-Пудинг и баранина жареная, - Джованни проводил сына глазами: «Двадцать семь лет уже. Внуков бы нам с Изабеллой от него увидеть. Хотя, конечно, пока молодой, пусть ездит, строит,…Да и вроде не было еще девушки, что ему по душе пришлась, - он улыбнулся и открыл тетрадь: «Письмо Лапласу по поводу той главы из «Аналитической теории вероятностей», что он мне прислал. Лаплас гений, конечно, не то, что я. Я просто способный математик, вот и все. Господи, когда уже эта война закончится, если бы не его светлость - я бы и не смог ничего из Парижа получить. И насчет метрической системы надо написать. Французы молодцы, что на нее переходят, хотя здесь такого ожидать не приходится, - Джованни окунул перо в чернильницу, и погрузился в работу.
Когда Пьетро пришел домой, было уже темно, только сверху, из спальни жены, доносился веселый смех. Он вымыл руки. При свете свечи, священник прочел записку на кухонном столе: «Поешь, пожалуйста, ты же проголодался». Пьетро утащил имбирное печенье и поднялся к ним.
Рэйчел сидела на ковре, раскинув руки, и ворковала: «Давай, милый мой, не бойся».
-Мы еще гуляем, - она подняла на мужа голубые глаза. «Долго спали, а теперь гуляем, хотя уже и полночь скоро». Белокурые волосы были заплетены в косы, и пахло от нее - свежим хлебом и чем-то сладким, домашним.
Аарон, в холщовом платьице, стоял, держась за стену. Мальчик, засунув палец в рот, недоверчиво мотал головой.
-Я знаю, - Пьетро расстегнул сутану, и опустился рядом с женой, - знаю, к папе он пойдет. Пойдешь, мой хороший? - он посмотрел на неуверенную улыбку ребенка и протянул к нему руки.
-Папа! - радостно сказал Аарон, и они даже не поняли, как это случилось. Мальчик оторвался от стены, и, пошатываясь, пробежал по ковру. Он оказался в объятьях отца. Выдохнув, положив ему голову на плечо, Аарон повторил: «Папа!»
Пьетро подмигнул жене: «Я же говорил - не надо бояться. Он и не боится, наш сыночек».
-Крест! - Аарон положил ручку на простой, серебряный наперсный крест отца. «Крест хочу!»
-У тебя свой есть, - Рэйчел улыбнулась. Пьетро, обняв их обоих, прижимая к себе, серьезно заметил: «Может быть, и у тебя, когда-нибудь, такой будет, сыночек».
Уже в постели, слушая мерное дыхание ребенка, гладя голову жены, что лежала у него на плече, Пьетро поцеловал ее: «Помнишь, там, в Вифлееме, я тебе сказал: «Очи твои - очи голубиные»?
-Ты мне десять лет это говоришь, и даже больше, - неслышно ответила жена, - каждую ночь, любимый мой.
-И буду говорить, - он коснулся губами ее длинных, темных ресниц, - пока мы живы, Рэйчел.
Они заснули, держа друг друга за руки. Мальчик, лежа в своей колыбельке, уткнувшись щечкой в подушку, счастливо вздохнул: «Папа меня поймал. Я знал, что поймает. Больше не буду бояться».
Пьетро открыл глаза и приподнялся: «Стучат. Ты спи, милая. Это, должно быть, сын миссис Брэдли. Я ее вчера навещал, она уже и не узнавала никого».
Рэйчел прижалась щекой к его руке и вздохнула: «Так ты и не отдохнул».
-Я спал, - отозвался Пьетро, быстро одеваясь, - два часа спал.
Он поцеловал жену в лоб. Осторожно взяв сына, - мальчик даже не пошевелился, - Пьетро устроил его в большой постели. «Это ведь до утра, - Пьетро накрыл их одеялом, - так что спите, мои любимые». Он взял Библию. Перекрестив жену и ребенка, священник спустился вниз.
Отец и Франческо, оба в халатах, стояли в передней. Дверь была полуоткрыта. Пьетро услышал, как трещит фитиль свечи в руке у отца: «Что случилось?»
-Ваше преподобие, - раздался голос из темноты, - они у мануфактур. Их как бы ни пять сотен человек. Ваше преподобие, может, скажете им что-нибудь? Вы священник, они вас послушают…
Пьетро вышел на крыльцо и сказал людям, что сгрудились на дорожке: «Конечно. Подождите, сейчас все вместе пойдем».
-Что это такое, - буркнули сзади, - не понимают они, что ли? Если мануфактуры закроются, мы все работу потеряем, детей, чем кормить будем?
Летняя ночь была теплой, из сада веяло розами и жасмином. Пьетро, вернувшись в переднюю, посмотрев в темные глаза отца, твердо велел: «Вы, пожалуйста, возвращайтесь в постель. Совершенно не о чем волноваться. В Миддлтоне, на шахтах, мы с ними поговорили, они пошумели и разошлись».
-Пьетро, - только и проговорил Джованни.
Франческо вздохнул: «Я тебя одного не отпущу, даже и не думай»
Пьетро потрепал его по плечу: «Я священник. Я здесь почти пятнадцать лет служу, милый мой. Я у этих людей детей крестил, и родителей их отпевал. Все будет хорошо, - он закрыл за собой дверь. Перекрестившись, Пьетро сказал рабочим: «Я готов».
Они пошли туда, где в черной воде канала уже виднелись отблески факелов, туда, где среди кирпичных стен фабрик слышалось эхо: «Лудд! Лудд! Король Лудд! Долой машины!»
Пьетро посмотрел на толпу, что сгрудилась у закрытых ворот мануфактуры «Клюге и Кроу» и оглянулся: «Вы идите к семьям, пожалуйста. Мне сторож заднюю дверь отопрет. Не бойтесь, - священник взглянул на факелы, - они разойдутся, так уже было».
Пахло гарью, люди держали в руках колья и вилы. Пьетро вспомнил: «Ходили же слухи. Якобы они по ночам, на пустошах, собираются, целые отряды у них. Ерунда, - он сжал пальцы на переплете Библии, - понятно же - кто хочет работать, тот и работает. У дяди Питера все время людей нанимают, и на других мануфактурах тоже».
-Ломайте ворота! - завыла толпа. Пьетро увидел, как кто-то, наклонившись, железным ломом выворачивает булыжник из мостовой.
-Идите, - повторил он и проводил глазами рабочих: «Хорошо, что темно, меня и не увидят».
У задней двери, что выходила в переулок, было тихо. Пьетро пригляделся и заметил огонек свечи в каменной пристройке для ночных сторожей.
Мануфактура возвышалась перед ним черной громадой. Он, отчего-то поежившись, услышал, как у главных ворот фабрики кричат: «Ломай машины! Все наши беды из-за них!»
Во дворе раздались шаги. Пьетро, увидев знакомое лицо, неожиданно улыбнулся: «Не волнуйтесь, мистер Робсон, ничего они не сделают, ворота крепкие».
Сторож оглянулся и боязливо зашептал: «Сами знаете, ваше преподобие, нас шестеро всего, на ночной вахте. Я Джеймса, хромого нашего, в город послал. Все же парень только повенчался тем месяцем, жалко его, вдруг случится что».
-Войска, - вспомнил Пьетро. «Правильно, говорили на епархиальном совете - из Ланкашира три полка сюда перебрасывают, в лагеря летние. Мы еще обсуждали, как там у них службы устроить, они в деревне, там маленькие церкви. Капеллана там нет, наверняка. Их вообще, в армии не хватает. Преподобный отец Гэмбл предлагал мне пойти военным священником, но у меня, же семья, да и привык я к здешним местам, - Пьетро потрепал сторожа по плечу: «Ничего не случится. В Миддлтоне они сами разошлись и здесь так же будет».
-Ваше преподобие, - вздохнул сторож, - хорошо, что вы появились. Может, - он нерешительно кивнул в сторону главных ворот, - пойдете, скажете им что-нибудь? Вас послушают...- он замялся. Пьетро развел руками: «Для этого я сюда и пришел. Вы соберите сторожей, и запритесь в пристройке, на всякий случай».
Железная, кованая дверь открылась. Пьетро, идя через чистый, выметенный двор фабрики, усмехнулся: «Этого Джеймса я венчал, я его помню. Я их всех здесь венчал, - он посмотрел на большие окна главного здания, на глухие стены складов с тканями: «Десять тысяч человек у дяди Питера работает. А еще шахты, еще корабли, контора в Лондоне, магазины – и здесь, и в Америке..., Целая империя, не хуже Британской».
Толпа подступала к самым воротам, трещали факелы. Пьетро громко сказал: «Господа, давайте расходиться по домам. Мы с вами уже встречались, в Миддлтоне, вы помните. Машины ни в чем не виноваты, они просто облегчают труд человека».
-Отнимают у нас заработок! - зло крикнули сзади. «Мы все с голоду пухнем, детей кормить нечем».
Пьетро улыбнулся и показал на аккуратное здание конторы. «Мистер Кроу - он посмотрел на возбужденные лица, отделенные от него только решеткой ворот, - каждый день нанимает людей. И мистер Готт. И на канале руки нужны. И на шахтах. Работы в Лидсе много».
