В постели, обнимая ее, шепча: «Я люблю тебя, я так тебя люблю», - он целовал те самые глаза, нежные веки  дрожали, она была вся  мягкая, ласковая, вся - его. Наполеон, положив ей голову на плечо, засыпал - крепко, без снов,  все еще не в силах оторваться от ее мерцающего жемчугом тела.

Он докурил сигару и тяжело вздохнул: «Может, стоило оставить армию, вернуться к ней? Она бы мне новый амулет написала». Наполеон рассердился: «Чушь, суеверия. Русские от самого Немана бегут,  меньше шестидесяти миль до Москвы осталось. Сейчас разобьем их, окончательно. Зайдем в столицу, мне принесут ключи от города, Александр подпишет капитуляцию..., Все эти амулеты -ерунда, бред».

Наполеон тщательно побрился. Одевшись в темно-зеленую форму гренадерского полковника, он вышел в предрассветную, золотую, утреннюю тишину. Маленький диск солнца поднимался на востоке. Император  удовлетворенно улыбнулся: «Солнце Аустерлица, совсем, как тогда».

-Ваше величество! - Мишель, что сидел у входа в палатку, встрепенулся. Левая рука капитана была перевязана. Наполеон вспомнил: «Он вчера, в бою за эту деревню, как ее, ранение получил».

-Как  это место называлось? - спросил он у Мишеля и рассмеялся: «Сиди, сиди».

-Царапина, - отмахнулся Мишель. Адъютант, сказал, по-русски: «Шевардино».

-В жизни не выговорю, - пробормотал Наполеон. «Вы там были молодцы. Русские отошли за овраг, нам теперь легче будет. Редут в наших руках». Император посмотрел на простой, стальной хронометр - было без четверти пять.

Наполеон прислушался - от русских позиций не доносилось ни звука. Он прошелся по траве, - еще покрытой росой. Остановившись, император закрыл глаза. Он видел все и сразу - видел фланги русских, свою армию, флеши и курган,  где стояла русская артиллерия. Все было просто. Он внезапно подумал: «Еще проще было бы, если я воевал один, без генералов».  Император всегда, еще до начала сражения, знал,  что ему надо делать. Он только раздражался, когда его приказания не понимали, или не доставляли вовремя.

-У Мишеля, - улыбнулся Наполеон, - хорошо с людьми ладить получается.  Отличный офицер вырос. Не стратег, конечно, практик. Интересно, откуда это у него. Явно не от отца. Отец его наоборот - людей терпеть не мог. Очень вовремя ему голову отрубили, конечно. Он  бы не только Францию - всю Европу кровью залил. Флеши, - поморщился Наполеон, - проклятые флеши. Хороший инженер поработал, сразу видно. Ничего, мы их с землей сравняем.

-Он все еще не поднимал век. «Беги к артиллеристам. Через полчаса  пусть начинают обстрел левого фланга. Потом  буди генерала Дельзона, если он еще не встал. В шесть утра его пехота должна выбить русских из этого…, - Наполеон  вздохнул. Император медленно, по складам, проговорил: «Бородино».

-Центр их позиций, - недоуменно заметил Мишель, - а вчера, на военном совете...

-Я сам там был, - хохотнул Наполеон. Почесав каштановые, с чуть заметной проседью, коротко стриженые волосы, он улыбнулся: «Отвлекающий маневр. Мы пройдем сквозь флеши, как нож сквозь масло, сбросим их с того холма, - император показал рукой в белесый туман, - и загоним в угол, у слияния двух рек». Он развел руками: «Все просто».

-Он ведь гений, - Мишель, торопясь, бежал  между палатками. «Другого такого полководца нет, и не будет».

-Мишель! - услышал он строгий голос. Давид Мендес де Кардозо, что умывался у госпитальной палатки, разогнулся. Взяв у санитара рубашку, поведя смуглыми, крепкими плечами, врач велел: «Стой!»

Давид повертел его туда-сюда: «Вроде выспался, после вчерашнего. Болит? - он кивнул на перевязанную руку.

Мишель помотал головой и шепнул ему: «Через полчаса начинаем». Он побежал дальше. Давид, одевшись, заглянув внутрь, увидел, что отец уже поднялся. «Устал он, конечно, - обеспокоенно подумал Давид, - вчера до полуночи оперировал».

Иосиф похлопал себя по щекам. Он  зевнул, не поворачиваясь: «Майор, на чашку кофе у нас еще время осталось, а потом, - отец рассмеялся, - только успевай поворачиваться».  Иосиф вышел наружу. Потянувшись, генерал велел санитару: «Ведро сюда».

Давид поежился - отец вылил ведро воды на коротко остриженную, седоватую голову. Чихнув, он принял от санитара холщовое полотенце: «Хорошо! Кофе нам принесите». Он потрепал сына по плечу: «Давай, сигарой меня угости».

Уже на позициях артиллеристов Мишель взглянул в сторону медленно рассеивающегося тумана: «Ерунда. Папы там нет, а Петьки - тем более. После капитуляции надо будет в Санкт-Петербург поехать, навестить их».

Он передал приказание. Уже идя в дивизию Дельзона, Мишель услышал грохот артиллерии - сотня орудий начала обстрел левого фланга русских.

Иосиф и Давид стояли у палатки, куря, отхлебывая кофе из оловянных чашек. Иосиф, потушив сигару, заметил: «Вот и все, майор. Пошли делом заниматься».

Генерал натянул холщовый, застиранный фартук. Засучив рукава льняной рубашки, он посмотрел на восток. «Нет Теодора, у русских - успокоил себя Иосиф, - сидитв Академии Наук, минералы изучает».

-Вот, я готов выполнить свою работу, в своей вере, - пробормотал он себе под нос, как всегда, вставая к столу: «Когда это я первую операцию сделал? Сорок лет назад, правильно. Каждый раз эти слова Рамбама повторяю,  до сих пор».

Операционная палатка была еще пуста. Иосиф взглянул на список вчерашних раненых, что висел, пришпиленный к  холсту: «С этими мы разобрались. Ты иди, - он прислушался, - сейчас атаку начнут.  Организуй там, чтобы без промедления людей доставляли. Сейчас все, - генерал  усмехнулся, - проснутся, стреляют без остановки».

Земля под ногами гудела. Генерал Кардозо, проводив Давида глазами, зажмурился - солнце поднималось над полем боя, - огромное, огненное, сияющее солнце.  С востока уже была слышна канонада русских орудий.

Федор пригнул голову - французские ядра опять начали проноситься над флешами. Он обернулся к Багратиону - тот стоял, прижав к глазу подзорную трубу. Федор  вздохнул: «Ваше превосходительство, одной артиллерией мы их не удержим. У них как бы ни четыре сотни пушек здесь».

Хмурое, в пятнах пороха и грязи лицо Багратиона исказилось недовольной гримасой. «Надо контратаковать, - только и сказал он. «Вы стреляйте, Федор Петрович, стреляйте».

Пахло кровью и гарью, внизу, на равнине, за укреплениями, было видно какое-то движение. Федор успел посмотреть на свой хронометр: «Одиннадцать утра. С шести часов нас обстреливают, без остановки. Два раза флеши занимали, два раза мы их выбивали отсюда. Господи, помоги ты нам».

-Огонь! - крикнул он и взглянул на почти разбитые укрепления. Флеши были выстроены из бревен и земли. Федор, неожиданно, улыбнулся: «Хорошо получилось.  Только все равно, у них в два раза больше пехоты. Надо держаться, Кутузов пришлет подкрепление..., Хотя откуда? Остались еще свежие полки, не могли не остаться»

Он услышал свист ядра и бросился на землю, подмяв под себя ближних артиллеристов. Федор ощутил на спине что-то теплое. Поднимаясь, стряхнув с себя разорванную, человеческую плоть, он выматерился. Пушка была разворочена ядром, вокруг разбросаны окровавленные останки.

Французская артиллерия не останавливала обстрела. Федор, посмотрев, как санитары оттаскивают раненых от орудий, повернулся на восток. Курган возвышался над русскими позициями: «Петька там. Господи, сохрани нам сына, и другого сына, - он стиснул зубы, - тоже сохрани».

Письмо от жены он получил, - по случающемуся на войне совпадению, - утром того дня, когда увидел Петьку.  Он прочел ровные строки: «Петенька ушел добровольцем в часть его сиятельства князя Трубецкого. Они в тылу пока что, как Петя мне пишет. Теодор, не волнуйся, с ним все в порядке».

Стены Смоленского кремля были разбиты огнем французской артиллерии.  Федор, выйдя тогда во двор, пробился через суматоху - войска покидали город,  ему и саперам еще надо было проверить минирование мостов и пороховых складов. Он широким шагом пошел к Молоховской башне. Там, в месиве людей и коней, Федор нашел глазами запыленную, кудрявую голову и крикнул: «Ваше сиятельство!»