Она остановилась и тряхнула головой: «В Париже приду к Фурье и предложу стать его, - Джоанна поискала слово, - нет, не компаньонкой. Товарищем, - обрадовалась она, - да, товарищем. Я хорошо стенографирую, знаю три языка, научилась лечить, ухаживать за детьми..., Я буду полезным членом общества, а не украшением гостиной, как Вероника, - она усмехнулась. Осмотрев себя, девушка услышала голос Изабеллы: «Наконец-то! Мы уже и волноваться стали».
-Прогулялась по каналу, - беспечно заметила Джо, входя в ворота приюта. «Тети Рэйчел нет еще? - она оглянулась.
-У нее заседание комитета, - вздохнула Изабелла, - совсем заработалась, хоть и лето.
Она оглядела племянницу: «Она на его светлость похожа, конечно. Одно лицо. Она, и Джон-младший. Вероника, та в мать. И характер у Джоанны такой же - не тронь, обрежешься. Хорошо, что Вероника и Франческо повенчаются. Они оба артистичные, искусством интересуются. Вероника девушка тихая, домашняя - такая ему и нужна». Изабелла незаметно улыбнулась: «Джоанна совсем, как тетка ее. Та в четырнадцать лет из дома в море сбежала. Но встретила хорошего мужчину, и все изменилось. И у Джоанны так же будет».
Она внезапно пригляделась и озабоченно сказала: «У тебя кровь, на подоле».
-Черт, - выругала себя Джоанна, - черт, черт...,
Девушка покраснела. Изабелла, понимающе качнув головой, шепнула: «Сбегай, переоденься. В холодной воде платье замочи, все отстирается. Девочки тебя ждут, - она показала на приют, - французским языком заниматься».
У себя в комнате Джоанна разделась и зло пробурчала: «Языки, рисование, музыка, вышивание. Математику им для вида преподают, чтобы в лавке не обсчитали. И Библия, три раза в день. Тетя Рэйчел трясется, если хоть слово скажешь о том, что, кроме Библии, и другие книги есть».
Она отнесла платье в подвал, где стояли чаны с замоченной одеждой: «Тетя Марта в научных журналах публиковалась. У нее талант к математике, конечно, да и попробуй ей рот заткни - она любого на место поставит. И тетя Мэри покойная на папу работала, а я...»
Джоанна, один раз, осторожно попросила отца: «Папа, я ведь хорошо стреляю, знаю языки..., Может быть...»
-Нечего тебе там делать, - оборвал ее герцог. Джоанна, увидев, как заледенели его прозрачные глаза, не стала больше ничего говорить.
-Все равно, - она собрала французскую грамматику и тетради девочек, - я не стану прозябать в этом болоте. Я не Вероника. Она сейчас обвенчается, будет носить Франческо кофе в студию, и рожать детей. Я не такая, - Джоанна вздернула острый, упрямый подбородок и пошла в приют.
Рэйчел быстро, неслышно оделась, и посмотрела за окно - уже вечерело. Он спал, уткнув голову в шелковую подушку, размеренно, спокойно дыша. Все было не так. Он шептал, целуя ее: «Спасибо, спасибо тебе...». Рэйчел, застыв, не двигаясь, видела перед собой лицо Пьетро. Ей не было плохо, и не было хорошо. Женщина подождала, пока все закончится, пока он, обняв ее, не заснет. Тогда Рэйчел осторожно высвободилась из его рук.
-Пошлю письмо, - она спускалась по лестнице. «Они с Беном все равно уезжают, уже на следующей неделе. Пошлю и скажу, что мы оба сделали ошибку. Это все от одиночества, от безысходности..., Господи, - Рэйчел уцепилась за дубовые перила, - Иисус, матерь Божья, как я могла. Я блудница, развратная тварь..., Батшева и Малка праведные женщины, благочестивые, живут со своими мужьями..., Сказано же: «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я».
Она вышла на Парк-сквер: «Я ведь даже не сделала ничего. Надо до дома добраться, привести себя в порядок...». Рэйчел потянула носом, ощутив запахи мускуса и сандала. До крови прикусив губу, она взбежала по ступеням, что вели в собор.
Там было тихо, вечерня еще не начиналась. Рэйчел, опустившись на колени перед распятием, перекрестившись, зашептала:
-Ибо воля Божия есть освящение ваше, чтобы вы воздерживались от блуда; чтобы каждый из вас умел соблюдать свой сосуд в святости и чести, а не в страсти похоти, как и язычники, не знающие Бога.
-В святости и чести, - повторила она. Тихо заплакав, женщина уронила голову в руки.
Почту и еженедельный выпуск Leeds Intelligencer принесли, когда Рэйчел, Изабелла и дети сидели на кухне. Пахло свежим хлебом, на столе стояли банки с джемом. Изабелла, в конце прошлого лета сделала столько припасов, что кладовая у Рэйчел до сих пор была забита.
Аарон устроился на высоком, деревянном стульчике. Старшая сестра, кормя его, улыбнулась: «Тебе два года, пора и самому ложку в руки брать!»
-Возьму, - хитро пообещал Аарон. Рэйчел, посмотрев на сына, горько подумала: «Одно лицо с Пьетро, конечно. И Диана на него похожа, только Ева в меня. Господи, - она незаметно сжала под столом пальцы, - что же мне делать...»
Она так и не написала письмо. Майкл с Беном пришли на прощальный обед, неделю назад. Они уезжали в Ньюкасл, на шахты, а оттуда в Лондон. Бен играл с кузинами в саду, Юджиния и Сиди о чем-то шептались на скамейке, Джоанна, устроившись на траве, писала свой дневник. Рэйчел, справившись с собой, разливала чай: «Кузен Майкл, когда будете в Лидсе, наш дом всегда для вас открыт».
Майкл посмотрел на красивое, обрамленное черным чепцом лицо, и велел себе: «Напиши ей. Если ты трус, если ты не можешь сказать этого прямо - напиши. Не отсюда, из Ньюкасла».
Майкл проснулся, когда ее уже не было. Закурив трубку, он долго сидел, смотря на яркий закат в окне. «А что бы отец мне сказал? - вдруг подумал он. «Я должен сделать предложение, обязан..., Иначе будет бесчестно. Но я ее не люблю, и она меня тоже. Это все от одиночества было, случайно. Как можно жениться на нелюбимой?»
Он вспомнил, как падал крупный, мягкий снег на церковный двор. Мэри, в шубке из белого горностая, с распущенными по плечам, темными кудрями, в венке из белых роз, приняла его руку и сошла с тележки. Они венчались в Мейденхеде. Пока тележка ехала к церкви, за ней бежали дети, собравшиеся ахали, а от Мэри пахло розами и, - совсем немножко, - гарью. Потом они остались в загородном доме совсем одни. Отец, Марта и дети отправились в усадьбу ди Амальфи. Майкл увидел перед собой яркие, зимние звезды на чистом небе. Она шептала: «Я люблю тебя, я так тебя люблю...». Утром они играли в снежки на дворе, на большой, уютной кухне пахло кофе. Майкл, обнял ее: «Я и не думал, Мэри, что можно быть таким счастливым».
-Нельзя, - повторил он сейчас. «Не в детях дело. Если бы я ее любил, пусть, хоть десять детей было бы..., Ее сестра замуж вышла, а у нее семеро на руках, - Майкл тяжело вздохнул. Одевшись, открыв шкатулку, он достал письмо от дяди Теодора.
-Мы пока не воюем, - читал Майкл, - вернулись в Санкт-Петербург, но весной отправимся в Германию, добивать Наполеона. Петр наш получил звание поручика, и, конечно, рвется в бой. Я его взял к себе, в инженерные войска. Пусть набирается знаний на ходу, а, как перемирие заключим - закончит училище. Брат мой умер, и жена его тоже, в Иерусалиме. Однако с племянником все хорошо, они процветают. Очень надеюсь, что мы больше не встретимся с Мишелем, Иосифом и Давидом на поле боя, хотя, наверное, избежать этого не удастся. Тео посылает вам всем привет, до встречи в Париже.
Майкл чиркнул кресалом и затянулся трубкой: «Жюль опять в Испании, у герцога Веллингтона под началом, полком командует...- он оборвал себя и жестко велел: «И думать о таком не смей».
Но все время, пока Майкл готовил чай к приходу сына, он видел перед собой белокурые, изящно уложенные волосы, твердые, зеленые глаза и слышал ее нежный голос: «Что делать, мама, я знала, за кого замуж выходила. Жюль будет воевать до тех пор, пока Франция не станет свободной от гнета узурпатора».
-И я буду воевать, - встрял маленький Жан. Марта, поцеловав русую голову внука, вздохнула: «Очень надеюсь, что нет, милый. Поедете в Ренн, и будете там жить спокойно».
Они сидели за ужином в особняке Кроу - Майкл ненадолго вернулся в Лондон, по делам. Марта, разрезая куропатку, кисло сказала: «В Америке не трогают пока озера. Мирьям и семья в безопасности живут. Еще хорошо, что Жюля туда не отправили».
