Девушка была в темной, простой, шерстяной юбке, и такой же накидке. Волосы закрывал платок, в маленьком ухе покачивалась золотая сережка.

Моше вспомнил бархатный балдахин в амстердамской синагоге, тяжелый бокал с вином у себя в руках, крики: «Мазл тов!». Оказавшись за дверью комнаты, она шепнула: «Мне мама все рассказывала, сейчас уже можно целоваться. Ты умеешь? - от нее пахло солью и сырым ветром, и вся она была - гибкая, маленькая, с мягкими, ласковыми губами.

-Я тебя люблю, - вдруг сказал он, снимая со своего седла две потрепанные сумы. В них были вещи и книги. Векселя, выданные банкиром в Ливорно, они зашили в подкладку его рабочей куртки.

Элишева сидела с ногами на койке в их каюте, быстро орудуя иглой. «Мы, конечно, кое-какие деньги на этом потеряли, - она перекусила нитку белыми, крепкими зубами, - банкиры берут комиссию за учет чужих векселей. Но не везти, же золото морем, твои заработки, мое приданое…, Хоть мы и на военном корабле, но все равно - опасно».

До Александрии они доплыли на французском фрегате, а оттуда с рыбаками добрались в Яффо. Моше оглянулся, - площадь была уже пуста, - и взял ее тонкие пальцы. Элишева пожала ему руку: «Я тоже тебя люблю. Сначала к отцу твоему наведаемся?»

-Он, может, и не вернулся еще из Польши, - мрачно сказал Моше. «Дядя Аарон писал  - никаких известий нет. Это, правда, год назад было…, И о маме он не упоминал,  только,  что с ней плохо, - юноша тяжело вздохнул.

-Ты  помнишь, что мой папа говорил, - светло-голубые глаза твердо посмотрели на него. «Твоей маме надо жить в семье. Наверняка, твой отец уже приехал, и за ней ухаживает. Все будет хорошо, милый. Он нас не выгонит, он раввин, уважаемый человек, живет по Торе...- Элишева, было, хотела забрать у него одну суму, но Моше пробурчал: «Еще чего не хватало. Тебе нельзя тяжести носить».

Девушка только улыбнулась: «Они легкие, милый. И вообще, - она скосила глаза на свой еще  плоский живот, - я себя отлично чувствую, ведь морская болезнь, - Элишева не выдержала и рассмеялась, - уже закончилась».

Моше вспомнил легкую качку на палубе корабля, - он стоял, рассматривая удаляющуюся гавань Ливорно: «Папа здесь служил, моряком, когда он еще евреем не был. Он в Ливорно с мамой Ханеле познакомился».

Элишева  побледнела и ухватилась за его руку. Она тяжело задышала.  Моше обеспокоенно велел: «Пойдем, спустимся вниз». Она заперлась в умывальной. Потом, выйдя оттуда, усмехаясь, жена устроилась у него на коленях.

-Уже лучше, - сказала Элишева, целуя его рыжие волосы. «Это не морская болезнь, у нас в семье она только у дяди Джона. Я, в общем, предполагала, что так  и будет…, - он посмотрел в светло-голубые глаза. Прижав ее к себе, Моше только и спросил: «Когда?»

Девушка посчитала на пальцах: «В июне. С первой брачной ночи, - она все улыбалась. Моше тихо шепнул: «Спасибо тебе, спасибо, любовь моя».

-Сам донесу, - он решительно  взял жену за руку: «Сначала к дяде Аарону, у него узнаем все новости. Это недалеко, у нас вообще, - он оглядел каменные, узкие улицы, - город маленький. На тебя, конечно, смотреть будут…- Элишева вздернула подбородок: «Мама мне говорила, как она сюда в корсете приехала. Я одета скромно, а что по моде европейской, - девушка поправила платок, - так это никем не запрещено. Пусть себе смотрят».

Они свернули направо и, спустившись по лестнице, оказались в Еврейском Квартале.

-Как тихо, -  Элишева оглядела покрытые изморозью ступени. «Ханука скоро, через три дня. Надо к этому времени комнату снять. Папа мне дал записку к врачу, турку. Схожу к нему, пусть мне какую-нибудь акушерку найдут, из местных, в наставницы. Ханука, - она ласково улыбнулась, - будем с Моше свечи зажигать…, Потом шабат, сразу. Первый мой шабат в Иерусалиме. И дитя наше здесь родится, на земле Израиля, на нашей земле».

Она внезапно остановилась, налетев на мужа. Моше поднял голову, рассматривая напечатанный лист бумаги, что был приклеен к стене.

-Что такое? - обеспокоенно спросила Элишева.

Моше пробормотал себе что-то под нос. «Мерзавец, какой мерзавец, - услышала девушка  и вгляделась  в черные, резкие буквы:

- Да будет всем известно, что Аарон Горовиц позволяет своим детям вести себя нескромно, не так, как подобает дочерям еврейского народа, и поддерживает сношения со своей дочерью, ставшей вероотступницей.

Мы объявляем все написанные им свитки Торы и мезузы не кошерными, и запрещаем впредь пользоваться его услугами. Тот же, кто преступит этот запрет, будет подобен идолопоклоннику и апикойросу.

Мы объявляем, что Аарон Горовиц отлучен от общины до тех пор, пока он не раскается в своих грехах и не вернется, вместе со своей семьей, на путь соблюдения заповедей.

-Как видишь, - горько сказал Моше, - папа  вернулся из Польши. Пошли, - он кивнул, - дядя Аарон за тем углом живет.

-Подожди, - Элишева потрясенно рассматривала объявление, - это они о Рахели…, Но ведь она и Пьетро любят друг друга, разве можно быть такими жестокими…, Моше, - она вскинула на него большие глаза. Юноша вдруг подумал: «Господи, куда я ее привез? Девочка моя, ей всего шестнадцать, она дитя ждет, она здесь ничего не знает…»

-Нечего стоять, все ясно, - Моше вздрогнул, услышав голос жены. Элишева поправила платок и засучила рукава накидки.

-Во-первых, - твердо сказала она, - мы дяде Аарону письма привезли, надо их отдать. Во-вторых, - Элишева  указала на объявление, - надо его поддержать, ему тяжело. Все равно нам для комнаты мезуза понадобится. Пусть дядя Аарон ее напишет. Я здесь, - девушка раздула тонкие ноздри, - я здесь, Моше, наведу порядок, обещаю.

Он внезапно наклонился. Забыв обо всем, видя только ее красивое, разгоряченное лицо, Моше поцеловал жену.

-Позор! - раздался чей-то возмущенный голос сзади. «Позор, разврат, и это здесь, в сердце священного города…»

Моше увидел смутно знакомое, бородатое лицо. Юноша сочно сказал: «А вы, уважаемый, не помню, как вас зовут, -  не подглядывайте». Элишева хихикнула. Они свернули за угол, так и держась за руки.

В окне гостиной Горовицей были видны огоньки свечей. Моше постучал в дверь и прислушался: «Дома кто-то есть, лестница заскрипела. Дядя Аарон, - он подергал медную, потускневшую ручку, - это я, Моше Судаков, откройте!»

Дверь медленно приотворилась. Они увидели маленькую, белокурую, темноглазую девочку, что испуганно  подняла глаза.

-Она меня забыла, наверное,  - подумал Моше. «Три года прошло».

-Здравствуй, Батшева, - он улыбнулся. «Мы письма привезли из Англии, от Рахели. А где папа твой? И Малка где? Это моя жена, - Моше подтолкнул Элишеву вперед, - дочка дяди Иосифа, из Амстердама».

-Здравствуй, милая, - ласково сказала Элишева. «Моя мама и твоя мама покойная - лучшие подруги были. Я много о госпоже Дине слышала. Так,  где твой отец?»

Батшева  расплакалась. «Он болеет, простудился. Он теперь на стройке работает, как все это началось, - девочка указала на приклеенный напротив дома листок, - я за ним ухаживаю…- Батшева шмыгнула носом. Они услышали слабый, усталый голос: «Кто там, милая?»

-Моше, - Элишева со значением посмотрела на мужа, - должна найтись хоть одна открытая лавка.  Сходи, купи чаю, сахара, и дай мне наши сумы - там травы, что папа мне положил».

Она проводила взглядом мощные плечи мужа. Переступив порог дома Горовицей, скинув накидку, девушка весело сказала: «Сейчас я согрею воды и сделаю отвар. Твоему папе сразу станет лучше».

Темные глаза Батшевы расширились. Она пробормотала, глядя на руки Элишевы: «У вас рукава не до запястья, так нескромно».

-Сказал кто? - поинтересовалась девушка, обводя взглядом заброшенную, холодную кухню. «И где твоя сестра старшая, Малка? Зажги больше свечей, сейчас мы  все вымоем. Здравствуйте, дядя Аарон, - обернулась Элишева, - рада вас видеть. Сейчас Моше придет, и я вас буду лечить. Только вернитесь в постель, пожалуйста, - девушка сняла свою шаль и набросила ему на плечи. Аарон был в старом, вытертом сюртуке.