Ее синие глаза, — один уже почти заплыл, расширились от страха, солдат, рванув девушку, перевернул ее на живот. Сам не понимая, что делает, Джон приставил дуло мушкета к затылку мужчины.

Раздался сухой треск, толпа ахнула. Джон увидел, как льется кровь из разнесенного его пулей черепа.

Кинтейл оглядел избитое лицо юноши и процедил сквозь зубы: "Я с тобой, Холланд, церемониться бы не стал. Но в армии его Величества не расстреливают без суда и следствия, поэтому завтра пойдешь под трибунал".

Джон пошевелил разбитыми губами: "Все зря. Их же не остановить было, оттащили меня, и все равно…, - он пошевелил связанными руками и заметил, как в темноте, в дальнем углу палатки зашевелился полог. Оттуда блеснул один большой глаз. Девочка стояла тихо. Джон вдруг, сам не зная почему, — улыбнулся.

— Он еще и смеяться будет, — Кинтейл засучил рукав рубашки и хлестко ударил юношу. Золотой перстень рассек кожу. Джон отвернулся: "Вы имеете право меня судить, ваша светлость, — за убийство, но не можете меня бить. Этого нет в уставе".

— Уставы, — сказал Кинтейл, разглядывая кинжал, — тут пишу я, рядовой Холланд. Уведите его, — он кивнул солдатам.

На улице было уже почти темно, над лесом повисла большая, призрачная луна, горели костры, пахло жареным мясом и табаком. Джон, прислушавшись, уловил конское ржание и скрип тележных колес.

— Артиллерия к Бостону пошла, — подумал он. "Завтра появится еще один полк, и пехота тоже — двинется. Надо бежать. Что я тут делаю, это не моя война. А куда? К патриотам? — он тихо вздохнул.

— Не хочу я во всем этом участвовать, надо вернуться домой. А дома тоже — отдадут под трибунал, я ведь получаюсь дезертир".

Его втолкнули в палатку. Джон, устроившись в углу, вздрогнул — из-за полога доносился чей-то смех.

— Да оставь ее, Джимми, — лениво сказал кто-то из мужчин, — что за удовольствие, лежит, будто труп, раньше хоть стонала, а теперь замолчала.

— Сейчас она у меня очнется, — вмешался кто-то, — помогите мне ее перевернуть.

— И это уже делали, — сплюнул какой-то солдат, — посмотри, она же избита вся. Не помогает. Давай, Джим, поторапливайся, а то к ужину опоздаем.

Джон уронил голову в колени и заставил себя не слышать эти голоса и тяжелое дыхание — совсем рядом, руку протяни.

Он и не понял, как заснул — измучено, вздрагивая. Очнувшись от боли в затекшем теле, юноша поежился. Ночь была неожиданно прохладной, в палатку задувал легкий ветерок.

Джон поднес связанные запястья к зубам и начал перегрызать веревки — медленно, стараясь не шуметь. Он потер покрытые ссадинами руки, и застыл:

— Там двое на карауле. Я тут сам стоял — один спит, а второй сторожит. Потом меняются. Надо на запад уходить, — Джон вспомнил карту, — там никого нет, ни патриотов, ни британцев. Патриоты меня, кстати, тоже расстрелять могут, а уж наши, тем более, после этой ночи — точно. На запад, а потом разберемся.

Он откинул полог. Девушка лежала, не шевелясь, кто-то, уходя, набросил на нее рваную куртку. "Я ведь даже не знаю, как ее зовут, — подумал Джон. Он опустился на колени и, наклонившись к ее уху, шепнул: "Мисс…, Мисс, нам надо бежать".

Ресницы даже не дрогнули. Джон вздохнул. Оглянувшись, он стал натягивать на нее одежду. Девушка внезапно стала подниматься. Юноша отпрянул: "На ней ведь живого места нет, как она пойдет?"

— Кто это? — Мирьям вздрогнула. "Я помню, это мальчик, что на карауле стоял. Потом он сюда пришел, застрелил солдата, его начали бить…Дальше, ничего не помню, только чернота какая-то. Господи, да что же он хочет?"

— Мисс, — Джон потянулся к ней, — они были одного роста. "Бежать, прямо сейчас".

Она только кивнула головой. Джон, посмотрел на заплывшие, в синяках глаза: "Господи, а во всем — я виноват, не пришел бы я к полковнику, — ничего этого не было бы".

— Подождите тут, — велел он Мирьям и высунул голову из палатки. Один караульный спал, укрывшись с головой одеялом, второй — сидел спиной к нему, глядя на костер. Джон неслышно набросил на его шею обрывок веревки, и, не успел солдат схватиться за горло — резко, изо всех сил потянул.

— Сломать шею быстрее, чем задушить человека, — вспомнил он смешок отца. "Но для этого нужны сильные руки".

— У меня сильные, — подумал Джон, забирая мушкет, мешочки с порохом и нож. Второй солдат так и не пошевелился. "Стрелять нельзя, — Джон растерянно оглянулся, — а ножом его бить опасно, проснется еще".

Из-за его спины протянулась рука. Девушка, забрав у него мушкет, наклонившись над спящим, коротко, сильно ударила его штыком. Она покачала оружие, высвободив штык, и, наклонившись — обыскала мертвого.

Джон стоял, глядя на черные в лунном свете пятна крови на одеяле трупа.

Она повернулась, держа в руке еще один нож: "Я знаю анатомию. Пошли, — Мирьям кивнула на холмы, над которыми висела огромная луна. "Нам надо уйти как можно дальше". Джон кивнул. Две темные тени, скользнув в проход между шатрами — растворились в серебристом, призрачном сиянии.

Юджиния лежала, раздвинув ноги, отвернув голову, смотря на полог, за которым спала дочь. "Хорошо, что он меня никогда не целует, — подумала девушка. "Я бы не смогла, никогда не смогла, ни за что".

Она опустила веки и почувствовала лопатками жжение ковра у себя под спиной. "И так всегда, — горько сказала она себе. "Пока не износишься, рожая. Потом он тебя продаст, и ты никогда больше не увидишь своих детей. Не увижу Мэри, — он сдержала рыдание, вспомнив маленькие, теплые ручки дочери, и ее шепот: "Мама хорошая! Люблю маму!"

— И дальше, — Юджиния почувствовала слезы под ресницами, — будет еще один хозяин, опять побои, как здесь, плеть, опять надо будет рожать и потом видеть, как мое дитя забирают на аукцион…

— Воды мне дай, — велел Кинтейл, скатившись с нее, зевая, потянувшись.

Юджиния, молча, поднялась. Накинув рубашку, налив воды из медного кувшина, что стоял на походном столе, она встала на колени. Кинтейл жадно выпил. Отдавая ей стакан, он велел: "Чтобы не шумели с утра, я выспаться хочу".

Девушка только поклонилась и прошла к себе. Мэри спала, разметавшись, раскинув руки, улыбаясь чему-то. Юджиния перекрестила ее. Сев на пол, не двигаясь, она стала ждать.

Когда из-за полога раздался храп, она достала из рукава рубашки кинжал с фигуркой рыси. Посмотрев на него, встав, Юджиния шепнула дочери: "Я сейчас".

Вернувшись, она вылила воды на свои испачканные руки, и наклонила голову — его хрип был уже почти не слышен. "Крови как много было, — холодно подумала Юджиния, пряча кинжал, беря на руки сонную Мэри.

— А мы с ней пойдем, куда глаза глядят, на запад. Негры говорили — там никого нет. Никого и не надо, — она поцеловала дочь в смуглую щечку. Нагнувшись, Юджиния выскользнула на зады шатра. В лагере было тихо. Девушка, оглянувшись, постояв несколько мгновений на месте, побежала к тропинке, что взбиралась на холмы.

Вода в ручье играла, переливалась на утреннем солнце. Сверху, из крон деревьев, были слышны голоса птиц. Джон перевернулся. Открыв глаза, юноша посмотрел в нежное, голубое небо: "Здесь все другое, не такое как в Англии. Больше места, просторней, кажется, что земля эта никогда не закончится. Господи, да о чем это я?"

Он оглянулся — девушка спала, уткнув голову в сгиб руки. "Мирьям, — вспомнил Джон ее шепот. "Мисс Мирьям".

— Надо поесть что-нибудь, — юноша взвесил на руке мушкет. "Вот только стрелять опасно, вряд ли мы далеко от лагеря отошли, миль, пять, не больше". Он оглядел кусты, и, улыбнувшись — стал рвать малину.

Они сидели друг напротив друга, облизывая пальцы. Джон, пряча глаза, пробормотал: "Мисс Мирьям, я вам должен сказать…, Это я пошел к полковнику, доложить о вас. Можете, я не знаю, — юноша помолчал, — застрелить меня, что ли".