Она нашла Джона в кабинете. В углу стоял большой, елизаветинских времен, глобус, на мраморном камине, миниатюра красивой женщины, с темно-рыжими волосами и глазами цвета жженого сахара.

-Хорошие у нее были стихи, - Полина улыбнулась, - у синьоры Вероники. А от леди Констанцы ничего не осталось. То ли действительно, погиб ее архив, когда усадьбу Кроу жгли, то ли граф Ноттингем его на континент увез. Джон мне говорил, дядя Джованни что-то видел из тех папок, в Ватикане. Теперь и не узнаем, где он, - Полина неслышно присела на ручку кресла.

Джон отложил ручку и потянул ее к себе. От Полины пахло осенним лесом. Она была в бриджах для верховой езды, его старой, льняной рубашке, и куртке тонкой кожи. Белокурые волосы упали на его плечо. Полина серьезно сказала: «Нам надо пожениться, Джон».

-Я пишу, - герцог с готовностью показал на конверты.

-Все написал. Для Times, для Morning Post, объявление о помолвке. «Ее светлость вдовствующая герцогиня Экзетер, мадам Джоанна де Лу и месье Поль Мервель с радостью сообщают о помолвке Джона  Холланда, графа Хантингтона, герцога Экзетера и мадам Полины Фримен, - он вскинул голову. Полина, поцеловала его: «Ты не понимаешь, Джон. Нам надо пожениться прямо сейчас, - она почувствовала, что краснеет: «Можно, конечно, и на Рождество, но тогда люди начнут считать…, Не то, чтобы мне это было важно…, - Полина совсем замялась и уткнула голову куда-то в его шею.

-У меня сердце бьется, - понял Джон: «И у нее тоже. Господи, я не верю. Не могу поверить».  Он отодвинул конверты и усадил ее себе на колени. Она была легкая, маленькая. Джон, наконец, откашлявшись, озабоченно спросил: «А все…, все в порядке? Ты как себя чувствуешь?»

-Как в раю, - Полина дышала ему в ухо, сбивчиво, взволнованно: «Джон, но как это, …Я думала, что…, Я была уверена…»

Герцог взял ручку и чистый лист бумаги. «Я пэр Англии, - весело заметил Джон, - могу обвенчаться, где хочу. Хоть завтра. Сейчас отправлю телеграмму Аарону и Питеру, потом обедаем, садимся в ландо…., - он прервался: «Тебе можно ездить в экипаже?»

Полина обняла его за шею и велела: «Пиши, что начал. Можно, конечно». Она хихикнула и стала следить за его рукой. «Переночуем на Ганновер-сквер, - бормотал герцог, - я съезжу в канцелярию архиепископа, за лицензией. Аарон нас обвенчает, и отправимся в Саутенд». Он расписался и взял ее лицо в ладони: «Нет человека меня счастливей, любимая».

Они сидели, молча, обнявшись. Джон осторожно, очень осторожно положил ладонь на ее живот. «В июне, - шепнула Полина, - если все будет хорошо».

-Будет, - уверенно сказал Джон.

-В июне здесь все цветет, любовь моя. И ты, - он прижался губами к ее шее, где билась нежная, голубая жилка, - ты тоже цветешь. Я люблю тебя, - он замер, боясь пошевелиться, слушая ее дыхание, ловя удары ее сердца. Окна кабинета были раскрыты. Полина закрыла глаза, прижавшись щекой к его щеке, купаясь в тепле, что, казалось, наполняло все вокруг.

Как только дверь за отцом закрылась, Анита вскочила с кровати и подбежала к окну. Неприметный кеб стоял на противоположной стороне Ганновер-сквер, за парком. Девушка выдохнула: «Наконец-то».  Она еще вчера отослала в «Ломбардский пансион» записку: «Я готова».  Анита увидела, как отец усаживает тетю Полину в открытое ландо. Женщина была в кремовом, шелковом платье, с кринолином. Дядя Питер, за ужином загадочно сказал: «Все готово. Аарон, - обратился он к священнику, - ты договорился, в Блумсбери?»

-Конечно, - усмехнулся отец Корвино: «Церковь святого Георга. Две минуты ходьбы от Британского музея. Там однокурсник мой по Кембриджу служит. Все будет в порядке».  Глаза у отца, подумала Анита, были странные, как будто он одновременно хотел заплакать и засмеяться. «Хорошо, - Питер принялся за рыбу, - и до Юстон-сквер там пять минут, - он подмигнул Аарону и добавил: «Жаль, что ты, Анита, не сможешь на венчании быть».

Она сделала вид, что растянула ногу. Щиколотка была замотана шелковым платком. Ходила Анита, прихрамывая. После ужина мужчины курили, а  она играла Шопена. Отец поцеловал ее в каштановый затылок:

-Провожу всех в Саутенд, вернусь и будем сидеть с тобой в саду, осень теплая. Когда оправишься, - он указал  на ее ногу, - поедем к тете Еве. Погуляем, морем подышим. Его светлость там еще будет, с Полиной. Они нас на боте покатают, - Анита опять заметила в глазах отца какую-то грусть.

От него пахло кофе, хорошим табаком, ладаном. Девушка незаметно вздохнула: «Господи, я ведь сделаю больно папе. Разве Иисус нас учил такому? И что бы мама сказала…, - она вспомнила, как мать, перед отъездом на Крымскую войну, сидела с ней на берегу Темзы в Мейденхеде. Анита устроила голову на коленях Мэри: «Мамочка, а ты в папу сразу влюбилась?»

Мать смешливо кивнула: «В шестнадцать лет. Только пришлось подождать, - она ласково улыбнулась, - папа не сразу предложение сделал, - она наклонилась и поцеловала Аниту в щеку: «И у тебя так же будет, милая. Встретишь хорошего юношу…, Мы с папой только за вас порадуемся. Не надо бояться, Анита. Если это любовь, ты ее сразу почувствуешь».

- Я почувствовала, - твердо сказала себе девушка, перебирая ноты: «Это Макс. Кроме него, мне никого не надо. Мама бы меня поддержала. И папа поймет. Тем более, когда я ему напишу, что у него внук родился, или внучка, - Анита поняла, что покраснела: «Не сейчас, конечно. Нам еще надо до Италии добраться».

-А почему в Блумсбери? - недоуменно спросила тетя Полина за ужином.

-Это наш свадебный подарок, - дядя Питер поднял серебряную вилку, -  дорогая кузина, - он усмехнулся и взглянул на Аарона: «Оттуда поедем на Фенчерч-стрит, на станцию. Вагон  доставили из Саутенда. Я вас провожу. Родителей и тетю Веронику надо забирать в Лондон. Заодно хоть на море побуду, - добавил Питер.

У «К и К» был свой салон-вагон. В нем Питер и Мартин ездили на север. В Лидсе, постепенно сворачивались ткацкие фабрики. Производство переводили в Ньюкасл. «К и К» начинали строить сталелитейный завод и химические лаборатории.

Вечером Питер долго сидел в кабинете, разбираясь с будущей поездкой в Японию. «Коммерческой прибыли, конечно, не получится, пока, - он погрыз серебряный карандаш: «Однако Джон прав. Нам нужны хорошие отношения с этой страной. От нее много можно ждать. Тем более, надо хоть как-то противостоять русским на Тихом океане. Японцы будут развиваться технически. Правильно я делаю, что Стивена туда везу. Он отменный инженер. А по дороге, - Питер нехорошо улыбнулся и холодно блеснул лазоревыми глазами, - заглянем в Гонконг. Встретимся  с триадами».

Он взглянул на папки на большом, дубовом столе. Питер заказал материалы по наиболее перспективным европейским химикам. «Жаль, что мистер Менделеев не занимается лекарствами, - он поднялся и прошелся по кабинету, - человек с головой, сразу видно. Когда вернусь из Японии, съезжу в Париж. Встречусь с Пастером. Посмотрим, кого он рекомендует. Надо, конечно, убирать чай, пряности, эмпориумы. Пусть папа этим занимается. Я сохраню только уголь, сталь и химию. И, конечно, интерес в транспортных компаниях, - Питер присел на край стола и закурил.

-Джон с Полиной пусть будут счастливы, - рассмеялся он, - я его светлость никогда таким не видел. Будто летает, а ему  за тридцать. А тебе, - Питер вздохнул, - почти сорок. Посмотрим, как все сложится, - он разобрал папки. Взяв новый блокнот, Питер написал своим четким почерком: «Предложения по созданию фармацевтического направления. В настоящее время на европейском рынке доминируют немецкие химические компании…»

Анита подождала, пока ландо завернет за угол Ганновер-сквер. Девушка достала из гардероба простой саквояж. Она была в скромном, серо-зеленом, шерстяном платье и такой же накидке, в крепких ботинках.  Записка для отца лежала на столе, под янтарным пресс-папье. Анита сбежала вниз по лестнице. Девушка, не оборачиваясь, вышла  под гранитные колонны портика. Кеб медленно тронулся. Она посмотрела на золоченого ворона над подъездом. Крепко  сжав рукоятку саквояжа, Анита пошла к экипажу. Дверца открылась. Она вдохнула запах леса и дыма и оказалась у него в объятьях.