Марта устроилась удобнее на кружевных подушках. Отставив шоколад, закалывая волосы серебряными шпильками, она велела: "Пусть зайдет".

— Он на Теодора похож, только плечи поуже, — подумала она, улыбаясь, глядя в прозрачные, зеленоватые глаза. "Надо же, сутану надел. Теодор же говорил, он обычно в сюртуке ходит".

Пьетро повел носом: "Кедр. И верно, Теодор тут ночевал. Должно быть, ушел недавно".

— Мадам де Лу, — голос у аббата был тихий, вкрадчивый, — мне к вам порекомендовал обратиться отец Анри, из церкви Сен-Сюльпис.

— Слушаю вас, святой отец, — она наклонила изящную голову и посмотрела на него изумрудными глазами. Шелковая рубашка спустилась с белого, как снег плеча, на шее блестел крохотный, золотой крестик.

— Я опекаю, приют для сирот, в деревне, — начал аббат. "Бедные дети потеряли зрение. Мы за ними ухаживаем, учим их, зарабатывать себе на хлеб, — по мере сил. Но, — Пьетро вздохнул, — нам отчаянно не хватает добрых людей, — таких, как вы, мадам, — людей, которые бы помогли несчастным обрести покой в нашей уединенной обители. Я уверен, если бы вы навестили наш пансион…"

— Конечно, святой отец, — искренне ответила женщина. "Это богоугодное дело, — заботиться о бедных детях. Я с удовольствием к вам приеду. Скажем, — она подумала, — завтра, к обеду".

— Мадам, — Пьетро прижал руку к сутане, — я лично встречу вас и покажу наших воспитанников. Это в Венсене, я могу воспользоваться вашей чернильницей и пером? Я бы вам оставил адрес…

— Разумеется, — Марта указала ему на стол.

Пьетро наклонился. Открывая крышку чернильницы, он увидел записку. "Не хотел тебя будить, мое счастье. Заеду за тобой днем, прогуляемся в Булонском лесу. Твой Теодор". Пьетро прочитал следующую строчку и почувствовал, что краснеет.

— Вот, — он отдал Марте адрес. "Я буду вас там ждать, мадам де Лу, и спасибо, спасибо вам, за то, что…"

Марта подняла нежную ладонь. "Это мой христианский долг, святой отец, — серьезно проговорила она.

Когда Пьетро ушел, Марта пробормотала: "Что там аббат говорил об этой Анне? "Отвезу ее в пансион для слепых сирот, в деревню". Ну что ж, — она повертела в руках записку: "Венсен, рю Жирар, 4". Вот и посмотрим, — сказала себе Марта, допивая шоколад, — что там за пансион".

Солнце еще не поднялось над площадью Сен-Сюльпис, когда Пьетро, тихо, неслышно стал одеваться. Ева спала, закинув руку за голову, каштановые волосы рассыпались по подушке, в вырезе рубашки была видна маленькая, девичья грудь.

— Уехал по делам, вернусь завтра. Не скучай, любовь моя, — Пьетро положил на стол записку. Улыбнувшись, священник придавил ее жемчужным браслетом.

— Сейчас я навсегда избавлюсь от девчонки, — облегченно подумал он, выходя в коридор, — и Ева родит мне сына. Они будут жить тут, в Париже. Я буду их навещать, у меня будет семья, наконец-то, как у всех людей. Господи, она меня любит, какое счастье.

Анна тоже спала — Пьетро, остановившись над ней, посмотрел на заплетенные, черные косы.

— Отлично сработали эти пилюли, что я ей вечером дал, — он поднял девочку на руки. "До обеда она не проснется, а потом маркиз о ней позаботится. И пусть хоть сотня молний ударит в Венсене — это не мое дело".

Пьетро раздул ноздри: "Маркиз обещал подготовить то, что мне так нравится. Господи, я знаю, это грех, так нельзя, но я ничего, ничего не могу с собой сделать".

Откинувшись на спинку сиденья, устроив Анну рядом, он закрыл глаза. Рыжие ресницы задрожали.

— Ты хороший послушник, Пьетро, — услышал он тихий голос отца Фрателли. За низким окном монастыря Сан-Джорджо свистел ветер, зимняя, серая вода лагуны билась о деревянную пристань, дождь поливал мокрые лодки.

Подросток покраснел: "Я стараюсь, святой отец, спасибо вам".

— Однако, — отец Фрателли сложил тонкие, костлявые пальцы, и внимательно посмотрел на Пьетро, — святой Игнатий Лойола, как ты знаешь, умерщвлял свою бренную плоть для того, чтобы достигнуть единения с Иисусом и Его святыми, для того, чтобы отринуть все земное. Готов ли ты для этого, Пьетро?

Подросток сглотнул, и кивнул: "Да, святой отец".

В церкви было холодно. Пьетро, раздевшись до пояса, дрожа, встал перед огромным распятием. Иисус, опустивший голову под тяжестью тернового венца, смотрел ему прямо в глаза. "Я выдержу, — пообещал себе Пьетро. "Ради вящей славы господней, я выдержу".

Отец Фрателли подал ему плеть: "Повторяй молитву святого Игнатия, сын мой. Я послежу за тобой. Только не оборачивайся".

Душа Христова, освяти меня.

Тело Христово, спаси меня.

Кровь Христова, напои меня.

Вода ребра Христова, омой меня, -

Пьетро шептал молитву, плача, ударяя себя по плечам, слыша сзади тяжелое дыхание священника.

Страсти Христовы, укрепите меня.

О благий Иисусе, услыши меня:

В язвах Твоих сокрой меня.

Не дай мне отлучиться от Тебя.

От лукавого защити меня, -

Пьетро зарыдал от боли. Он почувствовал горячую, свежую кровь, что текла вниз по его спине.

— Не останавливайся, — сквозь зубы сказал отец Фрателли.

В час смерти моей призови меня,

И повели мне прийти к Тебе,

Дабы со святыми Твоими

восхвалять Тебя

во веки веков.

Аминь, — он выронил плеть и опустил голову в руки, ощущая что-то еще у себя на плечах — теплое, липкое.

— Тоже кровь, — подумал Пьетро.

— Я горжусь тобой, мой милый, — после долгого молчания сказал священник. "Пойдем, я помогу тебе добраться до кельи и поухаживаю за тобой".

— Не оборачивайся, — повторил Пьетро, глядя из окна кареты на предрассветный Париж. "А потом я обернулся. И мне понравилось, то, что я увидел. И то, что делал потом — тоже понравилось. Но Ева никогда об этом не узнает, клянусь. Она мой ангел, мое спасение, моя чистая голубица".

Пьетро улыбнулся. Он вспомнил ее неловкие, неумелые поцелуи, ее смущение, то, как она краснела — всем телом.

— Счастье мое, — он удовлетворенно вздохнул и задремал. Карета мчалась к Венсену.

Тедди, лежа на персидском ковре, блаженно смеясь, гладил короткошерстную, рыжую собаку. Полуденное, жаркое солнце отражалось в Сене, в раскрытые, большие окна вливался свежий, речной ветер. Ратонеро, зевая, перекатился на спину, и подставил Тедди живот.

— Смотри, — Марта показала Жанне запись на родословном древе. Обе женщины сидели, сбросив туфли, на бархатной кушетке. "Вот наши с тобой общие предки, видишь, месье Мишель и мадам Мари. А вот и Анри де Лу, их сын. А твоего отца тоже — Мишель звали?

— Барон, — хихикнула Жанна и тут же, озабоченно, попросила: "Но этого ты не пиши, пожалуйста!"

— Не буду, конечно, — Марта погрызла перо. "А матушка твоя, она отсюда, от сэра Роберта Пули. Дочка мадам Мари, Анна, вышла замуж за Джона Гудзона, а она в девичестве была — леди Анна Пули. Король Яков наделил их сына тем же титулом".

Жанна зачарованно оглядела большой лист бумаги: "Столько родственников! И в Англии, и в колониях. И даже на Святой Земле".

— Это Иосиф и Джо, как окажутся там, выяснят, — Марта зевнула: "Теодор, ты его совсем замучил!"

— Собака! — восторженно сказал мальчик. "Большая!"

— Говорит как хорошо — заметила Жанна. "Он у тебя такой толстячок, здоровенький, так и хочется поцеловать".

— Он рано начал говорить, — Марта нежно посмотрела на сына, — еще года ему не было. Знаешь, — она помолчала и взяла тонкую руку Жанны, — у вас ведь тоже — дети могут быть. Потом, конечно, не сейчас.

Девушка покачала изящной, украшенной серебряными гребнями прической: "Это ведь надо…, - она не договорила и Марта увидела жесткую складку в углу ее рта. "Вряд ли я захочу этим заниматься, — Жанна глубоко вздохнула. Найдя пальцы Марты, она улыбнулась: "Я очень рада, что вы теперь будете в Париже. Смешно сказать, — она понизила голос, — но я Тео к тебе ревновала даже, когда тебя увидела".