Она вышла. Джон, повертев в руках оловянную чернильницу, зло пробормотал: "Ты еще подарок им на свадьбу посылать будешь, и детей у них крестить. Старый дурак, — он потер лицо руками. Позвонив в колокольчик, Джон велел появившемуся на пороге мужчине: "Принеси мне те папки, что Теодор привез, по вольным каменщикам".

Марта спустилась по мраморным ступеням. Распрощавшись с Бромли, взглянув на портик Банка Англии, она усмехнулась: "Уезжаю в деревню. Тедди якобы уже там. Хотя вряд ли они забредут на кладбище. Мистер Джон сказал, что крест уберут, ночью, через два-три дня. Надо будет еще в контору порта сходить, посмотреть — может быть, Мэтью осмелел, и под именем Майкла Смита уплыл. В мужском костюме отправлюсь, так легче с ними будет разговаривать".

Она дошла до собора Святого Павла и посмотрела на узкую улицу в его тени. "Мистер Джон, — подумала Марта, прислонившись к колонне, закрыв глаза. Вокруг было шумно, на булыжниках чирикали воробьи, ржали лошади. Она, почувствовав тепло солнца на своем лице — вздохнула.

На каменном полу, лежали золотые пятна солнечного света. Большая, широкая кровать была укрыта шкурами. У окна, за конторкой сидела маленькая, худенькая, пожилая женщина. Запечатав письмо, поднявшись, она наклонилась над постелью. Старик, что лежал, опираясь на подушки, открыл один голубой глаз. "Сейчас отдам Марте, — женщина показала письмо, — и вернусь. Как ты себя чувствуешь?"

— Не уходи…, - старик часто подышал, — надолго, мадам Мари.

— Я сорок лет рядом с тобой была, — она наклонилась и потерлась носом о сухую, морщинистую щеку, — и сейчас тоже буду, мой Волк.

Он протянул худую руку и взял ее тонкие, костлявые пальцы. "Старшего сына пережил, — грустно сказал старик, — и внуков от него тоже. Думал ли я? Этьенну потом пошлите весточку с индейцами, может, и дойдет, вроде жив он был, тем годом. Анри…, где его искать…, - старик поморщился и велел: "Иди, любовь моя".

Женщина вздохнула. Тихо закрыв за собой дверь, она позвала: "Марта!". Дочь высунулась с кухни, бронзовые, непокрытые по-домашнему волосы засверкали в солнечных лучах: "Как папа, матушка?"

— Недолго осталось, — женщина помолчала и протянула ей письмо: "Это последнее, от нас. Дальше уж вы с Пьером сами. Вы знаете все, не первый год, — она улыбнулась, глядя в зеленые глаза дочери. На белой шее играл, переливался крохотный, золотой крестик. "Пьер свой в Лондоне оставил, как сюда венчаться ехал, — вспомнила женщина, — они же с Майклом — лучшие друзья. Так правильно, пусть он у Кроу будет".

— Держи, — женщина стянула с пальца, кольцо с синим алмазом. "Это Теодору вашему, а он пусть дальше передает. И пусть женится, двадцать лет ему уже. Как вернутся они с Пьером с севера — скажи, что мы велели".

— Мама! — вдруг, испуганно сказала Марта. "Мама, не смей, я запрещаю!"

Женщина коротко усмехнулась: "В конторке моей письма найдешь — там для сестры твоей, в Нортумберленд, для Кроу…, Отправь всем. А запрещать — она взялась за косяк двери и кивнула в сторону спальни, — даже он мне ничего запрещать не мог. Иди сюда, — она перекрестила дочь и поцеловала высокий, белый лоб. "Люблю тебя, милая, — тихо сказала Мэри. Обняв женщину, она добавила: "Все будет хорошо, дочь Генри Гудзона, все будет хорошо. Мы поспим с отцом".

Мэри устроилась на постели и вдруг подняла голову. "Даже и не сомневайся, — сказала она, ласково, кому-то. "Ты сильная девочка, вся в нас. Ты справишься. Детей своих береги только, а то видишь, — тонкие губы чуть искривились, — как у нас получилось. Но у тебя — все по-другому будет. Ты у нас молодец".

— С кем это ты там разговариваешь? — смешливо, не открывая глаз, спросил Волк.

— Так, — она глубоко, прерывисто вздохнула и устроилась у него под боком, — показалось что-то. Настойку пить не буду, она и не помогает больше.

— Болит? — озабоченно спросил муж. "Как обычно, — поморщившись, отозвалась женщина. "Дай мне руку, — он приложил ее ладонь к своей щеке. "Так хорошо…, - едва слышно сказал Волк. "Люблю тебя".

— Я тоже, — она закрыла глаза. В спальне стало совсем тихо, только ветер с реки шевелил холщовые занавески. Откуда-то издалека доносилась бесконечная песня жаворонка.

Марта вздрогнула и посмотрела в просторное, жаркое, летнее небо Лондона. Свистели, перекликались птицы. Она, поправив чепец, быстро пошла к Ладгейт-Хилл. "Мистер Хэдли, — вежливо попросила она привратника, — можно мне чернильницу и перо, пожалуйста"

Написав на бумаге одно слово, Марта подала ее Хэдли: "Это для мистера Джона. Он знает, где меня найти".

Питер поднялся на второй этаж особняка. Остановившись у двери детской, он улыбнулся: "У нас тут еще один мальчик гостит, Тедди его зовут, он помладше Майкла, так что хорошо, что ты несколько игрушек принес, — он посмотрел на шкатулку в руке у Федора и спросил: "А что там?"

— Вот сейчас и увидим, — загадочно сказал Федор.

В большой, просторной, светлой комнате, на персидском ковре возилось двое детей. Мистрис Джонсон вязала, сидя у окна: "Я тогда пойду на стол накрывать, мистер Питер. Его светлость записку прислал, что еще одного гостя приведет, пятеро всего вас будет".

— Конечно, мистрис Джонсон, — Питер засучил рукава рубашки, — мы тут за мальчиками присмотрим.

Толстенький, кудрявый ребенок, в бархатном платьице, резво встал. Поморгав синими глазками, глядя на Федора, он весело сказал: "Большой! Я — Тедди!"

— Тезка, значит, — Федор опустил шкатулку на ковер и замер — невысокий, изящный, смуглый мальчик отложил игрушечную тележку и посмотрел на него чуть раскосыми, лазоревыми глазами. — Как у Марьи, — подумал мужчина и услышал тихий голос: "Мне папа говорил. Вы — мистер Теодор. А я Майкл, — мальчик сделал шаг к нему. Федор, присев, сказал: "Правильно, мой хороший. И можешь называть меня дядей".

— Я тоже! — рассмеялся Теодор, заковыляв к ним. "Тоже — дядей!".

— А что там? — Майкл указал на шкатулку. Федор снял сюртук, и, передав его Питеру, усмехнулся: "Ну, идите сюда, мальчишки".

Заводная птица поднимала крылья, карусель вертелась, повозка ездила. Майкл, следя за ней, зачарованно сказал: "Сама! Без ослика!"

— Теперь ты, — Федор передал ему ключ. Майкл поскреб в каштановой голове и серьезно спросил: "А если без ключа, дядя Теодор?".

— Тогда нужна сила пара, — Федор щелкнул пальцами и велел Питеру: "Дай-ка мне бумагу и перо".

Он быстро что-то нарисовал. Майкл, открыв рот, сказал: "Такое есть?"

— Есть, — Федор усмехнулся, — но кроме шарика, пар пока что — ничего не вертит. А надо — чтобы вертел колеса и винты.

— Будет, — уверенно заметил Майкл, — я придумаю. Папа говорил — вы под землей были?

— Темно, — протянул Теодор, возясь с птицей. "Там темно".

— Темно, — Федор посадил мальчика себе на колени, — но мы кое-что придумали, чтобы стало светлее. Рассказать вам?

Питер сидел на бархатной кушетке и внимательно слушал. Когда они уже выходили из детской, мужчина вдруг остановился: "А ты сам все это сделал? Игрушки".

Федор покраснел и, застегивая серебряные пуговицы на сюртуке, пробормотал: "Это так, ерунда. Пару вечеров посидел, руки у меня неплохие. Ты Майклу потом учителей найми, не жди до школы. У него голова сообразительная, сразу видно".

— Сын, — вспомнил Федор, спускаясь по лестнице. "Анна о нем говорила, воспитанница аббата. Да ну, не в себе она. Я и не женюсь больше, наверное, — он вздохнул и Питер, положил ему руку на плечо: "Жалко, что ты уезжаешь. Но ты приходи, обязательно, когда в Лондоне будешь, мы тебе всегда рады".

— Спасибо, — Федор улыбнулся, выйдя в сад: "Вот кончится война, жду вас в Париже. Я тут с Генри Кавендишем встречался…"