Дверь открыли, и она выпрямила спину. На пороге стоял давешний, рыжеволосый мужчина. Он переоделся и был в костюме тонкой, отменной шерсти, темно-сером, с лиловым, шелковым галстуком. Юджиния увидела золотую цепочку его хронометра, в жилетном кармане, и аметистовые запонки на манжетах белоснежной рубашки.

-Пойдемте, мадемуазель, - кивнул он в сторону коридора.

Федор нашел записку с адресом в ридикюле девушки. В комнате на Большой Конюшенной улице ничего необычного  не обнаружили, хотя он приказал простучать стены и снять половицы.

-Думаешь, - спросил Дубельт  - она агент европейских радикалов?

Федор пожал плечами, разрезая нежную телятину. Великий Пост закончился. Они, чтобы не терять времени, отправили рассыльного к Донону, на Мойку, за обедом.

Он попробовал бордо. Дома у Воронцова - Вельяминова была отличная коллекция вин. Налив Дубельту, Федор вздохнул: «Пока не знаю, Леонтий Васильевич. Она в Гельсингфорсе границу проходила. Корабль из Гамбурга приплыл. Сюда, видимо, дилижансом добралась. Было это две недели назад. Она могла уже встретиться со всеми, кто ей был нужен. С тем же Чернышевским, например, - Федор, со значением, взглянул на Дубельта.

В Литовском замке, посмотрев на девушку в окошечко, через дверь, Дубельт, хмуро, сказал:

-Отменная память у тебя, Феденька. Впрочем, она у вас у всех такая, у хороших картежников. Та самая барышня, что Мандту ассистировала. Как подумаю, что она в спальне его величества отиралась..., - Дубельт скривился и велел: «Все, что хочешь, Феденька, то и делай, но чтобы она заговорила. Может, тебе в помощь дать кого-нибудь? - он взглянул на красивые, холеные, с отполированными ногтями руки Воронцова-Вельяминова.

-Заговорит, Леонтий Васильевич, - пообещал Федор, - непременно заговорит.

-Чернышевского, - заметил Дубельт, принимая от Федора свою шинель, садясь в  укрепленную тонкой броней карету, - Чернышевского ты у меня лично в Алексеевский равелин отвезешь, - он улыбнулся и пожал руку Федору.

Юджинию привели в простую комнатку, с деревянным столом и такой же лавкой, прибитой к стене. «Я требую, -  девушка остановилась на пороге, - требую, чтобы с меня сняли наручники и пригласили швейцарского консула! Кто вы вообще такой? - она гневно взглянула на рыжеволосого мужчину. Он, извинившись, снял сюртук и повесил его на спинку рассохшегося стула.

-Очень теплая весна, - усмехнулся мужчина, раскладывая по столу бумаги.

-Мадемуазель, - он посмотрел на Юджинию, - как я говорил, требую здесь я, а вы отвечаете. Сядьте, - он кивнул на лавку. Подойдя к девушке, мужчина разомкнул наручники.

Она потерла ноющие запястья: «Очень хорошо. Джон меня  учил, стой на своем, вот и все. Главное, не ошибаться в мелочах».

Мужчина вынул запонки из манжет. Полюбовавшись игрой аметистов, он сунул их в жилетный карман, и немного закатал рукава рубашки. Юджиния заметила рыжеватые волоски на белой, ухоженной коже. «Внук дяди Теодора был рыжий, - вспомнила она: «Ерунда, он писал, с войны..., А потом пропал. Но если это была ловушка, если Марта у них? Нельзя им говорить о Марте, ни в коем случае, - напомнила себе Юджиния.

Мужчина выложил на стол серебряный портсигар: «Вы позволите?»

Юджиния кивнула. Он, заметив ее руку, тянущуюся к портсигару, убрал его: «Мне не нравится, когда женщины курят, мадемуазель». Мужчина чиркнул спичкой: «Расскажите мне о Женеве».

Он слушал, стряхивая пепел на пол, иногда делая пометки в своем блокноте. Потом он потер, нос, и весело заметил: «Врете вы отменно, фрейлейн Брандт. Лихо врете. Зачем вы явились в Россию? Во второй раз, я имею в виду, - он поднял бровь.

-Вы меня с кем-то путаете, месье, - устало ответила Юджиния: «Я вам говорила, меня зовут мадемуазель Эжени Ланье. Я швейцарка, приехала сюда устраиваться гувернанткой..., - она отпрянула. Мужчина бросил окурок на каменные плиты пола. Поднявшись, он дернул Юджинию за руку: «Пошли!»

Заломив кисть ей за спину, он вытолкал  Юджинию из комнаты. «Мы вниз, - бросил мужчина жандарму, - откройте нам».

-Отпустите меня! - возмутилась Юджиния, пытаясь вырваться. Он хлестнул ее по лицу. В голове сразу загудело, и она ощутила во рту вкус крови из разбитых губ.

-Тихо, - коротко велел рыжеволосый мужчина. Не отпуская ее руки, он повел  девушку по узкой, темной лестнице.

В подвале было сыро, пахло чем-то грязным, мочой. Юджиния услышала голоса из-за железных, с решетками дверей. Мужчина прижал ее к одному из окошечек. Юджиния увидела маленькую, с деревянными нарами камеру. Несколько человек в серых халатах каторжан, остриженные наголо, играли в карты.

-Здесь мы держим тех, кто болен сифилисом, - уловила она  вкрадчивый, спокойный шепот сзади. «Хотите провести с ними время, мадемуазель? Уверен, эти господа, - его дыхание щекотало ей ухо, - будут рады. Кто вы такая? - мужчина еще сильнее вывернул ей запястье. Юджиния застонала.

Она упрямо помотала головой. Федор выругался: «Сучка. Ничего, я не отступлюсь».  Он сам редко проводил допросы, для этого имелись другие люди. Однако Федор считал своим долгом знать обо всех технических новинках, да и просто не колебаться, если надо было использовать силу.

-Прекратите! - успела выкрикнуть Юджиния. Раздался отвратительный треск, перед ее глазами встало черное облако. Девушка, потеряв сознание от боли, сползла в руки Федора.

Очнулась она наверху, лежа на лавке. Попытавшись приподняться, Юджиния поняла, что привязана. Боль в запястье была острой, резкой. «Надо опиум ей дать, - сказал человек в фартуке поверх сюртука, - перелом простой, но ведь она в обморок упадет, когда я лубок накладывать начну».

Рыжеволосый мужчина сидел на углу стола, вольно закинув ногу на ногу, покуривая папиросу. «Совершенно незачем, - оборвал он врача, - сделайте ей кляп и приступайте».

Он встал над лавкой, и посмотрел на бледные щеки, на закатившиеся, лазоревые глаза: «Вы поскользнулись и упали. Весна, еще кое-где лед лежит, - он пожал плечами и выпустил клуб дыма в лицо Юджинии, - такое бывает. Приступим, - велел он врачу.

Юджиния почувствовала, как ей грубо открывают рот, ощутила на языке волокна корпии, врач коснулся ее запястья. Она, прежде чем опять нырнуть в темное, густое облако, увидела, как рыжеволосый мужчина пристально разглядывает ее.

-Будто любуется - успела подумать Юджиния. Руку повернули, ставя осколки кости на место, и она сказала себе: «Я просто засну и не проснусь, вот и все».

Она очнулась на стуле. Рука была в лубке, косынка висела вокруг шеи. Юджиния, скосив глаза, увидела, что ее переодели. На ней был серый, грубый халат, такие же чулки, и растоптанные, старые ботинки.

-Фигура у нее отменная, конечно, - смешливо подумал Федор. Он подтолкнул к ней мизинцем папку: «Ознакомьтесь. Здесь по-русски написано, но я могу вам перевести».

-Я знаю, - измучено прошептала Юджиния, - знаю язык.

-Почему-то, - он привольно развалился на стуле и отпил кофе из простой, фаянсовой чашки, - я в этом был уверен. Читайте, читайте, - он кивнул на папку.

Юджиния прочла приговор девице Рябининой, Катерине Петровой, двадцати семи лет от роду, мещанке. За убийство сожителя на почве ревности, она получила десять лет каторги и вечное поселение в Сибири. Девушка подняла запавшие, наполненные болью глаза: «Я не понимаю...»

-Это вы, - весело улыбнулся мужчина: «Девица Рябинина сейчас лежит в морге, - он указал на пол, - здесь, в Литовском замке. Умерла от горячки, ожидая этапа. Она на вас похожа, тоже высокая, стройная, глаза синие. Красавица была, при жизни.  Мы ее помоем, приоденем, - он все усмехался, - снабдим вашим паспортом,  и перережем горло. Привезем  труп в Сенную часть и вызовем швейцарского консула, - Федор поднялся. Потянувшись, разминая спину, он прошелся по комнате. «Ограбление. Девушка неосторожно зашла не в самые безопасные кварталы столицы, это случается, - он развел руками: «Вас похоронят на лютеранском кладбище, на Васильевском острове. Протестантская община, я думаю, оплатит погребение. Все-таки богоугодное дело, - он перекрестился.