— А еще, — со значением сказала Ханеле, подняв голову, рассматривая мощные стены города, — на рынке продают красивые ткани и ожерелья. И кальяны, дядя, я видела. Вы же хотите привезти в Париж подарки. Например, — Ханеле невинно похлопала глазами, — для тети Марты?

Федор покраснел и, снял девочку с седла: "Так, Аарон, ты сразу иди, ищи нам комнаты. Мулов потом можем продать, кроме одного, мне он понадобится, когда в горы поеду. А вы, — он повернулся к Иосифу и Джо, — отправляйтесь с нами. Брат мой наверняка знает, где этого Исаака Судакова найти можно. Тут, — он указал на маленькую площадь перед Яффскими воротами, — и встретимся, часа через два".

— Какие дома низкие, — внезапно сказала Джо, оглядывая улицу. "А людей много, только почему они на нас так смотрят?"

— Потому, — сочно ответил Федор, беря за руку племянницу, — что ты, Джо, хоть и в шерстяном платье, а все равно — в Париже сшитом. Не говоря уже о нас с Иосифом. Тут так никто не одевается, у них у всех — заплата на заплате.

— Не волнуйся ты, пожалуйста, — шепнул ей Иосиф. Он быстро, мимолетно коснулся ее руки. "Два года, — грустно подумал мужчина, идя за Ханеле. "Как бы еще прожить их".

Они свернули в узкий проулок. Ханеле, остановилась перед старыми воротами: "Вот здесь. Только папа сейчас на работе, они улицы мостят. Он уже сюда идет, я вижу".

Во дворе, на веревках, сохли развешанные пеленки. Женщина в туго намотанном платке наклонилась над тазом со стиркой.

— Это папина жена, — замерев, прошептала Хана. Федор почувствовал, как девочка уцепилась за его руку — сильно, до боли.

— Интересно, — вдруг подумал Федор, — она по-русски говорит?

Женщина разогнулась. Большие, красивые глаза блеснули улыбкой, и она сказала, по-русски: "Здравствуйте!".

Иосиф и Джо закрыли за собой калитку. Джо тихо шепнула: "Очень красивая она, эта Лея. Только у нее платье совсем закрытое, а у меня…, - Джо оглянулась и пробормотала: "Надо было у нее шаль одолжить, все-таки".

Иосиф вздохнул: "У тебя есть шаль. Даже несколько. Как только станет понятно, где тебя поселят, мы с Аароном тебе все принесем. Я тебя люблю".

Она завернули за угол дома, и Джо подумала: "Какая комната у них маленькая. Они там вчетвером жить станут. Мальчик такой хорошенький, и улыбается уже. Господи, неужели у нас тоже — такой будет, — она зарделась. "Я же не знаю ничего, как с ними обращаться. Хоть мне Марта и говорила, что это легко. Можно будет Лею попросить меня научить, она же дочка этого Исаака Судакова".

— Тут, — Иосиф зашел во двор одноэтажного дома. Наклонившись, он заглянул в подслеповатое окошко. "Дети, — вдруг улыбнулся он. "Днем мальчики учатся, а взрослые вечером. Я-то, как бар-мицву справил, отказался дальше заниматься. Папа и не настаивал. Но хоть в Ливорно я по нему кадиш сказал, как положено. На могилу его сходил, хотя там, конечно, все вместе лежат — и евреи, и не евреи, и врачи, и больные. Чума не разбирает".

Он оглядел пустынный двор. Поправив кипу, отряхнув сюртук, мужчина попросил Джо: "Подожди меня тут, пожалуйста".

Девушка присела на каменную скамью у входа. Сложив руки на коленях, она вздохнула. "В море все просто, — сказала себе Джо. "Есть карта, есть секстант, чутье есть, в конце концов. А тут, — она пожала плечами, — как будто вслепую, ночью, корабль ведешь, по неизвестным водам. Эх, — она посмотрела на дверь в ешиву и закрыла глаза, подставив лицо еще теплому солнцу.

— Да вы садитесь, — Лея убрала со стола шитье. "Садитесь, пожалуйста… — она замялась. Федор смешливо сказал: "Вот что, дорогая невестка, вы меня просто по имени называйте, раз мы теперь родственники".

— Так, — подумал Федор, осматривая комнату. "Завтра тут все оштукатурить надо, пока тепло. Мебель им подправить, Ханеле кровать сделать, и на рынок сходить. Нечего ей с грудным ребенком туда-сюда бегать. Пусть дома сидит, отдыхает".

Ханеле устроилась на кровати, восхищенно разглядывая брата. "Она ведь русского не знает, — подумал Федор. "И святого языка — тоже. И этого их ладино. Как они разговаривать-то будут?"

— Я помню, — запинаясь, неуверенно проговорила Ханеле по-русски. "Помню немножко. Маленький, — сказала она ласково, глядя на Моше — мальчик улыбался.

— Ханеле научится, — Лея накрыла на стол и покраснела: "Простите, что так небогато. Мы мясо только на Шабат едим, и все".

Федор зло подумал: "Ну что тебе раньше стоило приехать? Ты не знал, конечно, что они тут живут, но все равно стыдно".

— Папа! — вдруг, тихо сказала Ханеле. "Мой папа!"

Федор поднялся — брат стоял в дверях, нагнув голову — притолока была низкой. Он, глубоко вздохнув, сделав к нему шаг, проговорил: "Степа!"

Девочка сорвалась с места. Кинувшись к отцу, влетев в его объятья, она тихо, горестно расплакалась.

— Что ты, милая, Ханеле, доченька моя, — шептал Степан, целуя ее мокрые щеки, — не надо, не надо. Папа тут и мы никогда больше не расстанемся". Ханеле потянула с шеи медальон. Подергав за цепочку, она велела отцу: "Ты тоже!"

— Да, — улыбнулся Степан, — больше они нам не понадобятся. Убери, Лея, пожалуйста, — он протянул жене медальоны — золотой и серебряный, — в шкатулку. Пусть лежат. Отец твой говорил, не надо их трогать.

— Вы поешьте, — Лея подхватила младенца, — а мы во дворе погуляем, там тепло. И Ханеле поиграет, да? Вам же поговорить надо, — она посмотрела на мужа.

— Господи, одно лицо с Елизаветой, — подумал Степан, смотря на дочь. "И волосы те же, и глаза. Красавица моя, девочка моя. Теперь еще больше работать надо, приданое собирать".

— Иди, моя маленькая, — он поцеловал дочь в лоб. "А вечером я вернусь, и побудем все вместе".

Федор быстро съел суп и, заметив: "Вкусный", велел: "Рассказывай".

Он слушал, глядя на усталое, постаревшее лицо брата. Потянувшись, взяв его искалеченную, правую руку, Федор сказал: "Степушка…, Мальчик мой, если бы я знал…, Я же был там, в Санкт-Петербурге, Хане тогда три месяца исполнилось. Я бы нашел ее, а вот видишь, — Федор пожал плечами, — бежать мне пришлось".

— Я ее очень любил, Елизавету, — Степан сидел, опустив голову. "Когда я увидел, что она умирает…, я думал, что и сам того дня не переживу. А вот — и жена у меня теперь есть, и сын родился, и еще дети будут. Ты на меня не сердишься, Федя? — мужчина поднял блестящие, серые глаза. Федор, встав, обняв его за плечи, вздохнул: "Вот же дурак. Ты мой брат, Степа, и так будет всегда. А что не писал я, — Федор усмехнулся, — так я писем твоих не получал, я и сам в бегах был".

— Так ты в Россию не вернешься? — Степан, осторожно вынув из-за книг саблю, передал ее Федору. "Держи, пусть у тебя будет, мне-то она ни к чему. Мне тот араб, которому я голову снес, из-за нее, — Степан помолчал, — рассказал, что тут за значки на эфесе. "Меч Сигурда, сына Алфа, из рода Эйрика". Так что это все, правда — о варягах.

Федор благоговейно коснулся сабли: "Я всегда в это верил. А в Россию — может, и вернусь, посмотрим, как оно сложится. Держи, — он вынул из кармана сюртука туго набитый кошелек.

— Федя! — Степан поднялся. "Я даже у своего тестя…"

— Вот у него и не бери, а у меня возьмешь, — Федор открыл крышку шкатулки и уложил туда кошелек. "Завтра я тут появлюсь, буду твою комнату в порядок приводить, пока ты работаешь. Не надо со мной спорить, — заметил он, — я твой старший брат. Пошли, — он похлопал Степана по плечу, — провожу тебя, мне Лея сказала — вы там дороги мостите".

Они вышли во двор. Ханеле, подбежав к отцу, улыбаясь, велела: "Папа, приходи быстрее!"

— Приду, конечно, — Степан подошел к жене: "Учиться не буду сегодня, так что погуляем вечером. Я с детьми поиграю. А ты поспишь, устаешь ведь тут, одна".