Даже красота не могла ее выручить. Амалия разглядывала в простое зеркало густые, тяжелые, цвета спелой пшеницы волосы, большие, голубые глаза, стройную шею, изящный нос с горбинкой, и вздыхала. Она видела, как мужчины смотрят на нее, в лавке, на улице, но повторяла себе: «Не мечтай. Богатым нужно приданое, а не только хорошенькое личико». Одна девушка с их улицы, дочь рано овдовевшей портнихи, стала содержанкой женатого банкира. Она приезжала к матери в  ландо. У нее были шелковые платья, драгоценности, маленькая, беленькая собачка. Даже у той Амалия заметила серебряный ошейник. Ходили слухи, что банкир подарил девушке квартиру, что они ездили на воды, и в Италию.

-Хотя бы так, пусть не женой, но пусть обеспеченной женщиной, - зло думала Амалия, когда ее начали сватать, в шестнадцать лет. У родителей было еще три дочери, о приданом, и заикаться не стоило.

-Пусть он вдовец, - строго  сказала ей мать о выбранном отцом женихе, - пусть он тебя старше, но он тебя берет без гроша в кармане. Сама понимаешь, у него дети маленькие, им мать нужна. От жены его первой шелковые платья остались. Перешьешь их, - мать улыбнулась. Амалия едва сдержалась, чтобы не закричать: «Я хочу свои платья! Свои, а не какой-то мертвой женщины».

Девушка сходила в микву, а за два дня до хупы, когда мать послала ее на рынок за овощами, не вернулась домой. Амалия часто думала: «Наверное, считают, что я сбежала с кем-то. С гоем, или женатым».  Она еще в Будапеште поняла, что не стоит никому прекословить, и даже не плакала . Амалия просто ждала, когда станет понятно, куда их везут.

Теперь у нее было все. Султан оказался милым, воспитанным в европейской манере человеком, образованным. Сама Амалия едва умела читать. Она закончила четыре класса начальной школы. В Пруссии это было обязательным, но потом родители забрали ее домой. Богатые евреи нанимали своим дочерям гувернанток и учителей, но на улицах, где выросла Амалия,  мальчики занимались Талмудом, а девочки  помогали  матерям на кухне.

Только здесь, в Стамбуле, она услышала Гете и Гейне, только здесь стала читать газеты. Отец Амалии, конечно, читал WienerZeitung, но не дома, в лавке. Домой такие вещи не допускались. Мать говорила: «Девушкам это ни к чему».

У Амалии появились шелка, кружева, бриллианты, ароматическая эссенция из Парижа, соболья накидка. Султан подарил ей красивых, грациозных персидских кошек. Она видела их еще в Берлине, в витрине  дорогого магазина на Унтер-ден-Линден. У нее была своя вилла, с мраморным бассейном, вышколенные служанки и евнухи. Амалия,  забеременев, сказала Абдул-Меджиду, что хочет стать правоверной.

Девушка думала, что султан обрадуется, однако он только потрепал ее по щеке: «Конечно, милая. Я пришлю к тебе муллу. Скажешь все, что надо, из-за ширмы».

-Даже не поблагодарил, - зло подумала потом Амалия: «Я ради него от своей веры отказалась. Его мать ведь тоже магометанкой стала».

Она знала, что свекровь родилась еврейкой, в Иерусалиме, а больше ничего валиде-султан ей не рассказывала. Амалия немного побаивалась ее. У женщины были пронзительные, спокойные, холодные глаза.  Она, как-то раз, рассматривая Амалию, заметила: «Дорогая моя, ты помни, если султан тебя полюбит, он тебя сделает кадиной. Все остальное, - валиде махнула тонкой рукой - ему неважно».

-Полюбит, - упрямо сказала себе Амалия, сгибаясь от боли, мотая головой: «Я рожу ему сына, и он меня полюбит. А от Сальмы, - она закусила губу, - и ее мальчишки, от них ничего не останется. Я стану его женой, а мой сын наследником престола. Я так решила, и так будет».

Циона поставила на мраморный, резной стол серебряную чашку с кофе. Амина яростно кричала, а потом валиде-султан услышала жадный, сильный голос младенца.  Она размяла длинными пальцами папиросу, евнух предупредительно чиркнул спичкой.

Двери растворились, и врач высунулся на террасу: «Мальчик, ваше величество, крепкий, здоровый мальчик».

-Славьте Бога, ибо бесконечна милость его, - облегченно подумала валиде-султан.

-Очень, очень хорошо, - ласково улыбнулась женщина: «Немедленно пошлите записку его величеству. Он будет рад узнать отличные новости».

-Может быть, вы пройдете к госпоже? - предложил евнух.

-К чему? - удивилась Циона, стряхивая пепел. Она потушила папиросу и поднялась: «Проводите меня к моему внуку».

Она обернулась, заходя в дом. Солнце уже поднялось над морем.

-Все, - успокоено подумала валиде-султан, - теперь они могут уезжать. У Абдул-Меджида есть наследник. Амалия будет еще рожать, а Шуламит со Стивеном  пусть растят своего сына.

Валиде-султан прищурилась и озорно помахала черному, красивому ворону, что парил над садом.

Стивен лежал, закинув руки за голову, смотря в мраморный потолок комнаты. Было жарко, над Босфором повисла низкая, полная луна, из сада тянуло запахом роз. Цветы  всегда напоминали ему о Шуламит. Мальчик был где-то здесь, подумал Стивен, в апартаментах султана. Он поморщился и, перевернувшись, уткнул лицо в шелковую подушку. Абдул-Междид тогда, немного смущенно, извинился:

-Простите, Сулейман-ага. Муса любого мужчину называет отцом. Я его представлял советникам, он к ним ко всем тянулся. Мне надо больше времени с ним проводить, - султан вздохнул и потрепал мягкие, рыжие кудри, - Муса должен ко мне привыкнуть. Впрочем, - он ласково обнял мальчика, - теперь мой хороший будет жить рядом с папой. Мы будем видеться каждый день!

-Папа! - мальчик захлопал пухлыми ладошками. Стивен едва удержал себя. Ему хотелось вырвать ребенка из рук султана. «Это мой сын, - капитан Кроу, сжал зубы, - как он смеет трогать моего сына! Он ему никто!»

-С разрешения вашего величества, - Стивен поклонился, - я бы мог показать Мусе мой кортик. Я буду очень аккуратен, и послежу за тем, чтобы мальчик не порезался.

-Меч! - Моше залез на колени к султану и коснулся эфеса кинжала за поясом его парчового халата.

-Конечно, покажите, - добродушно отозвался Абдул-Меджид: «Когда Муса подрастет, у него тоже будет свое оружие. Я жду хороших вестей, - улыбнулся султан, - со дня на день у меня должен появиться на свет еще один ребенок».

Хорошие вести доставили с островов уже на следующий день. Вечером, над Босфором, разнесся гром пушек. Городу объявляли о рождении мальчика. Абдул-Меджид пригласил Стивена к обеду, вместе с другими сановниками. За кофе, султан удобно раскинулся на подушках:

-Его я назову Мохаммедом, в честь моего отца. Мне сообщили, что мальчик, да хранит его Аллах, - крепкий и здоровый, похож на меня, - Абдул-Меджид провел рукой по своим темным, непокрытым волосам.

Когда Стивен вернулся в свои комнаты, его ждал голубь. Шуламит писала, что ему не надо приезжать на острова. Пришло распоряжение от султана. Она должна была присоединиться к сыну, во дворце Долмабахче.

Стивен поднялся. Накинув шелковый халат, закурив папиросу, он вышел на террасу. Ночь была тихой, он услышал шум моря внизу. Абдул-Меджид поехал на виллу матери, увидеть новорожденного, и, горько вздохнул Стивен, забрать Шуламит в Стамбул.

Капитан Кроу велел себе не думать об этом. Он присел на ступеньку, и закрыл глаза. Каждый раз, когда случалось такое, он вспоминал ласковый голос Шуламит: «Я его не люблю, милый. Я обещаю тебе, как только я отлучу маленького, я начну пить травы. Тетя мне достанет снадобье. Ты понимаешь, что…, - голос девушки угас, и она вздохнула.

-Тебе с ним хорошо, - зло сказал Стивен, отвернувшись от нее: «Если бы не было хорошо, ты бы как-нибудь отговорилась от этого…этой, - он поискал слово, - обязанности».

Шуламит помолчала, а потом встряхнула его за плечи.

-Я не могу отговориться, - гневно шепнула девушка, - иначе я рискую не только своей жизнью, но и жизнью нашего сына. Абдул-Меджиду не скажешь «нет», как ты не понимаешь? Прекрати меня расспрашивать, - Шуламит раздула ноздри, - тебе недостаточно того, что я тебе люблю?

Стивен тогда просил прощения, но все равно, даже сейчас он видел перед собой ее и Абдул-Меджида, вместе.