-А ты знал?- тихо спросил Исаак.
Отец повел широкими плечами, - на нем была праздничная, шелковая капота. Улыбнувшись, Моше кивнул: «Знал. А потом, как в Амстердам приехал, как в дверь их дома постучал - так и застыл на пороге. И до сих пор, - он потрепал сына по плечу, - так и стою. И буду, до конца дней моих, ибо сказано: «Крепка, как смерть любовь». Ты, впрочем, - Моше поправил соболью шапку сына, - кажется, тоже, встал, дорогой мой».
Исаак покраснел и что-то пробормотал. «Торопиться некуда, - рассудительно ответил отец, - ей четырнадцать, тебе восемнадцать. Все равно вы встречаться будете, разговаривать…Мы же родственники. Там посмотрим».
Он пошел вслед за Ционой. Исаак оглянулся на огоньки свечей в окнах дома Горовицей: «Смотреть нечего, и так все понятно».
Дина вышла с рынка, улыбаясь. Она краем глаза заметила, как Циона, подойдя к Исааку, что-то ему говорит. Девушка весело помахала холщовым мешком. Пройдя через площадь, свернув налево, она исчезла в каменных, узких улицах Еврейского квартала.
Уже издали пахло свежим деревом, у ворот мастерской Бергера было чисто. Со двора, - Дина наклонила голову и прислушалась, - доносилось жужжание токарных станков.
Она спустилась по ступеням и постучала в свежеокрашенную, аккуратную дверь. Лея, четвертая дочка госпожи Бергер, открыла Дине, удерживая одной рукой младенца, и рассмеялась: «Я только собиралась уложить его и сама пол помыть».
-Еще чего, - Дина прошла в небольшую комнату, с отгороженной каменной стеной кухонькой. «Курицу я тебе принесла, баклажаны, лук…, Сейчас сварю суп, уберусь, и домой пойду - обедать пора, - она внезапно покраснела: «Исаак меня за углом будет ждать. Там тихий двор, никого нет, Рабочие из мастерской все по домам разойдутся, а господин Бергер и мальчики прямо там едят. Никто не увидит».
-Ты ложись с маленьким, - велела Дина, выкладывая покупки на стол, засучив рукава. «Корми, и спите. Муж твой из ешивы только поздно вечером придет, как раз, - она подмигнула Лее, - отдохнешь к тому времени».
Девушка покачала ребенка: «Еще хорошо, что Леви у нас спокойный. Спокойный мальчик, да? - она поцеловала дитя в щечку и зевнула: «И, правда, надо отдохнуть. Хотя, я, конечно, разбаловалась - в семь утра поднимаюсь, а то и позже».
Дина мыла пол, поглядывая на мать с ребенком, спокойно спящих на кровати.
-У нас тоже, - она внезапно остановилась, с тряпкой в руках, - тоже такой будет. И не один, - девушка почувствовала, что улыбается. «Тетя Элишева мне все расскажет, перед свадьбой, как в микву окунаться буду. Мама порадуется, она и сама замуж вышла, хоть ей уже за сорок. Или тетя Хана - кто думал, что у них с дедушкой ребенок родится? А вот как получилось, - она взглянула на темные волосы мальчика, что выбивались из-под чепчика, и посчитала на пальцах: «У Сары трое, у Ривки двое, у Рахели тоже двое, этот, и Динале скоро родит. Восемь правнуков у дедушки. Сейчас я замуж выйду, двойняшки тоже, у Евы там, в Австралии, наверняка ребенок будет - еще больше станет семья. Как это дедушка говорит: «Вся Святая Земля моими потомками наполнится. Точно. А Ева теперь герцогиня, - Дина выжала тряпку и намотала ее на деревянную швабру. «Жаль его светлость, хороший человек был. И мама тети Элишевы тоже с ним погибла. Что они только решили в море выйти, одни? - Дина вздохнула. Закончив, вылив грязную воду в канаву, девушка прополоскала тряпку. В крохотном дворе было солнечно. Она, вернувшись в комнату, сняв горшок с очага, наклонилась над Леей: «Я пошла».
-Спасибо, - девушка сонно улыбнулась. Дина, выйдя во двор, вспомнила строки из письма матери: «Ева, конечно, герцогиня, однако, милая моя, жизнь у нее на земле ван Димена, совсем простая. Там еще все неустроенно. Она открыла школу для детей туземцев, учит их языку и закону Божьему, ездит к ним в стойбища. Добилась, чтобы каторжникам тоже разрешили классы посещать. Она не унывает, и пишет, что там еще все расцветет».
-И у нас – Дина обвела глазами каменные плиты двора, - у нас тоже все хорошо будет.
Девушка поднялась наверх и услышала радостный голос: «Дина!». Госпожа Бергер, с плетеной корзинкой в одной руке, и двухлетним Арье в другой, - шла ей навстречу.
-Обед мужу принесла, - Малка покраснела. Дина незаметно улыбнулась: «Больше десяти лет они женаты, четверо детей, а все равно, как говорят друг о друге, так краснеют. Господин Бергер так на нее смотрит, будто никого больше на свете и нет».
-Давайте я с ним погуляю, - Дина подхватила на руки пухлого, длинноволосого мальчика и шутливо сказала: «Скоро в Цфат поедешь, Арье, с папой, с братьями…, На гору Мерон, там тебе волосы и постригут, как три года исполнится, - она поцеловала шелковистые, темные локоны.
-Хочу к папе, - недовольно ответил Арье. «Пусти меня! Хочу вырезать!»
Госпожа Бергер вздохнула: «Отец ему уже ножик дает, тупой, конечно, но все равно…, Давай мне его, - она забрала ребенка у Дины, - иначе он расплачется. А ты у Леи была? - Малка зорко взглянула на девушку. «Как там мой внук восьмой?»
-Ест и спит, - рассмеялась Дина. Малка скосила глаза на свой живот, и пробормотала: «Уже и девятый скоро появится, внук, или внучка, а я опять…, - она еще сильнее покраснела и повела рукой в воздухе. Ворота мастерской растворились, до них донесся мальчишеский голос: «Папа! Мама, мама пришла!». Арье, оживившись, вырвав у матери руку, побежал во двор. Госпожа Бергер еще успела строго сказать: «Ты домой иди, Дина, нескромно это - одной гулять!»
Дина только усмехнулась, глядя ей вслед, и быстро скользнула за угол. В заброшенном дворе было пусто, и она сразу увидела Исаака. Юноша повернулся и развел руками: «Мальчишки Бергера меня все никак не отпускали, пришлось все их игрушки посмотреть. Дина…, - он смотрел на нее. «Дина, Динале…»
-Исаак, - они стояли рядом, не касаясь друг друга, наверху, на деревянной крыше сарая расхаживали, толкались, курлыкали голуби.
-Исаак, - шепнула девушка, подняв на него зеленые, большие глаза. «Ничего, - Дина улыбнулась, - ничего, уже скоро».
-Я тебя люблю, - просто сказал юноша. «И всегда, всю жизнь буду рядом, Динале».
-Я тоже, - еще успела шепнуть она, а потом какая-то дверь по соседству заскрипела. Дина исчезла в воротах, что вели на улицу, а Исаак все стоял, глядя ей вслед. Он повторил: «Скоро». Блаженно рассмеявшись, юноша пошел в ешиву.
Элишева Судакова проснулась от запаха кофе. Муж вставал еще до рассвета, - он окунался в микву, шел на молитву, а после этого - на стройку, или на участок. Моше до сих пор сам возился с землей. «Не могу бросить, - пожимал он плечами, - хоть там и работники есть, а все равно хозяйская рука нужна. Да и как бросить, - он поднимал вверх большие, грубые ладони, - это наше все, наша страна, каждый уголок там, на плантации, потом полит».
В Цфате, на винограднике, у них трудились только евреи. По закону было положено, чтобы от сбора урожая, и до запечатывания бутылок, все делалось еврейскими руками. Надзирал за плантацией господин Азриэли, местный раввин. За его сына вышла замуж Динале, пятая дочь Малки.
А еще Моше варил жене кофе, каждый день, и приносил его в спальню.
Элишева, потянувшись, приняла от него чашку, и весело сказала: «Вот и все, милый. Следующим годом, даст Бог, внуков увидим. Ты пораньше сегодня вернись, переоденься, - она ласково погладила мужа по щеке, - все же сын твой под хупу идет».
-Да уж не премину, - муж наклонился и поцеловал ее: «Сейчас свадебную неделю отгуляем, и двинемся на север. Вы там складывайтесь потихоньку, не меньше месяца в Цфате пробудем. Ты сегодня…, - он не закончил и кивнул на улицу.
-Да, - Элишева взглянула на часы - красивые, черного дерева. Они медленно пробили пять утра. Женщина рассмеялась: «Через час нашу невесту заберу, пусть поспит еще».
Моше ушел, стукнула парадная дверь. Элишева, устроившись удобнее, пробормотала: «И Циона пусть спит. Как вернусь из миквы, подниму ее, пусть идет стол готовить, с другими женщинами. Ханеле и Малка там за всем надзирают, но все равно еще одни руки пригодятся.
