Они знали, что их отец болел, а потом выздоровел. Отец и госпожа Судакова, его жена, брали их к себе на Шабат. Они жили в отдельном, маленьком домике, что был пристроен к большому особняку их сводного брата. Девочки играли в зеленом, ухоженном садике, возились с котом. Госпожа Судакова пекла им печенье, отец сидел с ними, рассказывая им истории из Торы. Маленькие - Дина, и двойняшки, даже и не помнили, каким отец был раньше. Сара и девочки постарше - постепенно забывали. Как-то раз Сара спросила у отца: «А если у нас будет другой папа? Вместе с тобой? Если мама выйдет замуж?»

-Я был бы очень рад, - серьезно ответил ей отец. Госпожа Судакова только улыбнулась: «Ваша мама молодая женщина, красивая, хозяйственная, благочестивая..., На ней любой достойный мужчина будет рад жениться».

-Например, - пробормотала Сара сейчас, - господин Бергер. Девочка постояла еще, подставив лицо теплому, летнему солнцу, и заторопилась вслед за сестрами.

В маленькой комнате, где работал Аарон, уютно пахло чернилами и пергаментом. Он поднял голову от стола, услышав шорох на пороге. Дописав последнюю букву мезузы, Аарон отложил перо. Дочь оставила корзины на дворе и улыбнулась: «Я быстро, папа. Караван из Яффо пришел, письма привезли. Для Моше и Элишевы тоже, из Амстердама, я к ним зайду потом».

Аарон принял конверты - на одном были американские марки, второй был вовсе без марок - из Амстердама письма передавали через торговцев. Он ласково сказал: «Ты присядь, доченька, отдохни, заодно почитаем».

Малка села, расправив подол скромного, закрытого платья. Аарон вздохнул: «Молодая ведь женщина. Красивая. Оправилась, цветет вся, румянец на щеках. Сваты ко мне приходят, однако она и слышать ни о чем таком не хочет».

Он медленно, вслух читал письма. Свернув их, Аарон увидел слезу на щеке дочери. Он погладил Малку по укрытой платком голове: «Не надо, милая. Сказано в Торе: «Ни вдовы никакой, ни сироты не притесняйте». Господь позаботится, и о Рахели, и о Батшеве».

-Трое детей, - Малка покачала головой. «Бедная, бедная Рахели..., И дядя Меир умер. Он же еще не старый был, я его помню, немножко».

-Еще и шестидесяти ему не было, - Аарон вздохнул и погладил седоватую бороду. Он вспомнил высокого, серьезного, светловолосого мальчика: «Я за них Мишну читать буду, и за Меира, и за Хаима, да упокоит Господь праведников в присутствии своем. И тете Эстер напишу, конечно. Ты, милая, отправь весточки Рахели и Батшеве, утешь их».

-Конечно, папа, - Малка поднялась. Аарон улыбнулся: «Девчонки разрешения попросили..., Гость у нас на Шабат будет, ученик мой».

Малка что-то пробормотала.  Уже оказавшись во дворе, женщина подняла корзинки: «Зачем все это? Он молодой юноша, не вдовец, не разведенный..., К чему такое?»

Она отказала уже нескольким сватам, ссылаясь на то, что у нее много детей. «У него, - один из раввинов расхваливал будущего жениха, - тоже много, госпожа Горовиц. Восьмого жена родила, и умерла. Сами знаете, детям мать нужна..., И вашим девочкам - отец».

-У них есть отец, - отрезала Малка. «Они с ним видятся, часто, так что, - она встала, - простите...»

Бывший муж пришел к ней через год после развода. Она тогда улыбнулась: «Что вы, рав Судаков…, Я понимаю, вы болели, были не в себе..., Забудем все это. Девочки к вам привыкнут, все будет хорошо».

У каждой дочери было приданое. Рав Судаков отдал им почти все деньги, что у него оставались. Малка, было, хотела воспротивиться, но отец мягко сказал: «Моше мужчина, молодой. Он всегда свою семью обеспечит. Мне шестьдесят скоро, я не вечен, дорогая моя. Пусть мои внучки не знают нищеты».

Неся корзинки к дому, Малка остановилась: «Папе и вправду шестьдесят почти. Дядя Меир был младше его, а умер. Элишева мне говорила, что отец ее, хоть ему и седьмой десяток, воевать отправился. Храни их Господь, мало ли, что случится. И папа..., как мы без него? Хотя папа ни на что не жалуется, конечно».

Дома было шумно, горели все четыре очага, девчонки уже затеяли тесто для хал. Малка, пожарив курицу, позвала двойняшек. Двора и Нехама устроились на скамейке под гранатовым деревом и разложили корзинку со штопкой.

-Отнесете дедушке обед, -  велела им мать, - и вот, - она передала девочкам конверт, - это для тети Элишевы, от мамы ее.

Двора обиженно  выпятила губку: «Циона нами командует, а ей всего три года! Она опять гулять запросится».

-Она спать будет, - утешила Малка девочек.  Она вернулась на кухню. Старшая дочь, невзначай, сказала: «Дедушка нам разрешил пригласить господина Бергера на Шабат! Мы к нему в мастерскую уже ходили. Он придет».

-Игрушки нам принесет, - восторженно вздохнула Динале. «Он их не хуже дедушки делает». Малка только покраснела. Засучив до локтя рукава, женщина стала лепить халы.

-После Шабата им скажу, что надо деткам Рахели написать, - решила Малка. «У нее две девочки. Как раз - от кузин весточку получат, все порадуются. И мальчик, маленький, год ему всего лишь..., Бедная Рахели…, Может быть, она замуж выйдет..., А я? - женщина прикусила губу и сказала девочкам: «Я халы сделаю, и суп начнем готовить».

Но все время, пока она была занята на кухне, Малка вспоминала его темные, добрые глаза и смущенный голос: «Вы не беспокойтесь, госпожа Горовиц, отдыхайте. Я с девочками управляться умею».

В саду особняка Судаковых было прохладно, журчала вода в фонтане. Элишева, устроившись на скамейке, прочитав письмо от матери, вздохнула: «И папа воевать ушел, и Давид..., У Давида сыну всего два года. Господи, убереги от их от всякой беды».

Свекровь вышла наружу и присела рядом. Лея сварливо сказала: «Заснула. Нет, чтобы хорошее имя ей дать. Придумали Циону. Говорят же мудрецы, не надо новыми именами детей называть».

-Не такое уж и новое, - заметила Элишева, - царица Шломцион еще во время оно здесь правила. Она кинула взгляд на свекровь: «Болит?»

Госпожа Судакова махнула рукой: «Как всегда. Опиума мне твоего не надо. От него голова мутная. Потерплю». Она,  чуть поморщившись, поднялась. Обернувшись, Лея велела: «Чтобы ни Авраам, ни Моше ничего не знали, понятно? Обещай мне».

Элишева посмотрела на похудевшее лицо свекрови и только кивнула. Ее наставник,  местный врач, еще год назад определил опухоль. Элишева забеспокоилась, когда свекровь опять начала ходить в микву. Лея долго отнекивалась, но потом согласилась на осмотр. Врач, оказавшись наедине с Элишевой, развел руками: «Раз у нее уже была опухоль, хоть и не опасная, то она могла вернуться…, Кровотечения, потеря веса, она сильнее устает..., И всего одного ребенка родила, такое бывает у подобных женщин».

Свекровь выслушала Элишеву спокойно и только спросила: «Сколько?»

Женщина покачала головой: «Не знаю, госпожа Судакова. Год, два года...»

-Не увижу, как Исаака к Торе вызывают, - Лея поджала губы. «На все воля Бога. Смотри, - велела она невестке, - никому не проговорись».

Иногда, при особенно сильных болях, Лея пила настойку опиума, но чаще отказывалась. «Папа бы тоже ничего не сделал, - подумала сейчас Элишева. «Только бы она не мучилась». Лея остановилась на крыльце и строго сказала: «Что ты сидишь, в небо смотришь? Пошли, готовить надо». Женщина встала. Потянувшись, - Элишева была ниже, она положила руку на плечо свекрови: «Вы не волнуйтесь, госпожа Судакова, я с вами буду». Свекровь посмотрела на нее все еще красивыми, в сетке морщин глазами. Лея внезапно хмыкнула: «Ты, в общем, неплохая женщина, хозяйка аккуратная..., А что характер у тебя, как у матери твоей - с этим ничего не сделаешь. Не ездила бы ты туда, - Леяуказала на юг, - одна. Нескромно же, да и кочевники эти...»

-Я там у всех детей принимала, они меня уважают, - усмехнулась Элишева, и они зашли в дом.

Деревья поднимались  вверх. Моше, прикоснувшись к зеленеющей ветви, погладив листья, сказал сыну: «Эти этроги мы пока оставили, перед Новым Годом начнем их снимать. А вот эти, - он указал на деревянные ящики, сложенные у крепкого сарая, - послезавтра уже в Яффо поедут, а оттуда в Европу».