут в имение, как будут ходить на охоту, как он, Федор, купит им собаку, и свою яхту…

-Все будет хорошо, - уверил он сыновей.

Поужинав с детьми, он уложил их спать. На посту все привели в порядок. Илья Андреевич, съездив к родителям покойного, оставался ночевать в квартире. Федор отправился на вскрытие  в мертвецкой при Литовском замке.

В Третье Отделение он вернулся за полночь. По всему выходило, что бедняга Павел Григорьевич действительно скончался от удара. «Ни одного следа насилия на теле, - развел руками полицейский врач, - и явственное кровоизлияние в мозг. Такое бывает, даже с молодыми людьми».

Федор все равно не верил. Оказавшись в своем кабинете, он позвонил, чтобы принесли кофе и подошел к окну, что выходило на Фонтанку. Ночь была ветреной, реку рябило. Федор, отчего-то поежился. Он залпом выпил горький, крепкий кофе и, закурив, вернулся к столу. Бумага, написанная Юджинией, лежала у него в сейфе. Федор достал немного пожелтевший лист. Он вспомнил упрямые, прозрачные, светло-голубые глаза, и обух топора, расколовший светловолосую голову.