-Отдай ему, - махнул рукой Наполеон. Мишель, наклонившись, положил икону рядом с Петей. Они вышли, полог опустился. Петя,  сквозь зубы, сказал: «Был у меня брат, и нет его больше. Только матушку с батюшкой жалко».

Юноша почувствовал слезы в подбитом, заплывшем глазу и тихо заплакал.

Мишель, с фонарем в руках, подошел к палатке и спокойно сказал гренадеру, что охранял ее: «Его величество велел мне поговорить с осужденным. Майору Кардозо надо его осмотреть. Вы идите, отдыхайте, я здесь останусь».

Давид проводил взглядом солдата - лагерь уже спал, была глубокая ночь. Майор неслышно хмыкнул: «Нас, конечно, обоих расстреляют, Мишель, но я бы сделал, то, же самое».

-Это мой брат, - пожал плечами капитан и шагнул в палатку.

Петя проснулся от прикосновения ловких, бесцеремонных рук.

-Тихо, тихо, - услышал он мужской голос, - мне надо осмотреть вашу голову.

-Болит? - поинтересовался незнакомец.

-Уже меньше, - невольно признался Петя и поднял веки. В свете свечи лазоревые глаза Мишеля сверкали золотистыми искрами.

-Это майор Давид Мендес де Кардозо, сын дяди Иосифа, - коротко сказал ему брат, - ты слышал о нем. Дядя Иосиф спит, он сегодня много оперировал.

Петя ощутил прохладную мазь на своем лице. Его отвязали и юноша, потянувшись, охнул. Давид быстро раздел его. Открыв свою сумку, он стал бинтовать Петю.

-У тебя ребро треснуло, - сказал майор, сквозь зубы, - но  это не страшно. И контузия, она пройдет, дня через два-три. Синяки, - он внезапно улыбнулся, - тоже.

У врача было хмурое, смуглое, смертельно усталое лицо. Петя увидел темные круги у него под глазами и тихо сказал: «Спасибо».

-Держи, - Мишель протянул ему какой-то сверток. «Это Давида. Оно тебе, конечно, коротко, будет, но в плечах вы одинаковые».

Петя, быстро надел рубашку, и бриджи, стуча зубами от холода. Сев на земляной пол, юноша натянул сапоги. Он поднял глаза на брата. Мишель, обняв его, шепнул: «Ваши войска  к Можайску пошли, догоняй их. Папа в Петербурге, надеюсь?»

Петя невольно всхлипнул: «Братик…». Он вспомнил, как Мишель, еще кадетом, водил его гулять в Летний сад, как они вместе, стреляли в тире, и услышал ласковый голос брата: «Не надо, милый мой. Папе и маме  привет передавай».

Петя нашел сильную руку брата и пожал ее: «Папа был на флешах, он их строил. Он там артиллерией командовал. Он, должно быть, в тылу, вместе со всеми…».

Мужчины помолчали. Давид, наконец, проговорил: «Отец бы узнал дядю Теодора. Среди раненых его не было, значит».

-Все равно, - упрямо отозвался Мишель, - сейчас этого, - он усмехнулся, - проводим, и пойдем, посмотрим. Мало ли что.

Он поцеловал брата в грязную щеку: «Иди, в лесу где-нибудь переночуй. Дождись рассвета и отправляйся на восток.

Они обнялись. Мишель, подняв полог палатки, велел: «Только тихо. Там  роща как раз для тебя».

Петя скользнул за ряды шатров. Давид, поменяв оплывавшую свечу в фонаре, кивнул: «Пошли».

Уже когда они медленно брели среди тел, Мишель вздохнул: «Не расстреляют нас. Я скажу, что ты пошел раненых искать, на поле, а я  заснул, у палатки». Капитан кивнул в сторону лагеря: «А он перетер веревки, ударил меня по голове, и сбежал. Ты знаешь, - обеспокоено спросил Мишель, - как надо бить по голове, чтобы это не смертельно было, и чтобы нам поверили?»

-Знаю, - усмехнулся Давид. Передав ему фонарь, пробираясь между разбитыми артиллерией стенами флешей, майор приказал: «Смотри в оба. Я дядю Теодора никогда не видел, только знаю, что он рыжий».

Они нашли его не сразу. И то, если бы Мишель не настоял на том, чтобы разобрать груду тел у искалеченной ядром пушки, -  может быть, и не нашли бы.

Он лежал, уткнувшись лицом в землю. Мишель, увидев потемневшие от крови волосы на рыжем затылке, опустившись на колени, пробормотал: «Папа!»

-Дай, - Давид отодвинул его и попросил: «Помоги. Мне его перевернуть надо, один я не справлюсь. Он моего  отца  выше и шире в плечах».

-Был, - горько шепнул Мишель, глядя на испачканный мундир, на бледное, застывшее лицо. Глаза отца были закрыты, рыжие, длинные ресницы не дрожали.

-Ты уже и поминальную мессу готов служить, - зло пробормотал Давид. «Держи фонарь, я его осмотрю».

-Осколок в колене, - врач ощупал ногу. «Он почти двенадцать часов лежит, как он еще кровью не истек? И контузия, но это не страшно. Пойди, найди после сегодняшнего боя людей без контузии. Наверняка, жар будет…, Уже есть, - понял Давид, приложив ладонь к грязному, высокому лбу.

Мужчина застонал - слабо, еле слышно.

-Папа! 0 отчаянно сказал Мишель.

-Папа, пожалуйста…, - он почувствовал, что плачет. Давид встряхнул его за плечи: «Так. Сейчас вернемся в лагерь. Я тебя ударю, как надо, возьму санитаров, и заберу месье Теодора. Все будет хорошо, он выживет. Он крепкий человек».

-Я папу не оставлю, -  Мишель отчаянно помотал белокурой головой, держа отца за руку.

-Если ты здесь будешь торчать, - Давид забрал у него фонарь, - тебя точно расстреляют. Его величество, ты сам видел, в плохом настроении. Я разбужу своего отца, и сразу вернусь сюда. Пошли, - жестко сказал он, указывая на восток, - ночи хоть и длинные уже, но все равно скоро рассвет. Рисковать не стоит.

Врач оставил Мишеля у палатки, аккуратно ударив его в темя. Мишель только вздрогнул, и, обмякнув, - сполз в руки Давида.

-Часа три он будет без сознания, - Давид пошел к госпиталю, - а там и лагерь подниматься начнет. Очень хорошо он это придумал, конечно. Ни у кого подозрений не возникнет.

Давид поднял с коек двух санитаров покрепче. Вернувшись с ними на флеши, майор велел: «Только осторожней, у него осколок в колене, если мы тряхнем,  может начаться кровотечение».

Устроив дядю Теодора в маленьком, отдельном шатре, Давид выкурил сигару, чтобы проснуться. Постояв у входа в палатку отца,  врач решительно шагнул внутрь.  Иосиф спал, уткнувшись в свернутый мундир  небритой, в седой щетине щекой.

-В Талмуде сказано, - вздохнул Давид, - что нельзя отца будить. А еще сказано: «Спасение жизни важнее, чем  шабат. Важнее, чем все на свете».

-Папа,  - майор присел на койку и потряс отца за плечо. «Папа, там раненый…»

Иосиф вздохнул, не открывая глаз: «Кому-то плохо стало? Сейчас, погоди…»

-Мы дядю Теодора нашли, - тихо сказал Давид. «Сын его здесь был. Он генерала де Коленкура убил, его величество приговорил его к расстрелу, а мы  ему бежать помогли. У дяди Теодора осколок в колене, и, по-моему, гангрена начинается. Он долго без помощи пролежал».

Отец молчал. Отбросив серое, грубой шерсти одеяло, Иосиф улыбнулся: «Молодец, врач Кардозо. Впрочем, я в тебе никогда не сомневался. Пошли, - отец поднялся.  Плеснув себе на руки водой из медного таза, Иосиф пробормотал молитву.

-Я Мишеля в темя ударил, чтобы вопросов поменьше задавали, - тихо сказал Давид, подавая отцу рубашку. «Как ты меня учил, давно еще».

Отец снял с гвоздя фартук. Чиркнув кресалом, Иосиф глубоко затянулся сигарой.

-Полезное умение, видишь, пригодилось, - коротко хохотнул генерал.

На востоке уже виднелась тусклая полоска рассвета. Иосиф отдал сыну сигару и встряхнул головой: «Пора. Заниматься своей работой, в своей вере, майор Кардозо».

Они откинули полог и вошли в палатку, где лежал Федор.

Мишель приложил руку к голове. Дрогнув веками, капитан застонал.

-Не вставай, - услышал он недовольный голос Наполеона, - вчера без контузии обошелся, а сегодня -хоть и не в бою, а получил. Ты зачем к тому мерзавцу пошел?»

Капитан открыл глаза и осмотрелся. В адъютантской палатке было пусто, за холстом скрипели колеса телег. До него донеслись голоса офицеров: «Быстро, быстро, авангард уже на восточной дороге».

Император курил сигару, сидя на походном, холщовом табурете. «На Москву идем, - коротко сказал он, глядя на бледное лицо Мишеля.

-Я хотел…, хотел узнать у него о планах русских, - вздохнул Мишель. «И майора Кардозо взял с собой - чтобы в чувство его привести».