Иосиф кивнул. Мэри, открыв саквояж, протянула ему письма. «Это для вас от дяди Теодора. Он еще вложил письма господину Горовицу, в Иерусалим, и раву Судакову. Брату его младшему».

Иосиф, молча, курил, закрыв глаза. Перед ним были ровные строки, написанные твердой, аккуратной рукой дочери.

-Милые наши родители! У меня и Моше все в порядке.Он привел в порядок первый этаж дома, теперь нам не приходится вчетвером тесниться в одной комнате. Госпожа Судакова себя хорошо чувствует и помогает мне с маленьким Исааком. Я уже говорю по-турецки,  познакомилась с местными, магометанскими врачами, и покупаю у них травы. Впрочем, госпожа Судакова уже почти здорова, настроение у нее ровное, я думаю, скоро она совсем оправится. Дядя Аарон работает вместе с Моше. Ему, конечно, очень тяжело, что его не пускают ни в одну синагогу. Нас, впрочем, тоже не пускают. Еогда Исаак родился, ему сделали обрезание дома.

-Я и сделала, - Иосиф невольно улыбнулся, - так что спасибо, папа, твои уроки  пригодились. Когда Батшева уедет, дядя Аарон останется совсем один, хотя мы живем рядом и будем за ним присматривать. У рава Судакова, - видно было, что перо Элишевы на мгновение остановилось, - уже три дочки. Должно быть, в следующем году будет еще ребенок. Малку мы не видим, он ее держит взаперти…., - Иосиф вздохнул и выпустил дым: «Постараюсь все передать».

-Вот еще что, - Мэри достала свой блокнот. «Мне дядя Теодор кое-что рассказал…»

Иосиф внимательно слушал, а потом хмыкнул: «Это из третьих рук сведения…»

Мэри пожала плечами: «Других нет, дядя Иосиф. Тут ведь есть евреи - вы постарайтесь как-нибудь проверить…»

-Покажи-ка карту, -  велел он. Иосиф рассмотрел записи в блокноте: «Этот лес…Он без конца и края, и часть его - территория России. Ладно, - он посмотрел на свой стальной хронометр, - беги. Он порылся за отворотом сюртука: «Письма для семьи. И осторожней там, - попросил Иосиф.

Мэри подхватила саквояж: «Вы тоже».

Выглянув в окно,  Иосиф увидел, как она, подняв подол платья, обошла лужу и скрылась в калитке на задах постоялого двора.

-Скажу ему, - решил Иосиф. «Когда Моше написал, что Ханеле утонула, он спросил меня: «Почему у тебя лицо такое, Жозеф? Случилось что-то?» Он ведь все замечает. А потом, как услышал - у него глаза изменились. Будто хотел заплакать, и не мог. Она же все-таки ему тот амулет отдала…»

Он в последний раз затянулся сигарой и спустился вниз.

Наполеон принял от трактирщика вторую бутылку вина. Разлив ее по грубым стаканам, император смешливо сказал: «Твоего отца я не знал, ас дядюшкой твоим,  Огюстеном, был хорошо знаком. Он у нас, на юге подвизался. После переворота, когда и отцу твоему, и дяде головы отрубили, меня в крепость отправили. Так, на всякий случай, раз я с месье Огюстеном встречался».

Мишель все не мог поверить тому, что сидит напротив императора Франции. В кадетском корпусе им рассказывали об итальянской и швейцарской кампаниях. Отец занимался с ним и Петей по картам, объясняя военную стратегию Наполеона. Сейчас Мишель смотрел в синие, веселые глаза, слушал веселый голос, изредка, под столом, щипая свою руку, -  чтобы убедиться в том, что это не сон.

-Вообще, - Наполеон потянулся за блюдом с колбасами и одобрительно заметил: «Мясо у них неплохое». «Так вот, - продолжил император, - многое из того, что во время революции происходило, никуда не годится. Зачем-то отрубили голову Лавуазье, хотя все члены Комитета Общественного Спасения, вместе взятые - мизинца его не стоили. Я, как только стал Первым Консулом, знаешь куда приехал, сразу же?

Мишель робко ответил: «Нет».

-В Академию Наук, - рассмеялся Наполеон.

-Спрашиваю, где гордость Франции, великий математик Лагранж? Они мнутся, бормочут что-то, Лагранж, видите ли, иностранец. Я им говорю - господа, я сам  с Корсики, оставим  эти дурацкие предрассудки. Нашел Лагранжа, назначил его сенатором, дал орден Почетного Легиона…, Хотя, дорогой мой, для ученых это неважно. Они другого толка люди.

-Мы  в египетском походе, - синие глаза загорелись страстью, - нашли стелу, с иероглифами. Там и греческий перевод имелся. Генерал Мену вынужден был этот памятник отдать британцам, после капитуляции Александрии, но мы сделали копии. Я его видел, - мечтательно сказал Наполеон, - видел тот камень. Сейчас надписи расшифруют, и мы сможем читать египетские тексты. Ты русский знаешь? - требовательно спросил Наполеон.

-Как родной, - покраснел Мишель, - я с пяти лет в России живу, ваше величество.

-Месье Николя, - поправил его Наполеон, вытирая руки салфеткой. «Это пока мы здесь. Я книги твоего приемного отца читал, очень хорошие. И я с ним согласен - земля значительно старше, чем мы о ней думаем. Взять хотя бы окаменелости, - он  покрутил головой  и рассмеялся:

-О науке я могу часами говорить.  Мадемуазель Бенджаман, - добавил Наполеон, - я с галерки видел. Я тогда еще кадетом был, совсем юнцом. Розы ей под ноги бросал, - он улыбнулся и жесткое, серьезное лицо на мгновение стало совсем молодым.

-Ему ведь тридцать шесть только, - вспомнил Мишель. «Господи, как мне родителей благодарить, дядю Иосифа, что это устроили…, Надо будет потом спросить у него о возвращении имений эмигрантам. Осторожно, конечно. Но ведь Жюль монархист, самого решительного толка. Они Наполеона иначе как «узурпатором» не называют. Все хотят, чтобы граф Прованский на престол взошел, - Мишель чуть слышно вздохнул и услышал веселый голос Иосифа: «Вот и я!»

-Когда вернемся в Париж, лейтенант, - подмигнул ему Наполеон,- будете нам обоим честь отдавать, а пока что без чинов. Садись, - он похлопал рукой по скамье, - пиво у них тоже есть.

Иосиф со значением посмотрел на Мишеля. Юноша сразу же встал: «Я сейчас, господа».

-Понятливый паренек, - одобрительно заметил Наполеон. «И бойкий, не побоялся сюда приехать. Впрочем, я в его возрасте тоже - в Париже один жил. Что такое? - он взглянул на Иосифа.

Тот помолчал: «Месье Николя, мне сообщили, что Хана, родственница моя из Иерусалима, - может быть, жива. Она, в Польше, где-то под Белостоком».

Наполеон смотрел куда-то перед собой. «Три пива, пан!» - закричал кто-то за соседним  столом. Пахло кислой капустой, под  прокуренным потолком жужжали мухи.

-Пусть лейтенант де Лу найдет лошадей, - приказал Наполеон, поднимаясь. «Он с нами отправится, разумеется. Там его русский пригодится, в этом Белостоке».

-Ваше величество, - еле слышным, умоляющим шепотом, попросил Иосиф, - не надо…, Это опасно. Давайте я сам туда съезжу. Белосток, хоть и принадлежит Пруссии, но лес, он уходит на территорию России…

-Да хоть бы он в саму преисподнюю уходил, - сочно бросил через плечо император.Не оглядываясь, Наполеон распахнул дверь трактира.

На траве еще лежала роса. Лес был могучим, бескрайним, сквозь зеленые кроны деревьев было видно рассветное, неяркое, нежное небо. Наверху, где-то в листве распевались, робко щебетали птицы. Узкая, быстрая река пропадала в зарослях. В прозрачной воде были видна, блестящая чешуя рыб.

Дом, - простой, из старых бревен, - стоял на лужайке рядом с берегом белого песка. Калитка открылась. Женщина, - высокая, стройная, в одной холщовой, длинной рубашке, босиком, - прошла по холодной траве.

Заводь была глубокой, темной. Она оставила рубашку на берегу. Длинные, черные волосы спускались на нежные плечи, падали ниже узких бедер. Женщина легко прижала руки к груди и окунулась ,с головой.

Как всегда, она увидела море - бушующее, ревущее. Как всегда, она протянула пальцы, чтобы успеть схватить ребенка. Сын уплывал от нее, увлекаемый течением, маленький, такой маленький, незаметный в толще воды.

Ее спасли рыбаки -  уже утром, когда Ханеле, борясь с усталостью, не позволяя себе закрыть глаза, плыла. Солнце вставало по ее правую руку, впереди она видела темную полоску берега. Ханеле притворилась немой, жестами указав, что упала с корабельной палубы.

Несколько дней за ней ухаживала жена одного из рыбаков - в крохотной деревне под Одессой. Потом  Ханеле, приняв от женщины старое платье и потрепанные туфли, ушла пешком в город.