-Я бы не смог, - Натан отпил кофе. «Папа…он был сильным человеком. И мама…, - он искоса взглянул на покрытую черным капором, до сих пор изящную голову, - она ведь тоже в похоронном братстве. Для женщин».

Тело должны были обмыть, одеть в простые, из белого льна одежды  - одинаковые для всех, богачей и бедняков, и уложить в такой же простой, деревянный гроб. «В  Святой Земле, - вспомнил Натан, - без гробов хоронят, Батшева рассказывала». Мужчины из похоронного братства забрали талит отца - старый, из выцветшего шелка. «Его завернут в талит, отрежут одну кисть, - подумал Натан, - и посыплют землей Израиля». Батшева привезла с собой целый мешок. Натан, пропустив крупинки через пальцы, поразился тому, какая она легкая и сухая.

-И повезут в Ньюпорт, - вздохнул мужчина. «Хаим уже там, наверное. И мы поедем, как только шива закончится».

Слуга, молча, зашел в столовую и положил рядом с ним воскресный выпуск National Intelligencer. Натан развернул газету - вся первая страница была занята огромным, в траурной рамке, некрологом, за подписью президента США.

Натан поднял на нее глаза: «Мама, смотри, какое несчастье. Дядя Дэниел погиб вчера утром. Здесь сказано - при неосторожном обращении с оружием.

Черные глаза матери погрустнели: «Дай-ка». Эстер пробежала глазами статью и повернулась - дверь столовой заскрипела.

Тонкие губы Эстер незаметно улыбнулись. «Дядя Дэниел скончался, несчастный случай». Батшева стояла на пороге, -  в черном шелке, белокурые пряди спускались из-под траурной шляпы на стройные плечи.

-Нет, - подумала девушка. «Нет, нет, только не это. Дитя…, Ведь только месяц, как нет ничего. Тетя Эстер никогда не поверит, что это ребенок Хаима. Господи, что мне делать…, Куда идти, у меня и денег нет, чтобы домой добраться. Пенсию только через полгода начнут платить, Натан мне объяснял. Они меня на улицу выбросят, - Батшева посмотрела на спокойное лицо свекрови. Темные глаза Эстер пристально разглядывали ее. Батшева почувствовала, как у нее закружилась голова. Натан, сорвавшись с места, подхватив ее, крикнул: «Мама!»

-Это просто обморок, - Эстер так и не поднялась. «Из-за слез, напряжения. Ничего страшного». Она позвонила в колокольчик: «Пусть слуги отнесут ее наверх, я с ней посижу. Ты отправляйся  в гостиную, - велела она Натану, - скоро люди начнут приходить. Я потом спущусь».

Эстер, встав на колени, похлопала Батшеву по щекам. Та открыла заплаканные, каштановые, глаза. Эстер, искоса посмотрев на сына, - он все еще удерживал невестку, - заметила, что Натан немного покраснел.

-Миссис Горовиц стало дурно, - сказала Эстер двум горничным. «Давайте отведем ее в спальню».

Натан проводил их взглядом. Вернувшись за стол, пробежав глазами некролог и статьи вокруг - в них говорилось о безвременной утрате, о выдающемся политике, дипломате и военном,  мужчина оборвал себя: «Ты с ума сошел, ты в трауре, нельзя и думать о таком. Тем более, она вдова твоего брата».

В столовой никого не было. Он оглянулся и поднес к лицу ладонь - пахло фиалками. Натан раздул ноздри и твердо повторил: «Не смей. Это просто из-за того, что у тебя давно не было женщины». Последней была миссис Фельдман, жена торговца из Нью-Йорка, однако она уехала с мужем из столицы еще после Хануки. «После траура заведу себе кого-нибудь, - решил Натан. Налив себе еще кофе, он погрузился в газету.

Батшева лежала, уткнувшись лицом в подушку, сдерживая рыдания. «Больше ничего не будет, - поняла девушка. «Не будет приемов, танцев…, Не будет Дэниела…»

Батшеве казалось, что она полюбила - так, как когда-то, - она помнила это, - ее старшая сестра полюбила Пьетро. Только изредка, глядя в его  зеленовато-голубые глаза, девушка  чувствовала холодок, пробегавший по телу. А потом, на одном из приемов, у них дома, болтая с какими-то дамами, Батшева случайно услышала мужские голоса. «Мистер Вулф, - сказал один из военных, - по трупам пройдет, а своего добьется».

-Странно, - заметил его собеседник, - вы  мне сами рассказывали, полковник Уотсон, - вы служили у него в массачусетском батальоне. Он тогда был другим, или я ошибаюсь?

-Не ошибаетесь, - угрюмо заметил Уотсон, повертев бокал с вином. «Я тогда сержантом был, и благородней капитана Вулфа - никого в армии не видел. Но, как сержанта Фримена повесили, в Виргинии…- он махнул рукой и тяжело добавил: «Капитан тогда меня разыскал. Мы с ним выпили, как следует, и я до сих пор помню, что он сказал: «Чарли,  я не хочу жить в такой Америке. Но я  американец, я люблю свою родину. Значит, надо не изменять страну, а самому изменяться». Полковник осушил бокал: «Вот, он и меняется».

-Дэниел, - она прикусила губами кружева и похолодела: «А если тетя Эстер догадалась…, Нет, нет, невозможно. Что мне делать? Написать папе, он добрый, он пришлет денег…, Но у него Малка на руках, ее девочки…, Или Рахели? У них тоже трое детей, и они еще сиротам помогают. Сирота…- Батшева положила руку на свой живот и глухо разрыдалась.

Эстер постояла перед  спальней невестки, держа в руках черный, бархатный мешочек. «А если она, беременна? - пронеслось в голове у женщины. «Надо заставить ее снадобье выпить. Не может быть, что срок большой, я бы заметила. Да и по датам, - она брезгливо покосилась на мешочек, - в марте это у них началось. Еще, как Хаим тут был».

Эстер вспомнила пухлого, сероглазого, светловолосого ребенка. Женщина, покачнувшись, схватилась за стену. Хаим был спокойным, веселым младенцем. У  него не болел животик, он бойко ел, крепко спал и любил улыбаться, сидя у нее на руках, рассматривая синюю гладь моря - когда Эстер везла его с Кариб в Бостон. Потом он твердо, уверенно пошел, и оставался таким же ласковым и послушным. Хаим не обижал младшего брата, всегда возился с ним и радовался, когда Натан подрос, и мог с ним играть.

-Брат Хаиму будет, - поняла женщина. «Или сестричка. У меня никогда девочки не был. Хотели с Меиром, да не получилось. И светленький родится, как Хаим. Нет, нет, я не могу, - она тяжело вздохнула. Нажав на бронзовую ручку двери, Эстер скрылась в спальне.

Женщина присела на кровать и позвала: «Батшева!»

-Да, тетя…- робко повернулась та. Эстер, глядя в каштановые глаза, раскрыв мешочек, высыпала записки на шелковую простыню.

-Я все знаю, - спокойно сказала Эстер. Батшева только открыла рот. Засунув туда нежные пальцы, девушка прорыдала, с ужасом глядя на записки: «Тетя Эстер…, Но как?»

-Он мне их сам отдал, - спокойно ответила Эстер. «Хотел, чтобы я с тобой поговорила. Мы с Дэниелом давно  знакомы. Он был лучшим другом моего мужа первого, покойного. Попросил меня, я все-таки женщина, не чужая тебе…Ошибку он сделал, хотел тебе сказать, да вот видишь, - женщина развела руками, - не успел. Мужчины, они такие, - Эстер усмехнулась, - слабые создания. Мы сильнее. Не любил он тебя, а что ты в него влюбилась - это он видел, конечно».

-Тетя…- Батшева уронила голову в ладони. «Тетя, простите меня, я…Я ребенка жду, от него…»

-Так я и знала, - подумала Эстер. «Все отлично получается».

-Сколько? - деловито спросила она.

-Месяц, тетя, - Батшева вытерла глаза и опять всхлипнула. «Тетя, я уеду, я сама…., Вы меня больше не увидите,…Я все, все понимаю».

Эстер неожиданно взяла ее за руку - крепкими, сильными пальцами. «Слушай. На Карибах, как меня агуной признали, я одна с ребенком на руках осталась. Никому такого не пожелаю. Но я акушерка, я на жизнь себе всегда заработаю. А ты? Кому ты нужна? - жестко спросила Эстер. «Мужчинам нашим, в Америке - приданое подавай. А что ты красивая, так и красивей тебя девушки есть. Не вдовы, не с приплодом, и с деньгами они».

-Так пенсия…- попыталась сказать Батшева.

-Мне после Хаима тоже пенсию платили, - отмахнулась Эстер. «Когда замуж выходишь, ее сразу забирают». Она оглядела невестку: «Может быть, женатый мужчина тебя содержать захочет, но разве это судьба для дочери Израиля - от гоя зависеть?». Эстер усмехнулась: «Хотя тебе не впервой».

Батшева заалела: «Тетя…»