Он прислушался. Из камеры доносились приглушенные стоны. «Молчит, - Федор чиркнул спичкой, - а ведь уже третий день пошел». Он затянулся египетской папиросой.

Человек, без всякого сомнения, был англичанином. Федора, в общем, не слишком интересовало, как его зовут. Все равно из подвалов Литовского замка живым бы он не вышел. Избавиться от тела было просто. Неопознанных трупов в городе было много, человека бы похоронили Христа ради в общей яме. Однако он хотел распутать ниточки, что вели от герра Маурера, если это был он, дальше.

-Они используют для своих целей радикалов, - Федор зажал папиросу зубами, - коммунистов. Еще не хватало, чтобы наши доморощенные революционеры объединились с европейскими ячейками, получали от них инструкции...

Он наступил на окурок. Федор открыл дверь в камеру. Человек был привязан к стулу. Он посмотрел в избитое лицо: «Мы ведь все равно узнаем, кто вы такой».

Светловолосая,  в крови,  голова даже не дернулась.

-Юджинию, конечно, сломали на боли, - холодно подумал Джон, - на боли и унижении. За деньги она бы не продалась, это ей не нужно. Это она убила Николая, без всякого сомнения. А потом, когда выполнила то, что задумала, оказалась незащищенной. Месть хороший стимул, но ведь нельзя мстить вечно. Надо было мне тогда догадаться, в Берлине, когда она из России сбежала, после смерти императора. Снять ее с работы, отослать в Англию..., Конечно, им, - он взглянул на  лицо рыжеволосого, - я ничего этого не скажу.

Он понял, что рыжий мужчина здесь главный. Его не называли по имени, но у Джона была отличная зрительная память. Герцог сразу заметил в его лице что-то знакомое.

-Как интересно, - спокойно подумал он, даже не обращая внимания на электрические разряды, - вот что выросло из младшего внука дяди Теодора. Хорошо, что тетя Марта до этого не дожила.

Он вспомнил смешливый голос женщины. Марта затянулась папиросой, устроившись у огня, в большом, бархатном кресле: «Что ты Юджинию хочешь на работу взять, милый, ты еще пожалеешь об этом. Однако она девочка взрослая, ты тоже не юноша, я вмешиваться не могу. А пожалеешь, - женщина посмотрела на огонь в камине, - потому, что она жизни не знает, и потому, что у нее здесь, - Марта положила узкую ладонь на изумрудный, шелковый корсет, куда-то туда, где было сердце, -  у нее боль. Пока эта боль не излечится, ничего хорошего не выйдет. Нельзя жить ради мести».

-Как ее излечить, эту боль? - хмыкнул герцог, отпив шабли.

-Любовью, - ласково сказала Марта. Бронзовые, поседевшие волосы играли искрами в свете пламени. «Мы ее все любим, конечно, но она сама полюбить должна, по-настоящему. Как я твоего деда любила. Если бы не та любовь, вряд ли я бы здесь сидела, - она похлопала по ручке кресла, - умерла бы еще там, в Париже, под пытками». Она стала загибать пальцы: «Боли я не боялась. Я к тому времени рожала уже, не понаслышке была с ней знакома. А унижения, - ее губы дернулись, - тоже прошла, с первым мужем своим. У меня твой дед был, дети были..., - Марта улыбнулась, - мне надо было жить, милый».

Федор вздохнул и велел: «Оставьте нас наедине».  Агенты вышли.  Он, наклонившись к уху мужчины, шепнул: «Сейчас я кое-кого приведу, на вас посмотреть. Я вам обещаю, она мне скажет, как вас зовут и кто вы такой».

-Скажет, конечно, - усмехнулся Джон, вдыхая запах крови и сандала: «До Маурера они доберутся. Я  все-таки следы оставил. Они меня убьют, пригласят портье из пансиона на опознание тела и вызовут консула Пруссии. Труп отправят в Берлин, у немцев с этим строго. Тот, кому надо об этом узнать, узнает. Маленького Джона так и не увижу, - он понял, что, как ни странно, соскучился по сыну.

Он услышал шорох ткани и поднял голову. У нее было такое же лицо, как там, в церкви, белое, без кровинки, с остановившимися глазами. Джон только сейчас, глядя на чуть выступающий живот, увидел, что она ждет ребенка.

-Он ее принудил выйти за него замуж, силой, - он искоса взглянул на рыжеволосого мужчину. «Наверняка, шантажировал тем, что пошлет в Сибирь, убьет ее семью..., Жаль, что уже никого не предупредить.  Он очень, очень опасный человек».

Юджиния вздрогнула, почувствовав на руке пальцы мужа.

-Кто это? - тихо спросил ее Федор.

-Его светлость Джон Холланд, герцог Экзетер, - она смотрела куда-то вдаль: «Он мой любовник, бывший».

-Я сейчас вернусь, ваша светлость, - нарочито вежливо заметил Федор, - и мы продолжим с вами разговаривать.

Он оставил жену в той же комнатке, и велел принести туда стол, бумагу и перо с чернильницей.  Юджиния безучастно стояла, покачиваясь. Она вспоминала хрип той девушки, в Берлине, что она убила, в какой-то подворотне, рядом со Шпрее, вспоминала голос Джона: «Мы с тобой обязательно поженимся, на Рождество», веселые, лазоревые глаза брата, а потом ей в затылок уперся пистолет и муж приказал: «Пиши».

Она написала, своей рукой, все, что он ей диктовал. Федор убрал револьвер. Взяв у нее бумагу, муж заметил: «Разумеется, дорогая моя, если что-то, хоть что-то, пойдет не так, твои еще оставшиеся в живых родственники это получат. Вряд ли его сын…, У него ведь есть сын? - усмехнулся мужчина.

Юджиния кивнула.

-Вряд ли, - Федор поиграл пистолетом, - он будет рад узнать о том, что ты, дорогая моя, убила своего любовника из ревности.  Думаю, - он развел руками, - наследный герцог тебя из-под земли достанет, чтобы отомстить. Я буду рад его видеть в России.

Федор  добавил: «Я приглашу к тебе доктора Балинского, из медико-хирургической академии. Мне не нравится твое душевное состояние. Пусть полечит тебя от нервного потрясения.  Тебе полезно будет доносить беременность, - Федор пощелкал пальцами, - в спокойных условиях».

Стол унесли, дверь захлопнулась, ключ повернулся в замке.  Юджиния, присев, закрыв руками голову, забралась в угол комнатки. Она скорчилась, беззвучно рыдая.

-Это я, я одна, во всем виновата, - сказала она себе: «Из-за меня умерли дядя Мартин и тетя Сидония, из-за меня умрет Джон..., - она, внезапно, улыбнулась. Качнувшись, девушка  ударилась затылком о каменную стену.  Мгновенная, острая боль вспыхнула в голове.  Юджиния, успев подумать: «Как хорошо...»,  - сползла на пол.

Он вернулся в Литовский замок только к вечеру. У жены оказалось легкое сотрясение мозга. Ее перевезли в закрытой карете в отдельный флигель Мариинской больницы.

-Я буду тебя навещать, милая, -  Федор ласково поцеловал ее, гладя холодные, длинные пальцы. «Каждый день. Ты быстро оправишься. Профессор, - он взглянул на доктора Балинского, - то же самое говорит».

-Разумеется, - тот погладил черную бородку, - супружеская жизнь весьма показана при нервных расстройствах. Женское здоровье, и физическое, и психическое, без участия мужчины, - доктор покашлял, - страдает.

Юджиния сидела на кровати, глядя на золотую листву деревьев в больничном саду.

На крыльце флигеля, врач закурил:

-С ней будет ночевать сиделка, разумеется. Вообще, - врач развел руками - ничего опасного я не предвижу. У нее могут появиться мигрени, но мы с ними справляемся морфием, внутривенные уколы. Конечно,  после того, как она разрешится от бремени, и после кормления.  Посмотрим, понадобятся ли они, - Балинский пожал ему руку.

Подходя к камере, где держали родственника, он остановился: «Нет, умереть я ей не позволю. Мне нужны дети, да и сама она еще понадобится, как приманка для дорогой семьи. Наверняка, кто-то решит  ее отсюда вытащить. Вот и увидим, кто».

По дороге в Литовский замок он заехал в Третье Отделение и послал с курьером приказ об аресте американской подданной, Марты Бенджамин, буде такая появится в пределах империи. Федор приложил ее словесное описание и решил надеяться на лучшее.

В коридоре его встретил агент: «Молчит, ваше превосходительство. Принести револьвер?»

-Какой револьвер, - отозвался Федор, - откуда он у этих, что вокруг Сенного рынка отираются? Топор мне найдите, и все.

В камере пахло кровью. Родственник был без сознания, его так и не отвязывали от стула. Федор сбросил пиджак в руки агенту.  Приняв топор, поморщившись от боли в ребре, он ударил обухом по светловолосой голове. Федор отступил,  чтобы не запачкаться.  Он посмотрел на вязкое, серое, что виднелось в проломленном черепе.