-Циона, - мягко попросил ее отец, - воды еще нам принеси, жарко.
-Молодежь, - извиняющимся тоном сказала госпожа Судакова, когда дочь ушла. «Продолжим, рав Коэн, насчет Исаака нашего».
-Приданое, - зашуршал рав Коэн страницами своей книжки.
Сейчас он посмотрел на рава Горовица, - тот поглаживал темную, с проседью, красивую бороду. Облизав пальцы, причмокнув, рав Коэн сказал: «Есть один юноша, рав Горовиц, из хорошей семьи. Преуспевает в ешиве, двадцать один год ему. Пора и под хупу, как сказано: «Нехорошо человеку жить одному».
-Нехорошо, рав Коэн, - в темных глазах рава Горовица забегали смешливые искорки. Он велел, откинувшись на спинку обитого бархатом, уютного кресла: «Расскажите мне об этом юноше тогда. Если моей внучке он по нраву придется, после Суккота можно и хупу ставить, зачем тянуть».
-Господин Судаков мне, то же самое говорил, - вспомнил рав Коэн. «Достойные люди, понимают, что не след молодежи самим свадьбы играть. Знакомы они, не знакомы, по душе, не по душе - а нам, сватам, тоже на что-то жить надо. Госпожа Бергер пятого ребенка ждет. Четверо мальчиков у нее уже. Им тоже невесты понадобятся. Вот и хорошо, - сват не удержался, и, отломив еще кусок пирога, начал говорить.
Проводив свата, Аарон усмехнулся. Взяв искусно вырезанную, розового дерева шкатулку, он перебрал письма. Старшая дочь год назад вышла замуж, за епископа ван Милдера, и жила пока в Лондоне. Рэйчел написала: «Уильяма, наверное, переведут куда-то на север, так что я вернусь в родные места. Ева с мужем добрались до земли Ван Димена. Джон собирается отплыть с капитаном Уэдделом - обследовать берега Ледяного Континента. Мальчику Сидонии уже два годика, его назвали Питером, в честь деда».
-И у Теодора внук, наконец-то, - улыбнулся рав Горовиц. «Степан, как рава Судакова по-русски звали. Ровесник Питеру маленькому. Хорошо, хорошо. Пусть дети растут, пусть здоровыми будут».
Он открыл дверь в сад и застыл на пороге. Жена сидела на скамейке под гранатовым деревом, склонив изящную, укрытую платком голову, глядя на дочь, что заснула у нее на коленях. Жемчужные, нежные щеки порозовели. Аарон вспомнил, как два года назад, тоже осенью, читал Талмуд, здесь же, в саду. Он даже не услышал, как она прошла по траве, только почувствовал дуновение ветра, вдохнул запах цветов. Подняв глаза, он замер.
-Ей пятый десяток, - отчего-то подумал тогда Аарон. «А больше тридцати никогда в жизни не дашь». Ханеле была в простом, красивом, темно-синем платье, в таком же платке. Присев поодаль, - он заметил блеск золотой цепочки медальона на укрытой глухим воротником, нежной шее, - она улыбнулась. «Вот, - просто сказала женщина, - я и приехала, Аарон».
Дочку она оставила в Польше. «Хана взрослая девочка, - ласково усмехнулась Ханеле. «Она справится, она такая, как я».
Через неделю они стояли под хупой, а в начале следующего лета родилась Авиталь - темноволосая, с красивыми, тоже темными, отцовскими глазами. Аарон тогда, очень осторожно, спросил: «Милая, а маленькая, она...»
Ханеле посмотрела на него дымными, серыми глазами и коротко покачала головой: «Нет, милый».
Он скрыл облегченный вздох. Жена, смешливо, добавила: «Ты ее под хупу поведешь, здесь, в Иерусалиме. И я тоже, конечно».
-А потом? - не удержался Аарон. Ханеле, помолчав, ответила: «Я буду здесь столько, сколько надо, милый».
Над головой жены, на ветвях гранатового дерева, ворковали голуби. Он тихо прошел к ним. Полюбовавшись спящей дочкой, он взял руку жены: «С равом Коэном мы обо всем договорились. Как Суккот пройдет, хупу поставим, а потом Моше в Цфат собирается, там урожай уже созрел. И Динале рожать к тому времени, Элишева с Ционой с ним поедут, помогут ей. А мы с молодыми останемся».
Птицы все пели, жена молчала. Ханеле, наконец, сказала: «Да, в Цфат». Она улыбнулась: «Пойдем, маленькую уложу и обедать сядем. Сейчас Дина вернется, она у кого-то из твоих внучек сегодня, - Ханеле поднесла к губам его руку. Пахло деревом, кончики пальцев были в несмываемых пятнах чернил.
-Я тебя люблю, - тихо сказал Аарон, обнимая ее. «Люблю, а ведь даже не думал, что такое возможно, в мои-то годы. Спасибо тебе, что ты приехала, милая». Жена, поцеловав его в щеку, положив голову на его плечо, ничего не ответила - только задрожали длинные, черные ресницы. Авиталь зевнула. Аарон покачал их обеих: «Истинно, благ Господь ко мне, и нечего мне больше желать».
На рынке было шумно, люди толкались у деревянных прилавков с наваленными на них грудами пальмовых ветвей. Пахло миртом, и, - горьковато, волнующе, - этрогами. Исаак Судаков, - высокий, в черном сюртуке и такой же шляпе, оглянулся. Увидев двух девушек, что стояли у телеги с овощами, юноша почувствовал, что краснеет.
Циона наклонилась к Дине Горовиц и сказала в маленькое, нежное ухо: «Я пойду впереди, а ты отстанешь и свернешь в тот закоулок. Я тебе его показывала. У дома госпожи Сегал. А потом и мой брат появится, - красивые, темно-красные губы усмехнулись.
-А если кто-нибудь увидит? - озабоченно поинтересовалась Дина, складывая баклажаны в холщовый мешок. «Мне надо еще к Лее зайти, я ей обещала полы помыть».
Циона подумала и тряхнула головой: «Ничего страшного. Лея рядом с мастерской господина Бергера живет. Я сейчас скажу Исааку, чтобы он туда шел и подождал тебя».
Она подставила свой мешок, торговец ссыпал туда лук. Циона , поблагодарив его по-арабски, исчезла в толпе.
Дина подхватила покупки: «Все равно мы жених и невеста, сразу после Суккота поженимся. На праздник не увидимся, не положено, неделя до свадьбы осталась. Ничего, я с тетей Малкой его проведу. Все равно, хоть двойняшки еще и дома, но там четверо мальчишек, тетя Малка ребенка ожидает. Им помощь нужна».
Она лукаво улыбнулась, вспомнив, как позавчера сидела с женихом в гостиной дома Горовицей. Дверь была открыта, из соседней комнаты доносился монотонный голос свата. Исаак, ласково взглянув на нее, одними губами сказал: «Рав Коэн бы не пережил, если бы мы не сделали все, как положено, любовь моя. Он сейчас список приданого читает».
Дина хихикнула. Посмотрев в его веселые, серые глаза, девушка шепотом отозвалась: «Постельное белье, серебро, мебель…, Жаль только, что дедушке землю нельзя покупать, а так бы свой участок у нас был».
-Я куплю, - уверил ее жених. «Рядом с папиной плантацией, все равно ее расширять надо. Дом бы там построить, - Исаак вздохнул, - но нет, рано пока. Опасно это еще». Он подмигнул Дине: «Будем жить в старом доме моего деда. Ты видела, он у нас во дворе стоит. Папа с артелью его уже перестроил».
-Будем, - разомкнула она губы, зеленые глаза блеснули, и юноша подумал: «Господи, скорей бы праздники прошли. Я ведь совсем, совсем не могу без нее».
Он увидел ее, - в первый раз, - три года назад, тоже осенью, когда мать привезла ее на Святую Землю. Отец тогда, смешливо, сказал ему: «Рав Горовиц на Шабат приглашает. Старшая дочь его приехала, из Лондона, внучку под его опеку отдает». Моше потрепал сына по рыжей голове: «Ты всю эту историю знаешь. Мы с Пьетро покойным лучшие друзья были».
Она тоже была рыжая. Пышные косы обвивали изящную голову, она была в темно-зеленом, скромном платье, и глаза у нее были цвета прозрачной, морской воды, что Исаак видел в Яффо. На носу виднелась россыпь мелких веснушек. Один завиток волос выбился, и спускался на нежную шею - вьющийся, играющий медью в свете заходящего солнца.
Исаак старался не смотреть на нее. Когда ее мать внесла серебряный кофейник, юноша вспомнил: «Папа мне показывал, где Горовицей могилы. Бабушка Дины на Масличной горе лежит, там же, где и Судаковы, а дед ее у церкви. Надо же, сестра ее за будущего герцога замуж вышла, а Дина сюда приехала. Да не гляди ты на нее так, - рассердился на себя юноша.
Когда они шли домой, - мать была на вызове, Циона убежала вперед, над их головой висело огромное, усеянное яркими звездами небо Иерусалима, отец, приостановившись, искоса посмотрел на Исаака: «Она на Пьетро похожа, конечно. Он упрямый был, умел своего добиваться. И мы с твоей матерью тоже. Детьми виделись, потом писали друг другу, и мне все говорили - ты, Моше, с ума сошел, ехать неизвестно куда, через море, в Европе воюют, и все для того, чтобы жениться на девушке, которую ты и не знаешь вовсе».
