Она сняла фартук и обняла его: «Теодор, ты мне должен обещать…, У нашей семьи никогда, никогда не будет рабов. Иначе я просто не смогу с тобой жить».

-Не будет, - он поцеловал ее нежные, чуть измазанные маслом губы. «Ни у нас, ни у наших детей…- он осекся. Тео лукаво заметила: «Может, и случится такое, Теодор, мы же еще не старые люди. Ни у наших детей, ни у внуков, ни у правнуков».

-Очень надеюсь, что ко времени, когда наши дети вырастут, - проворчал он, - Россия уже изменится, и  вообще ни у кого не будет рабов. Обещаю, - повторил он. Тео, помолчала: «Я буду петь дуэтом, с мадемуазель Жемчуговой. «Орфея» Глюка».

-Так не принято, - растерянно заметил Федор. «Они же крепостные, двор  тебя не поймет…»

-Наплевать, - сочно заметила Тео. «Скажи спасибо, что я с ними на сцену не выхожу. У них просто все роли заняты. А вообще, - она стала доставать тарелки из шкафа, - мне все равно, поймут меня, или нет. Я просто делаю то, что мне велит честь. И мое искусство, - Тео выпрямилась. Федор, забрав у нее посуду, наклонив голову,  поцеловал смуглую, испачканную в муке руку.

Трещали, шипели свечи, стихли аплодисменты. Тео, оставшись одна на сцене Эрмитажного театра, положила руку на фортепьяно:

-Я бы хотела завершить этот концерт арией Орфея. Той, где он скорбит о потерянной Эвридике, и пожелать, господа, - она посмотрела куда-то в темноту, и ласково улыбнулась, - пожелать, чтобы мы были избавлены от горя и несчастий, скорби и страданий. Che farò senza Euridice. Божественная музыка месье Глюка.

Она поклонилась, качнув изящной головой, с распущенными по плечам, темными волосами, перевитыми коралловыми нитями.

-Этот голос, - подумал Федор. «Это ведь она мне улыбалась, я знаю. Господи, дай ты мне счастье о ней заботиться, любить ее, поклоняться ей - сколь мы живы».

Ее голос плыл по залу - низкий, страстный, волнующий, в колеблющихся огоньках свечей она казалась высеченной из бронзы статуей.  Юноша, что сидел в первом ряду, подумал: «Да, это она. Венера из Арля, я же видел рисунки. Богиня..., - он закрыл глаза, и услышал, как бьется его сердце - глухо, отчаянно.

Ария закончилась и он выдохнул: « Она меня на двадцать лет старше, выходит замуж за этого Воронцова-Вельяминова, да и я женат..., - он услышал крики: «Божественная! Браво!». Нежный голосок жены сказал: «Она очень хороша, не правда ли, Alexandre? Жаль, что она покидает сцену».

-Жаль, - пробормотал юноша и понял: «Розы. Только такие цветы и могут быть ее достойны». Тео была в струящемся, собранном под грудью, полупрозрачном платье винно-красного шелка, на смуглой шее блестели, переливались рубины. Юноша посмотрел на бабушку, на отца - тот сидел с недовольным лицом, и вздохнул «Papa, конечно, небольшой любитель музыки. А бабушке понравилось,  она улыбается. Надо прийти к ней в уборную, подарить букет..., Господи, помоги мне».

Он взял с бархатного сиденья перевитый лентой букет темно-красных роз, и шепнул жене: «Я сейчас». На сцену уже несли корзины, Тео раскланивалась.  Он, выскользнув из зала, быстро прошел за сцену.

Там было темно, пахло духами и еще чем-то - женским, волнующим.  Она шла по коридору, и, завидев его, остановилась.

Юноша почувствовал, как отчаянно заныло у него сердце. Он покраснел: «Мадемуазель Бенджаман, примите этот скромный дар, пожалуйста…, От человека, восхищающегося вашим талантом, - он склонил белокурую голову. Тео, взяв букет, улыбнулась: «Он совсем молоденький еще, двадцати нет. Как эти мальчики в Париже, что покупали одну розу и бросали мне ее под ноги».

-Большое вам спасибо, - ласково сказала Тео. У него были голубые, как небо, глаза и женщина подумала: «Мишель, наверное, будет на него похож, когда вырастет. Хотя нет, этот высокий, и выправка у него военная, хоть и в сюртуке. А Мишель изящный - в Жанну».

-Не за что, - махнул рукой юноша. Он, было, хотел что-то сказать. Передумав, он еще раз поклонился, исчезая в полутьме кулис.

Ливрейный лакей открыл перед ней дверь уборной и на хорошем французском языке сказал: «Прошу, мадемуазель Бенджаман».

Тео повертела в руках букет: «Может быть, вы знаете? Что это за юноша, который мне цветы подарил».

-Наследник престола, цесаревич Александр Павлович, - отчеканил лакей. Тео, чуть улыбнувшись, прошла к себе.

Уже перед выходом в зрительный зал, он прислонился к пыльной, бархатной портьере. Выдохнув несколько раз, успокоившись, юноша сказал себе: «Просто посылай ей розы, и все. Каждую неделю, пока ты жив. Она даже не будет знать - от кого цветы. Да, - он тряхнул головой, - так и сделаю. Богиня, - он заставил себя не оборачиваться, не смотреть на дверь ее уборной. Он уже знал, что любит ее, что будет любить всегда.

На туалетном столике орехового дерева стояли два букета роз - белых,  как снег, покрывающий деревья Летнего сада и винно-красных. Тео повертела в руках карточку, - на ней легким, летящим почерком, было написано: «Alors que je suis en vie». Она незаметно улыбнулась: «Пора и под венец».

Мишель просунул голову в дверь: «Мама, папа уже у церкви, в карете ждет, пойдем!»

Тео оправила вуаль на темноволосой голове. Взяв икону, - образ был в новом, серебряном, с изумрудами окладе, - она посмотрела в зеленые глаза Богородицы. Приложив икону к щеке, женщина что-то прошептала, и перекрестилась: «Спасибо Тебе».

В передней, принимая от Прасковьи Жемчуговой шубу, Тео оглянулась на Мишеля. Понизив голос, она проговорила: «Летом приеду к вам в Москву, граф Николя меня пригласил. Так что не думай, я этого просто так не оставлю, - Тео взяла букет белых роз. Актриса восхищенно заметила: «Вы, как из сказки, мадемуазель Бенджаман».

-Спасибо, - Тео еще раз перекрестилась и велела: «Пошли». Она заметила взгляд Жемчуговой и усмехнулась: «Нет, валенки я не надену, хоть и метель на улице».

-Так каблуки, - запротестовала актриса, рассматривая туфли белого атласа, расшитые бисером. «А там снег...»

-Ничего, - Тео выпрямила спину, - куда мне надо, я и на каблуках дойду, милая моя. Я на них больше шести футов ростом. Девять вершков, если, по-вашему, - она подобрала подол шубы. Тео спустилась с лестницы -  вслед за Мишелем, что нес икону.

В церкви было светло. Суворов, обернувшись, восхищенно сказал Федору: «Ну, Феденька, как из Писания - царицу Савскую за себя берешь. Господи, красоты такой свет еще не видывал».

Она была окутана сиянием белого шелка, вуаль удерживал венок из роз. Федор, взяв ее смуглую руку, шепнул: «Я люблю тебя».

-Федосья, - добавил он  по-русски. Тео, дрогнув ресницами, тихо ответила: «Скучал? Все же два дня не виделись».

-Не сказать, как, - он вздохнул. Перекрестившись, Федор указал на коврик перед алтарем: «Становись первой».

-Мне мадемуазель Полина рассказывала, -  гранатовые губы улыбнулись. «Встанем вместе, Федя».

-Гряди от Ливана, невесто, гряди от Ливана: прииди и прейди из начала Веры, - запел хор. Они пошли к алтарю.

Венцы были из алого, расшитого золотом шелка и Тео смешливо подумала: «Не только Теодору наклоняться придется, мне тоже. Мы тут с ним всех выше».

-Венчается раб Божий Феодор рабе Божией  Феодосии  во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, - Суворов потянулся и взял венец:

-Все равно я его уговорю в армию уйти. Такого инженера еще поискать надо. А воевать придется, с французами теми же самыми. Как это того юношу звали, молодого,  Заборовский ему во Флоренции отказал, когда добровольцев набирал? Артиллерийский лейтенант,  еще обиделся, что ему в нашей армии на чин ниже дадут. Правильно, Наполеон Бонапарт. Дурак генерал Заборовский. Господь с ней, с инструкцией, Бонапарт за Тулон уже бригадного генерала получил, прошлым месяцем. В двадцать пять лет. Далеко мальчишка пойдет, а мог бы под нашими знаменами сражаться.

-Господи, Боже наш, славою и честью венчай их, - закончил священник. Тео, почувствовав прикосновение сильной руки мужа, улыбнулась, - легко, счастливо.