-Я с тобой схожу, - Мирьям потянулась и взяла ее руку. «А Тед, - она пощекотала мальчика, - отправится в гавань».

-Так и сделаем,  - капитан Кроу поднялся и зевнул: «Дорогие мои, мы с мамой отдохнем перед обедом, дорога долгая была».

Мораг проводила родителей глазами и тихо спросила у Деборы: «Они на рыбалку до сих пор ездят?»

Сестра только расхохоталась, показав белые, красивые зубы: «Как папа из рейса приходит - сразу туда отправляются, с ночевкой. А зимой спят до полудня».

-У нас зимой только и спать, - Элайджа погладил Теда по голове. Увидев, как тот зевает, мужчина поднялся: «Пойдем, старина, я тебя уложу, а вы, сестрички, болтайте».

Уже когда Тед спал, свернувшись в клубочек, прижавшись щекой к деревянному кораблю, Элайджа подошел к большому окну, что выходило на гавань.

- Дебора  замуж выходит, -  подумал он. «А я? Но ведь я так никого и не встретил…- он почувствовал, что краснеет и услышал голос отца. Они сидели у камина, за ставнями свистел зимний ветер. Капитан Кроу усмехнулся: «Конечно, было у меня что-то…, Даже вспоминать не хочется. Но, как твою мать увидел, так все, отрезало. Понял, что никого мне больше не надо. Так же и у тебя случится».

-Трудно, - посмотрев на огонь, признался Элайджа.

-Трудно, - согласился отец. «Однако нельзя так, милый - не по любви. И Господь нас тоже учит, что любовь всему верит, всего надеется, все переносит».

- Любовь никогда не перестает, - вздохнул Элайджа, - хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

-Именно так, - лазоревые глаза отца потеплели. «Как у меня и мамы вашей - на всю жизнь».

-Все еще будет, - уверенно сказал себе юноша и улыбнулся.

Мораг прошла по узкому коридору больницы, вдыхая запах сулемы, человеческого пота, страдания. Женские палаты были переполнены. Она, услышав детский плач, вопросительно посмотрела на врача.

Тот развел руками, одновременно вытирая их о грязный, холщовый фартук: «Вдовы, сами понимаете. За  детьми некому присмотреть, вот они  и сидят в палатах».

Мораг заглянула в одну из комнат - на дощатом полу копошились  двое ребятишек. Худая  женщина, что полусидела, кашляя в постели, испуганно сказала: «Простите, доктор Робинс, они совсем малыши…, А мать без памяти уже, не очнется».

-Мама, - прохныкала девочка. Мальчик, - лет шести, вытирая лицо рукавом заношенной рубашки, шикнул на нее: «Тише!»

Мирьям  улыбнулась: «Вы идите во двор, милые. Я спущусь, и мы с вами поиграем, хорошо?»

Дети тихо вышли. Мораг  стало стыдно за свое шелковое платье, за бриллианты на шее, за украшенную цветами шляпу.

-Надо потом чек выписать, - решила она. «Те деньги, что на базаре мы собрали - это на новую смотровую комнату, на лекарства. Пусть еще сделают  спальню  для детей. Им же тут плохо, рядом с больными».

Мораг подошла в тот угол, где лежала умирающая женщина. Присев на кровать, вытирая холодный пот с бледного лба,  Мирьям спросила: «Это то, что я думаю, доктор Робинс?»

Тот кивнул: «В бедных кварталах такое сплошь и рядом. Пятый случай за месяц. Ее сын нашел, она отправила детей подаяние просить, а  сама…- он не закончил. «Сообщница ее сбежала, конечно. Все же уголовное преступление. Дети теперь на улице окажутся».

Мораг посмотрела на мертвенно-бледное лицо женщины. Она была темноволосой, красивой, но сейчас закрытые глаза запали, синие губы не шевелились. Мирьям, взяв тонкое запястье, послушала пульс: «Недолго осталось. Если бы эти женщины имели доступ к простейшим средствам, доктор Робинс - такого бы не случилось».

-Продавать их - значит, потворствовать разврату, - врач сжал тонкие губы. «Как вы думаете, чем занимаются все эти так называемые акушерки? Именно таким!»

-Слава Богу, что они есть,- неожиданно гневно сказал кто-то из больных. «Лучше так, чем младенцев душить, или бросать в яму выгребную».

Робинс пробормотал себе что-то под нос и вышел.

Мирьям поднялась и кивнула дочери: «Там дети ждут».

Мальчик стоял посреди запыленного больничного двора, держа за руку плачущую сестру.

-Тебя как зовут? - Мирьям присела и погладила его по голове.

-Филип, - он поморгал глазами, сдерживая слезы. «А это  Люси, ей три года. А мне шесть. Филип Хардвик, - добавил мальчик. «Наш папа шкипером плавал, а потом ногу покалечил, и пить стал. Он умер, как Люси еще года не было. У нас бабушка есть, в Линне, - мальчик подумал, - я помню. Миссис Хардвик».

-Мы ее найдем, - ласково сказала Мирьям и велела дочери: «Подожди меня».

Вернувшись, она улыбнулась: «Вам освободили каморку, пока там поживете, а потом бабушка за вами приедет, обещаю».

Голубые глаза мальчика обеспокоенно взглянули на нее: «А что с мамой, миссис? Так много крови было, когда мы ее нашли, Люси испугалась, кричала…»

-Вы идите, - Мирьям  вздохнула, - идите, милые. Завтра я поеду в Линн и найду вашу бабушку. Хорошо? - она наклонилась и поцеловала каштановые, нечесаные кудри ребенка.

-На Теда похож, - поняла Мораг и проводила их глазами - маленьких, держащихся друг за друга.

Уже поднимаясь на Бикон-хилл, Мораг спросила у матери: «А если эта миссис Хардвик умерла уже?»

-Поедут с нами на озера, - отмахнулась Мирьям, - пристрою у кого-нибудь из квакеров, они все сирот призревают. Не по улицам же им болтаться, бедным.

-А что с той женщиной случилось, мама? - робко спросила Мораг, вдыхая спокойный, теплый запах трав, что исходил от простого платья Мирьям.

-Ребенка ждала и решила от него избавиться, - грустно ответила та. «Вдова, куда ей третий рот. Это спицами делают. Видно, акушерка ошиблась. Матку ей проткнула,  и она кровью истекла».

Мораг похолодела. «Сироты, - подумала она. «Господи, да что же я сделать хочу? Тед сиротой может остаться, без матери. Господи, помоги мне, но я не могу, не могу в этом признаться».

Они уже подходили к особняку, когда Мирьям, внезапно остановившись, обняла ее: «Ты иди, милая, приляг. На тебе лица нет».

Мораг уткнулась лицом в мягкое плечо матери: «Спасибо».

В маленькой, бедной комнатке было тихо, рассветное солнце лежало на потертых половицах, легкие занавески колыхал ветер с моря. Менева лежал, закинув смуглые руки за голову, глядя в низкий, беленый потолок.

-Вот я и увидел второй океан, -  улыбнулся он. «Канджи мне говорил, еще там, на западе - он такой же огромный. И вправду. Белые люди умеют ходить по нему под парусами, как по озерам. А мы, - он зевнул и потянулся за своей трубкой, - только на каноэ. На нем нельзя уплывать далеко».

Он вздохнул. Присев в постели, чиркнув кресалом, Менева вспомнил грохочущую, белую воду горных рек. зелень лесов, чистый, прозрачный воздух на западе.

Все принимали его за вояжера, охотника с территорий, или из Канады. У него не было никаких бумаг, но они и не понадобились - в Цинциннати Менева положил на отполированный прилавок магазина Бирнбаума замшевый, туго набитый мешочек.

Хозяин поскреб в седой бороде. Поправив кипу, Бирнбаум закрыл дверь на засов. Он долго, с лупой в руках, рассматривал и взвешивал золотой песок, а потом выдал Меневе пачку долларов и вексель на предъявителя.

-Раз вы в Бостон собрались, - смешливо заметил Бирнбаум, размешивая сахар в стакане с чаем, -  придете к мистеру Эденбергу, он мой деловой партнер. Получите деньги, незачем такую сумму через всю страну возить. И я вас могу, - он окинул Меневу пристальным взглядом, - одеть, как положено там, на востоке. У меня хорошие ткани, есть даже английские, от «Клюге и Кроу».

-Я сначала в Вашингтон, - хмыкнул Менева, стоя посреди примерочной с поднятыми руками. «В Вашингтон и Нью-Йорк».

-Передавайте привет моему родному городу, - рассмеялся Бирнбаум, вынув изо рта портновский мел. «Я почти два десятка лет, как оттуда уехал».

В Вашингтоне Менева, стоя на берегу широкой реки, смотрел на обсаженные деревьями улицы, на изящные колонны Белого дома, на толкотню людей, и вереницы экипажей. Потом был Нью-Йорк, где он впервые увидел океан и паруса кораблей - белые, будто облака в летнем небе.