— Сорок лет практики, — миссис Франклин усмехнулась. "Что было необычного — сюда записывала. Вот, слушай, — она развернула пожелтевший листок, — это друг моего мужа покойного, тоже священник, преподобный Харт, прислал. В Чарльстоне случилось, четверть века назад".

— Дорогой Сэмуэль, — начала читать миссис Франклин, — твоей жене будет интересно услышать о несчастном создании, которое появилось на свет 5 апреля, у моей прихожанки Мэри Эванс. Даже и не знаю, как описать его. Кожа напоминала чешую пресмыкающегося и была покрыта многочисленными трещинами, на том месте, где должен был быть нос — у этого создания были два отверстия, и такие же отверстия я увидел на месте ушей. Вместо глаз у младенца, — если можно назвать его таким словом, — были мешки крови, размером с небольшую сливу. Руки и ноги были скрючены, изуродованы, и похожи на лапы ящерицы. Задняя часть головы была плоской, и оно издавало странный, страдальческий, тихий крик. Оно скончалось на вторые сутки после рождения, но я видел его живым.

Онатарио сидела, не поднимая головы, а потом шепнула: "Да". "А у этого Кинтейла, — продолжила миссис Франклин, — ты говоришь, здоровый ребенок был?"

— Девочка, Мэри, — ответила индианка. "Сильная, крепкая, красивая".

— От рабыни его, — миссис Франклин помолчала, — Юджинии, той, что он повесить велел. Значит, это у Мирьям в крови, — она сцепила длинные пальцы. "Да все равно, раз ее в живых уже нет, наверное". "И у Хаима тоже — подумала миссис Франклин. "Может, и хорошо, что у Эстер от него ребенка не было. Хотя есть болезни, что только по женской линии передаются".

— Она у меня настой просила потом, Мирьям, — дочь взглянула на мать. "Может, когда ты у нас жила, слышала о нем? Он женщину бесплодной делает".

— Воробейник, индейская кисть, и дикая гречиха, — хмыкнула миссис Франклин. "Пить полгода, по чашке в день, и у тебя больше никогда не родятся дети. Но я не видела, ни одной женщины, что его пила, милая.

— Я видела, мама, — Онатарио подперла щеку рукой. "Он и вправду помогает. Только какая разница, Мирьям все равно, что мертва, оттуда, — она махнула рукой на запад, — не возвращаются".

Миссис Франклин усмехнулась. Она поцеловала темный, с проседью затылок дочери: "А этого ни ты, ни я знать не можем. Собирайся, пойдем, проводим твоего Большого Джона. Пусть уже мальчик домой едет".

Дэниел посадил Констанцу себе на плечо: "Видишь, "Святая Женевьева"? Она завтра отплывает. А дядя Джон — сегодня, на "Милой Амалии", до Сен-Мало, а потом оттуда — в Плимут".

— Это пока войны нет, — отозвалась, поерзав Констанца.

— А ты откуда о войне знаешь? — удивился Дэниел. Девочка закатила темные глаза: "Я "Бостонскую газету" читаю, каждый день. Дайте, — она ловко слезла на брусчатку набережной и рассмеялась: "Когда вы у нас сегодня обедать будете, я вам яйцо покажу. У него нет скорлупы, растворилась, — Констанца подпрыгнула, тряхнув косичками, и побежала к Эстер, что стояла у ограждения.

— Еще пяти лет нет, а уже опыты ставит, — смешливо подумал Дэниел, — Эстер же мне о ее родителях рассказывала.

— Вы как хотите, капитан — Нат решительно засунул руки в карманы мундира, — я тут еще пару дней побуду, а потом в Виргинию отправлюсь, за Салли.

Дэниел искоса взглянул на твердый очерк подбородка юноши: "А я? Если бы я действительно любил Мирьям — не сидел бы сейчас с клиентами, а уехал на запад. Миссис Онатарио идет их искать, там племянница ее. А я, мужчина, тут остаюсь. Значит, не любишь, капитан Вулф, себе-то правду хоть скажи. Любил бы — всю страну ради нее перевернул".

— Мы же не в армии, Нат, — тихо сказал Дэниел, — запретить я тебе этого не могу. Только будь осторожней, пожалуйста.

Фримен присвистнул: "Не первый раз в разведке, капитан. Я и Салли слово друг другу дали, еще пять лет назад, как ей двенадцать было, а мне — четырнадцать. Мое слово крепкое, я свою невесту в рабстве не оставлю, — Нат улыбнулся: "Она девушка работящая, не пропадет, пока я воюю, да и денег мы скопим, хоть немного".

— Ну, езжай, — Дэниел обнял его: "Вон Джон, на корме, машет нам. Так в индейской одежде и остался, смотри-ка".

— Ему идет, — подумала Эстер, приподнимаясь на цыпочки. "Он на отца своего очень похож, одно лицо. Письма я с ним передала. Теперь хоть Питер будет знать, что с нами все в порядке".

"Милая Амалия", под развернутыми парусами, быстро выходила из гавани, золоченый кузнечик на крыше Фанейл-Холла крутился под сильным ветром. Констанца подергала Эстер за руку: "Тетя, пойдемте чаек кормить".

— Обед же готовить надо, — ласково ответила Эстер. "Миссис Онатарио уезжает, и Нат — тоже, так что сегодня у нас все собираются".

— Идите, идите, — махнула рукой пожилая акушерка. "Очаг же горит у тебя, значит — нам можно готовить. Вы погуляйте, пусть побегает девочка".

Эстер и Констанца стали спускаться по узкой, деревянной лестнице. Дэниел, посмотрев вслед стройной, в черной шерсти спине, увидел локон, что выбился из-под такого же черного чепца. Волосы девушки бились на ветру. Дэниел велел себе: "Нельзя, не смей, она вдова Хаима, даже и думать о таком — грех".

Толпа стала расходиться, и он услышал звонкий голос Констанцы: "Тетя, уже нет никого, можно по воде пошлепать? И вы со мной!"

— Ты что, — ужаснулась Эстер, — там же люди, на набережной!

— Да все ушли, — Констанца потащила ее за руку к деревянной лодке и велела, уперев руки в бока: "Снимайте! Туфли и чулки!"

Дэниел краем глаза увидел ослепительную белизну тонкой щиколотки. Заставив себя отвернуться, пробормотав что-то, он пошел вверх, на Бикон-Хилл.

— По воде бегают, — Мэтью вышел на палубу. Достав короткую, оправленную в медь, подзорную трубу, он рассмотрел лицо девушки. "Как раз то, что нужно — кожа белая. Креолка, наверное, или еврейка. Да все равно. Девчонку трогать не буду, от них толку никакого. А эту… — он облизал острым языком тонкие губы. "Ей понравится, непременно. "Милая Амалия" ушла, а завтра — и мы отправляемся. Прощай, Новый Свет".

Девушка подняла подол платья — почти до колен. Мэтью, часто дыша, оглянувшись, — на палубе никого не было, — велел себе: "Потерпи. Ты узнаешь, где она живет, и придешь туда ночью. Не сейчас, сейчас еще светло".

Он постоял, успокаиваясь, и увидел, как девушка с ребенком собираются. Мэтью быстро спустился в каюту. Взяв оружие, выходя, он постучал в соседнюю дверь. "Мистер Армитедж, — крикнул он, — это я, Майкл, ваш сосед. Не желаете напоследок по кружечке эля? Я на берег иду, посидеть в таверне".

— Лучше я умру, — донесся до него измученный голос. "Похмелиться не могу, не то, что пить!"

— Я вам принесу бутылочку, — пообещал Мэтью, улыбаясь. Сбежав по сходням, заметив, как женщина в черном платье заворачивает за угол, он осторожно пошел следом.

Над морем уже появился тонкий, бледный серпик луны. Мэтью, поднявшись на Бикон-Хилл, свернул в узкую улицу. "В таверне меня видели, бутылочка для Армитеджа — при мне, — он похлопал по карману куртки, — не придерешься. Так что познакомимся поближе с миссис Эстер Горовиц. Где-то я эту фамилию уже слышал. Тот капитан у патриотов, с которого скальп сняли. Муж ее, или брат, наверное".

В окнах нижнего этажа горели свечи. Мэтью ловко перебрался через ограду и, пригнувшись, — прижался к стене дома.

Он быстро заглянул в гостиную и, отпрянув, выругался. "Братец мой должен в Пенсильвании сидеть, а вовсе не здесь, за чашкой кофе. И сволочь эта беглая, Нат, — тоже там. Конечно, Дэниел всегда негров любил. Наверняка, спал с Тео, а потом — сплавил ее подальше. Я поспрашивал, осторожно — но никто ничего не слышал. Ну и черт с ней. И две бабы там какие-то. Нет, опасно".