Она видела, что отца там больше нет. Она видела Нахмана.  Найдя его,  Ханеле долго молчала - не в силах рассказать о том, что случилось. «Исаака больше нет, - она посмотрела в его каре-зеленые глаза, и тихо добавила: «Он был не такой, как все, наш сыночек. Должно быть, Господь так хотел. Скажи по нему кадиш, пожалуйста».

Она предлагал помочь ей вернуться в Святую Землю. Ханеле, покачав головой, только  попросила: «Дай мне Тору и молитвенник, и я уйду. А ты, - она  вздохнула, - будь со своими хасидами».

Нахман глубоко вздохнул и спросил: «У меня..., у меня родится сын?»

-Нет, - покачала головой Ханеле. «Но твоим хасидам это не важно».

-А у тебя? - он попытался взять ее за руку, но Ханеле отстранилась. «Нельзя, -  сказала она. «Больше нельзя.  А у меня тоже - не будет».

-Давай я хотя бы дам тебе денег на экипаж, - Нахман все смотрел на нее. Женщина положила руку на золотой медальон, что висел под воротником глухого, бедного платья: «Нет. Мне надо уйти так, - она повела рукой, и Нахман увидел, как улыбаются алые губы.

-Зачем? - спросил он.

-Мне надо спасти одного человека, - задумчиво сказала Ханеле. «Я уже пыталась, у меня не вышло.  Надо, - она помолчала, - пробовать еще. Для этого, - она поднялась и забросила на спину холщовый мешок с книгами, - мне надо стать другой».

-Мы больше не увидимся, - утвердительно сказал Нахман. Они стояли на пыльной, проселочной дороге, еще жаркое, осеннее южное солнце золотило морскую воду под обрывом. Кричали чайки и Ханеле ответила: «Увидимся». Она добавила: «Но ты все равно, -  помни, что весь мир, это как один узкий мост. Самое главное - ничего не бояться».

-Куда ты идешь? - спросил он вслед ее  прямой  спине.

-Я иду как раз за этим, - Ханеле не оборачивалась, и он услышал усмешку в ее голосе. «Иду учиться, Нахман, как не бояться».

Ханеле провела зиму в горах, в землянке, окунаясь, каждое утро в ледяную воду родника, что бил из-под серых камней. У нее были книги, - по дороге сюда она присматривала за детьми, мыла полы и стирала, - были тетради и карандаши.

Потом она нашла этот лес.  Дом был заброшенным, ничейным. Ханеле сама привела его в порядок. Она купила корову и кур, семена, развела огород и даже высадила полоску ржи. В Белостоке, в книжной лавке, она увидела  новый том  отцовских комментариев к Талмуду .Ханеле  вспомнила рукописи, что оставила в Иерусалиме.

-Пусть, - сказала себе Ханеле, идя к синагоге. Она видела отца, и знала, что у нее есть сводные сестры. Она слышала женский плач. Смотря на девушку, - худенькую, маленькую, прижимающую к себе детей,  Ханеле тихо сказала: «Ты прости меня, милая. Все у вас будет хорошо, обещаю. Просто надо подождать».

В Белостоке она отправила записку с уезжающими на запад, в Германию, торговцами - одному из тех раввинов, что заказывал у нее амулеты. Ответ не заставил себя ждать. Через год Ханеле, придя в пыльную каморку русского чиновника в Гродно,  закрыла за собой дверь. Она положила на стол тяжелый, холщовый мешочек.

Ханеле вышла оттуда с паспортом на имя мещанки Гродненской губернии Ханы Горовиц, вероисповедания  иудейского, возраста - двадцати восьми лет, незамужней. Землю ей купить не дали. Однако тот же чиновник, приняв еще один мешочек, взвесив его на руке, выписал ей бумагу о том, что Ханеле арендует мельницу.

-Жидам это разрешено, - он лениво повел рукой. «Там даже стояла какая-то, я слышал. Вся развалилась, наверное».

Ханеле нашла остатки водяной мельницы в гуще бурелома и кустов малины. Все следующее лето, наняв в Белостоке строителей, женщина заново возводила стены и крышу. Жернова задвигались к осеннему урожаю. На мельницу стали ездить крестьяне. Ханеле, стряхивая с ладоней муку, чувствуя, как сладко болит спина, сказала себе: «Вот и все. Ты теперь дома».

Она вынырнула из заводи. Выжав волосы, натянув рубашку,  женщина застыла - наверху плыли, перекликались журавли.

Ханеле прислушалась. Улыбнувшись, она побежала к дому. На крохотном дворе царила чистота. Женщина  взяла решето с зерном. Бросив его курам , Ханеле села доить корову. «Хлеб надо испечь, - пробормотала она себе под нос. «Пару куриц зарезать, рыбы наловить».

В доме была всего одна комнатка - с низким потолком. У печи был отгорожен закуток. Ханеле, замешивая тесто, отделяя халу, посмотрела на тканые половики, на широкую лавку, где она спала, на задернутый холщовой занавеской шкаф с книгами. Посадив хлеб в печь, Ханеле взяла прислоненное к стене удилище и деревянное ведерко.

Идя к реке, она поняла, что напевает себе под нос. Она помнила эти слова с детства - их пел дедушка. Потом Ханеле слышала их от дяди Аарона - колыбельную для девочки, красивой девочки, что дремала  в колыбельке, сладко посапывая, подложив себе ладошку под щеку.

-Так и будет, - уверенно сказала Ханеле. Утроившись на берегу реки, она забросила веревку в заводь.

-Ратуша здесь, конечно, - сказал Наполеон, принимая от хозяина трактира вино, - не сказать, чтобы впечатляла.

Мишель  оглянулся, - они сидели на рыночной площади. Теплый ветер гонял по булыжникам какие-то перья. Юноша посмотрел на невидное здание с двумя башенками, под черепичной крышей.

Город был совсем, крохотным. Только дворец магната Браницкого, за кованой решеткой, окруженный ухоженным парком с фонтанами, заставил Наполеона остановить лошадь и усмехнуться: «Вот же эти поляки! Непременно надо построить свой Версаль, пусть и маленький».

-Впрочем, - продолжил император, закурив сигару, - я сам не в столице родился, в отличие от тебя, дорогой мой адъютант, - он подмигнул Мишелю и закрыл глаза.

-Вот же неутомимый, - восторженно подумал Мишель, - всю дорогу только и делал, что подгонял нас. Хватит сидеть, хватит спать, поехали, поехали. И что ему в этом Белостоке надо, - юноша обернулся и увидел Иосифа, что шел к ним.

Наполеон коротко велел: «Пива ему закажи» Подождав, пока юноша уйдет в трактир, император спросил у Иосифа: «Что твои евреи говорят?»

-Вот, - мужчина достал из-за отворота сюртука какую-то бумагу. «Доедете до леса, здесь сорок миль, придется переночевать по дороге...»

Наполеон застонал: «Какие ночевки! Я сюда не спать приехал, Жозеф. Ничего, и в темноте дорогу найду. А потом? - он нетерпеливо выхватил бумагу.

-А потом еще миль тридцать по лесной тропе на северо-восток, - спокойно отозвался Иосиф. «Там мельница, водяная. К ней ездят телеги, путь не заброшен. Компас вам дать?»

-У меня свой, - Наполеон уже поднимался, застегивая сюртук.

-Ждите нас, - велел император, указывая на трактир. Он побежал на задний двор.

Всадник на гнедой лошади пронесся по брусчатке, пыль рассеялась Иосиф, взяв у Мишеля оловянную кружку с пивом, велел: «Садись. Сейчас рыбы закажем, у него свежая есть». Он отпил пиво и поинтересовался: «Ты в карты играешь?»

-Меня папа учил, - растерянно ответил юноша. «А где его..., Где месье Николя?»

-Уехал, - пожал плечами Иосиф, отпивая пиво, глядя на журавлей, что плыли в жарком, полуденном небе. «Пока мы его ждем, заодно и поиграем, лейтенант».

-А долго, - Мишель замялся, - нам ждать придется?

Иосиф поднял бровь и подтолкнул его: «Попроси, чтобы рыбу зажарили. Они по-французски не говорят, а с тобой кое-как объясняются»

Он посмотрел на уже пустынную дорогу и вспомнил веселый голос Наполеона: «Ждите нас».

Иосиф вздохнул. Обрезав перочинным ножом кончик сигары, выпустив дым, он подставил лицо солнцу.

Наполеон шел по лесной дороге, ведя за собой лошадь. Было тихо, наверху, среди ветвей хлопали крыльями птицы. Пахло мхом и свежей водой. Где-то за деревьями  журчал ручей. Наполеон остановился  и стал рвать цветы.

-Анна, - он закрыл глаза: «Если  я Жозефину императрицей сделал, так ее тем более. Анна Бонапарт, - он хмыкнул: «О ребенке Иосифу ничего не говорили. Конечно, заберем его с собой. Мальчик, - Наполеон  понял, что не может медлить – ни мгновения больше.