-А то и больше, - Федор поднялся, опираясь на трость, - он все еще прихрамывал: «Господи, уже и нет никого. Иосиф погиб, Мишель тоже, Давид умер. Они меня спасли тогда. А я живу, восьмой десяток мне, а живу. Увидеть бы, как Степа растет, с другими внуками повозиться. Моше, бедный, тоже погиб, Хоть сын его женился, дети появятся. У Аарона ребенок, на старости лет».

Ханеле писала ему, - из Святой Земли, - писала и ее дочь. «Пожалуйста, не волнуйтесь, дядя Теодор, - читал он изящный почерк, - у нас тихо. Я живу на мельнице, учусь, вожусь с хозяйством, так что все в порядке».

-Такая же, как ее мать, конечно, - думал он, сжигая очередное письмо. «За них можно не беспокоиться, они нас всех переживут».

-Пошли, - Федор подхватил внука, - расскажу вам о предках наших, о Смутном Времени, о том, как они после этого в Италию уехали. 

Тео проводила мужа взглядом. Бережно положив письмо императора в шкатулку, она подошла к окну. Было уже совсем темно, только на западе, над устьем Невы, виднелась тонкая, тусклая полоска вечернего света  - солнце почти село. Шпиль Петропавловской крепости, видневшийся над деревьями Летнего Сада, чуть поблескивал, лед на реке отливал красным. Тео, вздрогнув, запахнула кашемировую шаль: «Будто кровь».

-Милая моя Женечка, - читала Юджиния, протянув ноги к огню.

Дома было тихо, дети угомонились, родители тоже отправились спать. «Мы уже в Белой Церкви, гостим в имении графа Браницкого. Здесь спокойно, мы возимся с детьми, - у Браницких большая семья, - ездим на охоту и вообще, Женечка, ведем рассеянный образ жизни, - женщина невольно усмехнулась. «Сергей Иванович Муравьев-Апостол и Павел Иванович Пестель передают тебе большой привет, как и граф Браницкий. Мадам де Лу сейчас в Тульчине. Павел Иванович показывает ей тамошний замок и дворец Потоцкого. Думаю, любовь моя, мы все скоро встретимся, в Санкт-Петербурге, и мы с тобой уже никогда не расстанемся. Поцелуй от меня Степушку. Джоанна просит сказать маленькому Мишелю, что она  скоро вернется».

Юджиния, на мгновение, приложила письмо к щеке. Она, с сожалением, бросила листок в камин.

-На всякий случай, милая моя, - попросил ее муж, уезжая. «Хоть мы и вне подозрений, и вообще, - он повел рукой, - никто ничего не знает, но все равно надо быть осторожными. Даже шифровать корреспонденцию нельзя, - Петя наклонился и поцеловал ее, - мало ли что».

-Милая моя Евгения Петровна, - взяла она следующее письмо, - посылаю вам привет и поклоны из нашей псковской глуши. Стоят морозы, только и остается, что кататься на санях, и ложиться спать с петухами, что я и делаю. Я, конечно, скучаю по вашей гостиной, по музыке, по встречам с друзьями. Я надеюсь, что, когда-нибудь, мне разрешат вернуться из ссылки. Тогда я усядусь на вашу кушетку, - ту, что стоит у окна, надеюсь, вы потом, после моей смерти, прибьете там медную табличку: «Здесь любил отдыхать Пушкин», - усядусь, и буду слушать, как вы играете Моцарта.  Передавайте привет Петру Федоровичу, и поцелуйте маленького Степу. Отдельно вы найдете целую связку всяких разрозненных творений, что я написал, на досуге, в том числе трагедию о Смутном Времени. Читайте, дорогая Евгения Петровна, и, если найдете время, напишите мне пару строк.  Остаюсь вашим преданным почитателем, Пушкин.

Юджиния ласково погладила стопку тетрадей, перевязанную бечевкой. Уже в постели, закинув руки за голову, она вспомнила белую, нежную ночь на даче в Павловске. Дети весь день провели, играя в парке, и рано улеглись. Петя был еще в Санкт-Петербурге, а они с Джоанной сидели в саду.

Джоанна, молча, курила, качая ногой в простой туфельке темного атласа. Потушив сигарку, взглянув на Юджинию, женщина попросила: «Можно, я  оставлю Мишеля на несколько дней? Присмотришь за ним? Мне надо в город вернуться».

-Возьми его с собой, - недоуменно отозвалась Юджиния. «Квартира открыта. Дядя Теодор и тетя Тео еще там, пока занятия в университете не закончились. Да и Петя тоже...»

-Это будет неудобно, - только и заметила Джоанна. Прозрачные, светло-голубые глаза невозмутимо смотрели куда-то вдаль. «Я буду ночевать в другом месте».

Юджиния невольно покраснела и  закашлялась: «Но ведь ты говорила, у тебя, в Брюсселе...»

-Это ничего не значит, - отрезала Джоанна. «У меня и Поля отношения, построенные на взаимной свободе. Я его предупредила, что он волен меня покинуть в любое время, если встретит кого-то еще. И я тоже, - она сладко потянулась, - вольна».

Юджиния помолчала. Где-то по соседству квакали лягушки, пахло, - томно, едва ощутимо, - цветущей сиренью. Белесое, неяркое небо едва золотилось тонким, неуловимым сиянием незаходящего солнца.

Она вспомнила прием у них в квартире. Петя, когда она закончила играть, смешливо ей шепнул: «Посмотри на Джоанну и Павла Ивановича. Они, как увиделись сегодня, так и отойти друг от друга не могут».

-Джоанна  с ним ушла в библиотеку, - подумала Юджиния, - когда кофе принесли. Они там час вдвоем сидели, а то и больше. Я бы так не смогла, конечно.

Джоанна, будто услышав ее, усмехнулась: «Я, дорогая моя, дочь герцога и маркизы. Я понимаю, что такое светские условности. У тебя дома  мы просто обсуждали статьи Фурье и других философов. А сейчас..., - она не закончила. Юджиния, вздохнула: «И что, ты уйдешь к Павлу Ивановичу?»

-Посмотрим, - только и ответила женщина. Юджиния развела руками: «Езжай, что с тобой делать».

Джоанна внезапно потянулась. Взяв ее руку, кузина искренне сказала: «Спасибо».

Юджиния взглянула на синий алмаз, что играл на белом, нежном пальце: «Почему ты его никому не отдаешь? Я помню, мама мне говорила, принято отдать это кольцо тому, кого ты любишь. Он, вернет, конечно..., - женщина улыбнулась.

-Я никого не люблю, - серьезно ответила Джоанна. «Пока. Я любила Мишеля, очень любила, и не знаю, - она еле слышно вздохнула, - смогу ли еще раз испытать такое. Но, как я сказала, - она отпила кофе, - посмотрим».

-Павел Иванович в Тульчин ее повез, - Юджиния зевнула и устроилась удобнее в постели. «Увидим, что там у них получится».

Утром, за кофе, ей подали записку:

-Дорогая Евгения Петровна, хоть двор сейчас и в трауре, но я бы хотел попросить вас устроить небольшой, приватный концерт, для меня и вдовствующей императрицы. Как сказала госпожа Сталь: «Ничто не напоминает так прошлого, как музыка; она не только напоминает его, но вызывает его, и, подобно теням тех, кто дорог нам, оно появляется, окутанное таинственной и меланхолической дымкой». Надеюсь, вы не откажете в этой  просьбе, с искренним уважением, великий князь Николай Павлович».

Юджиния отпила кофе и пробормотала: «Так написано, что и не откажешь. Ладно, - она вздохнула, - пойду, конечно. Сначала с Никитой Муравьевым надо встретиться. Я, наверное, наедине с Николаем останусь. Может быть, удастся что-то узнать о его планах,  раз Константин не взойдет на престол».

За общим завтраком, - Степа и Мишель ели в детской, - Юджиния, подождав, пока горничные уйдут, нарочито небрежно сказала: «Великий князь приглашает меня дать закрытый концерт во дворце. Мне надо до этого, папа, - она взглянула на Питера, - новое платье сшить. Мы сейчас все в трауре, но все равно не след появляться перед их величествами в старых нарядах. Я тогда зайду сегодня к тебе, в Гостиный Двор».

-Конечно, - удивился Питер, - конечно, милая.

-А потом, - Юджиния налила себе еще кофе, - к портнихе прогуляюсь.

Она подняла голову  и встретилась с прозрачными, зелеными, как трава, глазами матери. Марта была в закрытом, утреннем платье цвета морской волны, в отделанной мехом соболя, индийской шали. 

-Я могу с тобой пойти, - тонкие губы улыбнулись.

-Я  сама, мамочка, - ласково ответила Юджиния, - вы с тетей Тео лучше возьмите мальчишек, и на санях покатайтесь. Снега много выпало.

-Хорошо, - только и сказала Марта, все еще, пристально, глядя на дочь.

Двухлетняя Катенька Муравьева, что сидела на коленях у матери, зевнула. Юджиния, ласково сказала: «Унеси ее, Александрин, дитя спать хочет». Она погладила девочку по нежной щечке и улыбнулась: «Степушка тебе кланяется, милая».