-Хорошо, - отозвалась девушка.

В конторе было тихо, в общей комнате клерков пахло воском для полов, чернилами, и немного - сандалом. Трое юношей сидели, не поднимая головы, за дубовыми конторками. Старший клерк просматривал почту.

Яркое, весеннее солнце лежало на чистых половицах, скрипели перья. В открытое окно был слышен щебет птиц и скрип колес экипажей.

В дверь позвонили. Клерк, отложив конверты, посмотрел на большие часы красного дерева.

Мальчик просунул голову в комнату: «Мистер Каллум, это мистер Томас».

Клерк поднялся. Сняв холщовые нарукавники, он улыбнулся:

-Вы  у нас новичок, мистер Горовиц. Это сын самого первого клиента мистер Вулфа. Тридцать лет назад дело было. У их семьи теперь самые прибыльные рыбные промыслы на побережье. Два десятка судов содержат. Конечно, как были нашими клиентами, так и останутся, - он оправил сюрту. Натан  заставил себя рассмеяться: «Впечатляет, мистер Каллум».

-Вы  в правительстве будете работать, - важно сказал клерк, - там порядки другие, а у нас все на клиентах держится, их привечать надо. Джимми, - велел он мальчику, - завари кофе, покрепче.

Каллум вышел. Натан, опустившись на свое место, взглянул на раскрытую перед ним папку.

-По иску мистера Фредерика против мистера Гринфельда, о незаконном захвате земельного участка и последующем подлоге документов..., - он едва не уронил голову на стол. Скрыв зевок, юноша  заскрипел пером.

Перед глазами была она, - обнаженная, раскинувшаяся на огромной, под балдахином кровати, пахнущая цветами. Матери Натан сказал, что идет на партию в бридж. Эстер только улыбнулась: «Конечно, милый. Очень хорошо, что ты завязываешь знакомства - тебе это всегда пригодится».

Натан вспомнил ее лихорадочный шепот:

-Милый, милый мой, я так тебя ждала, ее губы - нежные, мягкие, рассыпавшиеся по его груди черные волосы и то, как она грустно утерла глаза:

-Тедди никогда не отдаст мне моего сыночка, милый. Так бы я, конечно, ушла к тебе. Стала бы еврейкой...- она вздохнула. Натан с ужасом увидел маленькую слезинку, что поползла по ее щеке. «Я же мать, - тихо продолжила Мораг, - ты должен меня понять, милый...»

Он целовал ее белые колени, ее маленькие руки. Потом юноша шепнул, обнимая ее: «Я все понимаю, счастье мое, я просто буду любить тебя, мне ничего, ничего не надо...»

Мораг помолчала. Ласкаясь к нему, девушка выдохнула: «Ты ведь уедешь, в конце лета...»

-Я буду приезжать, - торопливо отозвался Натан. «Всегда, как только смогу. И ты..., вы..., вы ведь бываете в Вашингтоне».

-Если бы у меня осталось что-то, - задумчиво проговорила женщина, наклоняясь над ним, - что напоминало бы мне о тебе, милый..., Маленький подарок...

Натан почувствовал прикосновение ее губ и выдохнул: «Все, что угодно, любовь моя».

-Две тысячи долларов, - повторял он себе, переписывая начисто исковое заявление. «Господи, где мне взять  такие деньги, я не могу просить их у родителей, что я им скажу? Но я ведь обещал, обещал Мораг...»

-Готово, мистер Горовиц? - поинтересовался внезапно возникший за его спиной старший клерк.

-Да, мистер Каллум, - Натан отчего-то покраснел: «Господи,  что я делаю, она ведь жена Тедди, она родственница…, Но я не могу, совсем не могу без нее».

-Отлично, - одобрительно заметил Каллум, просматривая документ. «Вы делаете успехи, мистер Горовиц. Теперь вот что, - он окинул юношу зорким взглядом, - вымойте руки и отнесите сегодняшние бумаги в окружной суд. Надо успеть до обеда. Вам нужен мистер Джонс. Он зарегистрирует  наши иски, заплатите пошлины, и он вам выдаст расписки. Саквояж возьмите, для денег, - прибавил Каллум.

Натан спустился по узкой лестнице в подвал и открыл своим ключом обитую железом дверь хранилища.

-Мы все четверо сюда заходим, - пронеслось у него в голове. Тедди тоже, конечно. Каллум мне говорил, когда последняя ревизия была - в апреле.  С тех пор там не считали ничего. Тедди никогда не подумает, что это я взял деньги - я же родственник. Господи, но так нельзя, это воровство, пострадает  невинный человек».

Натан уже укладывал в саквояж пачки долларов, уже запирал дверь. Вытерев пот со лба, прислонившись к стене подвала, юноша сказал себе: «Я все верну. Обязательно. Не знаю как, но верну. Я просто хочу, чтобы она была счастлива».

Натан подхватил папку с исками. Подняв саквояж, он вышел в солнечный, теплый  бостонский полдень.

В красиво обставленной гостиной пахло лавандой. Эстер, отложила рубашку сына: «Стирают у Салли отлично, даже придраться не к чему».

Она внимательно осмотрела стопку белья. Пройдя в спальню, Эстер стала раскладывать его по полкам шкапа. В окна было видно низкое, уже вечернее солнце. Эстер подумала: «Зачастил он на этот бридж, каждый день ходит. Уметь играть всегда полезно. Танцевать он ни с кем, кроме жены, не сможет, значит остается карточный стол. Натан хороший мальчик, спокойный, голову терять не будет».

Женщина присела к столу. Чиркнув кресалом, затянувшись, она открыла свой блокнот. «Нью-Йорк, - читала Эстер. «Филадельфия. Саванна. Чарльстон».  Под каждым городом ее мелким, аккуратным почерком были написаны фамилии - в столбик. На правой стороне страницы красовались цифры. Здесь были лучшие невесты страны - Эстер завела этот список, когда мальчикам только справили бар-мицвы.

-Батшева, - она задумчиво покусала перо. «У Аарона, конечно, за душой ничего нет, да и старшая дочь крестилась. Однако он семья. Самое главное -  девочка из Иерусалима, она не такая, как наши, - Эстер усмехнулась, - красавицы. Им только бриллианты подавай, экипажи, имения..., Свечи уже и забыли, как зажигать. В синагоге раз в год появляются, обедать в таких домах страшно, у Айзенштадтов лобстера принесли, и никто даже глазом не моргнул. Чему такая  женщина детей научит? Все-таки мать есть мать, - она выпустила дым и откинулась на спинку кресла, - важно, чтобы она была скромной девушкой, благочестивой. Ребекка Айзенштадт на седер в таком платье пришла, что все ее достоинства были,  издали видны. Нет, нет, Батшева - для Хаима, а Натану надо будет подобрать кого-нибудь из Европы...»

Эстер поднялась и прошлась по комнате. «Хотя в Европе, -  хмуро сказала она себе, - сейчас каждый второй крестится. Мало им гражданских прав – они хотят быть профессорами, судьями..., Иосиф, конечно, на такое никогда не пойдет, - женщина ласково улыбнулась и тряхнула головой: «Во-первых, может быть, Аарон кого-то порекомендует. Во-вторых, напишу Джо. Господь с ними, с деньгами, - она взглянула на открытую страницу блокнота, - за приданым мы не гонимся, своего хватает. Пусть будет небогатая семья. Главное, чтобы дочь хорошо была воспитана».

Она открыла стоящую на столе шкатулку красного дерева и стала рассеянно перебирать запонки сына. «Агатовой нет, - удивилась Эстер. «Потерял, что ли? Надо у горничной спросить, может быть, она видела. Не буду звонить, прогуляюсь до конторки. Заодно возьму New York Evening Post, посижу в саду, подышу воздухом. Вечер сегодня красивый».

Эстер накинула кашемировую шаль: «Надо этот роман купить, «Пепельная роза Луизианы», что Констанца в рецензии хвалила. И следующим летом  продолжение ее книги о территориях появится, отлично она все-таки пишет».

Спускаясь по широкой лестнице, раскланиваясь с постояльцами, Эстер вспоминала веселый голос старшего сына:

-Разумеется, я не пускаю  миссис Вулф в рейды, мама, тем более с ребенком. Она остается в лагере, а все, что она пишет - это основано на наших рассказах.

Хаим широко улыбнулся. Эстер, потрепав его по светлым волосам, вздохнула: «Ты, сыночек, будь осторожней. Если бы у тебя жена была..., - она не закончила. Сын подмигнул ей: «Женюсь, когда майором стану, а это еще лет десять. Торопиться некуда».

-Не десять, - сказала себе Эстер, беря со стойки, свежую газету. «Семь. Батшеве сейчас тринадцать, как раз будет уже взрослая девочка, серьезная..., Да, так правильно».